Дозор (5 романов) - Сергей Лукьяненко

— Я не понимаю, как мое отсутствие на заседании поможет восстановить равновесие.

— Ты ведь сталкивался уже с Темным, который приехал с Украины, правда? С Виталием Рогозой?

— Сталкивался, — неохотно ответил Антон.

— Он не Иной.

Антон опешил:

— То есть как не Иной?

— Он не совсем Иной. Он — лишь Зеркало. И жить ему осталось недолго.

— Что это… кто такой — Зеркало?

— Именно «что». — Завулон вздохнул. — Увы, лишь «что»… Не важно, Антон. Тебе полезнее узнать другое. Если ты не придешь на заседание Инквизиции, то крови больше не будет. Если придешь — неизбежна кровавая бойня.

— Неявка на заседание карается Инквизицией…

— Твое нежелание участвовать в поединке с Рогозой Инквизиция сочтет правомерным. Были прецеденты, если хочешь, я даже добуду соответствующие документы. Но можешь верить мне на слово. Пока я тебя не обманывал.

— Мне нравится это «пока»…

Завулон улыбнулся — уголком рта.

— Что поделать. Я ведь Темный. Я не считаю полезным врать без причины.

Завулон встал, и вместе с ним поднялся на ноги и Антон.

— Думай, Антон. Думай, Светлый. И помни: в твоем решении твоя любовь и жизни твоих друзей. Так иногда складывается: чтобы помочь друзьям, нужно сначала помочь врагу. Привыкай.

Завулон стремительно вышел из комнаты, а потом и из квартиры. В тот же миг в сумраке истошно завопил сторожевой знак, а маска Чхоен состроила на стене устрашающую гримасу. Вяло наведя порядок. Антон попытался собраться с мыслями.

Верить Завулону или нет?

Быть со Светланой или не быть?

Вызвать Гесера и все ему рассказать или отмолчаться?

Любая схватка, начиная от банального мордобоя и кончая интригами государств и Дозоров, — это поединок информации. Кто точнее представляет себе силы и цели противника — тот и побеждает.

Цели Завулона и цели Антона не могут быть одними и теми же. Это абсолютно исключено. Но если сказанное шефом Дневного Дозора было сказано именно в расчете на то, что Антон отвергнет саму мысль пропустить заседание Трибунала?

Где правда, а где ложь? Слова Завулона — клетка, но внутри клетки — капкан, а внутри капкана — мышеловка, а внутри мышеловки — отравленная приманка… Сколько слоев лжи надо снять, чтобы обнаружить правду?

Антон достал из кармана монетку. Подбросил… усмехнулся и спрятал в карман, даже не глянув, что выпало — орел или решка.

Это не метод.

Если один из двух выходов — ловушка, значит, надо искать третий.

Чтобы попасть на рассвете на заседание Трибунала, нужно было или очень рано встать, или не ложиться вовсе. Я предпочел второе. Отосплюсь потом.

Коллеги-Темные некоторое время настойчиво пытались вытянуть из меня мотивы моих поступков, но поскольку я и сам мало понимал, почему именно поступаю так, а не иначе, многого они от меня не добились.

До вечера не произошло ничего особенно интересного; я лишь съездил в магазинчик, нарезающий диски для моего модернового плейера, и поинтересовался, хранятся ли у них матрицы сборников, заказываемых клиентами? Оказалось — хранятся. И я зачем-то заказал копию диска, составленного Антоном Городецким, Светлым магом. Возможно, я пытался представить через музыкальные пристрастия его взгляд на мир? Не знаю… Последнее время я разучился задавать вопросы, потому что слишком редко нахожу ответы. И еще реже — верные ответы.

И еще одно врезалось мне в память в этот вечер: встреча в метро. Я возвращался из музыкального магазинчика. На метро. Сидел, сунув руки в карманы куртки (спасибо, коллеги-Темные забрали мои вещи из штаба в аэропорту) и слушал купленный диск. Никольский пел «Зеркало мира». Мне было хорошо и покойно.

Сущность явлений и лет вереница,Лица друзей и маски враговЯсно видны и не могут укрытьсяОт взора поэта — владельца веков.Свет дальних звезд и начало рассвета,Жизни секреты и тайны любвиВ миг вдохновенья, солнцем согретый,Все отражается в душе поэта,В зеркале мира…

И вдруг что-то неуловимо изменилось вокруг. Диктор как раз предостерегал незадачливых пассажиров: двери, мол, закрываются. Я нажал на «паузу» и вскинулся, оглядываясь.

И увидел его. Подростка лет четырнадцати-пятнадцати. Несомненно, он был Иным. Наверняка инициированным, поскольку он завороженно глядел на меня через сумрак и от сумрака достаточно умело заслонялся. Но его аура была девственно чиста. Чиста, как свежевыпавший снег, одинаково далеко отстоящий и от Света, и от Тьмы. Он был Иным, и при этом ни Светлым, ни Темным.

Мы смотрели друг на друга очень долго, весь путь до следующей остановки. Наверное, мы продолжали бы смотреть и дальше, но подростка одернула статная женщина, видимо мать.

— Егор! Ты уснул? Выходим.

Подросток встрепенулся, в последний раз взглянул на меня с неясной тоской и шагнул на перрон. А я остался в вагоне.

Еще с минуту я не мог прийти в себя, по-прежнему не понимая, чем поразил меня этот Иной. Что-то он мне напомнил. Что-то очень важное, но неуловимое. Я никак не мог сообразить — что.

Лишь вернувшись к Никольскому и «Зеркалу мира», я немного успокоился.

В зеркале видно, кто и как жил,Видно, кто песню — неправду сложил,Видно, кто хочет, чтобы все же была ночь,Видно, я должен людям помочь.Зеркало мира есть у меня,Хочешь взглянуть — так не бойся огня,Этот огонь воспоет моя лира,Пусть люди знают — есть добрая силаВ зеркале мира…

Странно. Эта песня больше подошла бы Светлым. Так почему же у меня, у Темного, так щемит где-то у сердца?

С этим неясным чувством я и вернулся в офис Дневного Дозора. Пожилой, умудренный годами дядька-вампир шарахнулся от меня, как святоша от искуса. Я встрепенулся и вдруг сообразил, что в моей собственной ауре цветут голубовато-белым несколько светлых полос.

— Простите. — Я привел ауру в порядок. — Это маскировка.

Вампир подозрительно поглядел на меня; из дежурки выглянула вампирша — можно было спорить на что угодно — жена.

Печати мои они проверили очень тщательно и, похоже, собирались мурыжить меня до последнего, но тут в офис вошел Эдгар с молоденькой ведьмой. Он понял все с первого взгляда, и не в меру бдительной вахте хватило единственного движения бровью. Эдгар кивнул мне и пошел к лифтам. Ведьма поедала меня взглядом.

В лифте она осмелилась на вопрос:

— Вы новенький?

Ее голос выражал целый спектр эмоций и устремлений, анализировать которые у меня не возникло ни желания, ни возможности. При Эдгаре и остальных сильных Иных мне почему-то не хотелось демонстрировать собственную силу.

Эдгар заинтересовался, причем я ощутил, что ему действительно интересно, как я отвечу.

— Ну, в определенном смысле — новенький.

Ведьмочка улыбнулась.

— А правда, что вы в одиночку разогнали четверых боевиков-Светлых и убили тигрицу?

Эдгар еле заметно искривил губы в саркастической улыбке, но снова заинтересованно промолчал.

— Правда.

Задать новый вопрос ведьма не успела. Мы приехали.

— Алита, — сказал Эдгар почему-то густым шаляпинским басом. — Нашего гостя будешь мучить потом. Сначала отчитайся перед Анной Тихоновной…

Алита с энтузиазмом кивнула и обратилась ко мне:

— А можно к вам на кофе заглянуть? Через часик?

— Можно, — позволил я. — Только у меня нет кофе.

— Я принесу, — пообещала ведьмочка. И направилась к офису.

Она не спросила, где я живу. Значит, знала. Несколько секунд я глядел ведьмочке в спину. Спина в модной серебристой куртке, какие носят горнолыжники и туристы (мне сразу вспомнились мои лесные знакомые), была украшена ярким рисунком: анимэшная большеглазая девица с вытянутой в ударе ногой и надпись «Battle Angel Alita». Рисунок и надпись частично закрывались рассыпавшимися поверх куртки длинными волосами ведьмочки.

Эдгар тоже поглядел Алите вслед. Там было на что поглядеть, невзирая даже на зимнюю экипировку.

— Придет, — глубокомысленно заметил Эдгар. — Она о тебе уже спрашивала.

Я пожал плечами.

— Завтра трибунал, — переключился я на другую тему. — Мне как? Прогуливать? Или со всеми?

— Со всеми, естественно, ты ведь свидетель. — Эдгар огляделся. — Может, зайдем в кабинет?

— Зайдем.

Почему-то я был уверен, что этот кабинет никогда не использовался настоящим шефом Дневного Дозора, ныне в Москве отсутствующим, в качестве директорского. Скорее всего это кабинет Эдгара или кого-то из высших Темных. Я с удовольствием повалился в кресло, машинально отметив, что оно куда удобнее продавленных диванов в вагонах метро. Эдгар выставил откуда-то из-под стола початую бутылку коньяка.