Танец маленьких искр. Антре. Том 1 - Иван Аккуратов

заливистым и приятным смехом.

— Боги, вы хотите спросить, что такая, как я, делает... здесь? — она продолжала согревающе улыбаться. И улыбка, которая, несмотря на излучаемое ей, почти ощутимое тепло, выглядела неуместной. — Забавно, ведь подпись Вернона тоже есть на договоре купле-продажи почвы, на которой построена эта больница. Мэр Олси, его отец, был уверен, что благотворительность пойдёт на пользу его образу. — Она снова усмехнулась. — Что касается меня и его... Здесь нет никакой тайны. И, если вы задумаетесь, то и сами всё поймёте.

— Между вами с Верноном ничего не было, — без вопросительной интонации произнесла Элиза.

— Конечно же, — кивнула Оливия. — Не знаю, откуда вообще взялись эти слухи. В этом году ему исполнилось шестнадцать. А когда... Когда я последний раз его видела, он был ещё ребёнком.

— Свадьбы играют люди самых разных возрастов, — возразила Элиза, вспоминая, как Фредерик Болло прибыл на её родной остров в поисках подходящей невесты. Вспомнила, как её сестре подбирали платье и делали причёску. Сестре, которой на тот момент было всего одиннадцать.

— Конечно, — согласилась Оливия. — Но это был не тот случай. Насколько мне известно, мой отец и Сейлон Олси не планировали эту свадьбу. Хотя Вернон однажды подарил мне букет каких-то синих цветов.

— Ого, — Элиза тоже улыбнулась. Это было так странно сейчас, так неестественно, словно губы разучились использовать эту эмоцию. Но ещё более странным показалось то, что уже второй раз Элизе становилось спокойнее рядом с Оливией.

— Да, из Вернона Олси получится отличный герой любовник. Но нас с ним связывало другое.

— Что же?

Оливия на мгновение отвлеклась — дверь хосписа открылась, и Цинт вместе с мужиковатой женщиной — Хильди — вышли на улицу.

— Скажем так, у моего отца и у мэра Олси схожие взгляды на то, какое именно будущее должно быть у острова.

Она не пояснила, а Элиза не стала спрашивать. Со стороны подъездной дороги показался яркий свет фар и послышался грохот колёс, стучащих по камню. Громоздкая повозка с гербом полиции — листом бумаги, перечёркнутом коротким клинком — проехала через ворота и остановилась возле Оливии. Возница спрыгнул на почву и выпрямился. За ним уже вышло два человека в форме полицейских.

— Мисс Виндр? У меня для вас подарочки!

— Сколько? — сухо осведомилась Оливия, став серьёзной.

— Четверо, — кивнул в сторону повозки возница, подходя ближе. Цинт, Хильди, двое солдат, сопровождавших Оливию, и ещё двое, вышедших из экипажа, уже открыли кузов повозки, достали носилки и аккуратно перекладывали на них людей. — Первый — с дури подрался с мясником. Получил удар топором, который едва не оторвал ему руку. Рана на предплечье почти до кости. А затем мясник Бовем ещё и врезал ему по лбу молотком для отбивания мяса. Работал с двух рук, так сказать.

Этим человеком оказался парень, не больше двадцати лет. Он закричал, когда его переложили на носилки. Своей левой рукой он сжимал локоть правой, по всей видимости, не решаясь задеть безобразную рваную рану чуть выше, из которой прямо по его пальцам текли кровавые ручейки.

— Вторая, похоже, напилась до беспамятства. Её нашёл Ричард, когда она блевала кровью возле булочной на девятой улице. Я думал просто дать ей проспаться в камере, но утром у нас проверка из-за смерти какой-то важной шишки в штабе, так что пусть отлежится у вас.

Полная женщина с прыщавым, рябым лицом, не шевелилась и едва дышала. Чтобы переложить её на носилки потребовалось четыре человека, но даже так, она то и дело норовила скатиться с них и перекувырнуться на почву. Хильди и один из солдат — тот, что казался самым мускулистым, — едва её удерживали.

— Хильди, — остановила их Оливия. — Сразу возвращайся. Ты можешь понадобиться в хосписе.

Огромная женщина с лицом, словно вырубленным из камня затупленным топором, кивнула. А Оливия после этого легонько провела своей ладонью ей по плечу и тепло улыбнулась.

Когда Хильди и солдат почти бегом отправились к зданию больницы, Элизе хотелось спросить, неужели это и есть её сестра, но она не стала этого делать. Всё было понятно и так.

— Третий, похоже, чахоточный, — продолжал перечислять возница. — Бубнил что-то невнятное всю дорогу. У него посинели пальцы — едва ли не чёрные. Но, может быть, он просто спал на улице.

Когда унесли и его, возница вдруг нахмурился:

— А с ещё одним, думаю, вам не придётся долго мучиться, — сказал он мрачно.

Цинт и последний оставшийся здесь солдат вытащили из кузова молодого юношу. Он был в рваной одежде, напоминавшей больничную, — серых свободных штанах, перепачканных в крови и грязи, и таком же сером безразмерном свитере.

Его переложили на носилки, вытащили на свет, и Элиза увидела его ребяческое, почти детское лицо. Он был едва ли сильно старше Аллека. Нос у него был разбит, и от него к глазам тянулись синие разводы. Левый глаз заплыл, и на веке над ним нависала огромная шишка. Нижняя губа разорвана так, что ошмёток кожи подрагивал, оголяя окровавленные зубы. Ещё несколько глубоких порезов расчертили лоб и щёки.

— Кто-то хорошенько его отделал, — пояснил возница. — Избили до полусмерти и, судя по всему, уже давно. Мы нашли его по пути из порта. Парень буквально выполз к нам под повозку, перепугав карусов. У него кровоподтёки по всему телу, выбито несколько зубов, переломаны рёбра и кровь в лёгких. А что с внутренними органами известно одним богам. Сомневаюсь, что он доживёт до утра.

Цинт и солдат взялись за носилки. Поднесли юношу ближе, и только тогда стала очевидна ещё одна странность — лицо его было не просто бледным, но светлым, как у выходцев с Царь-древа, в точности, как и его слипшиеся от крови волосы.

— Он из знати? — удивилась Оливия.

— Сами у него спросите, — пожал плечами возница. — Я попытался с ним поговорить, но он нёс какую-то чушь про запертую клетку, свою сестру и какого-то зверя в мундире, который спас ему жизнь. А ещё что-то про огонь и свет. В общем... Я бы на вашем месте дал ему что-то от боли... Может быть, это приведёт его в чувства. И... Поможет мирно уйти.

Казалось, что юноша без сознания. Нет, скорее даже, что он спит. Слишком спокойным и почти умиротворённым было выражение на его лице. Настолько, что он