В лапах страха - Александр Юрин

— Я всё понял. Да, вот ещё что…

— Что? — обрадовалась Алла Борисовна. — Спрашивайте — всё расскажу!

— Вы, случайно, не знаете, какие взаимоотношения складываются в семье этих Смирновых? Может, ссорятся… детей ругают, почём зря… или ещё чего вытворяют?

Алла Борисовна наклонилась к столу, осторожно посмотрела по сторонам.

— Да я так и знала, что это рано или поздно всплывёт, — прошептала она, словно их беседу мог кто-то подслушать.

— Что именно?

— Ходят слухи, что, якобы, эта Марина — мама девочки — на учёте в психоневрологическом диспансере состоит, — Алла Борисовна утвердительно кивнула, словно соглашаясь сама с собой.

— И что с ней не так?

— А кто ж знает… Люди говорят, будто они только из-за этого и съехали с прежней квартиры: мол, там тоже прознали про ЭТО и вроде как попытались во всём разобраться.

— Ишь ты… — покачал головой Григорий Викторович, которому от всех этих перешёптываний привиделась средневековая городская площадь, в центре которой беснующаяся толпа пытается линчевать испуганную женщину в отрепьях.

— А что же, вы сами никаких справок не наводили? — Алла Борисовна тут же растворила страшную картинку своими плоскими сомнениями и принялась буравить Григория Викторовича презренным взором.

— Я пришёл из-за собаки. А это так, простая интуиция.

— Уж как-то метко вы попали со своей этой интуицией, — проворчала консьержка, видимо всё равно не до конца доверяя услышанному.

— Профессия такая, — Григорий Викторович неумело улыбнулся и тут же снова посерьёзнел. — А теперь, ближе к делу. Когда именно появилась собака?

— Да вчера вечером и появилась, — отмахнулась Алла Борисовна. — Я же всё вашему, этому, дежурному рассказала! Причём не одному и не раз!

— Что ж, теперь придётся ещё и мне рассказать.

Алла Борисовна засопела, напрягая извилины.

— Вчера — приблизительно в это же время — сам глава семейства привёз на машине.

— А, случаем, не припомните… к этому главе семейства никакой молодой человек не приезжал до этого? На иномарке.

Консьержка засопела пуще прежнего.

— Нет. Если бы приезжал — заметила бы. Мимо меня даже мухе не пролететь.

— Ясненько… Так. И что же дальше было?

— Ну, я, конечно, его предупредила, что подобным зверюгам тут не место! Вон — деревня, село, дача, — там хоть анаконду выращивайте, а тут… — Алла Борисовна захлебнулась волной сдобного негодования. — Нет, это надо же до такого додуматься — жуткую зверюгу в квартиру пустить!

— Я смотрю, вы не очень-то собак долюбливаете… — попытался вставить словечко Григорий Викторович, но консьержка тарахтела, точно пулемёт:

— Вот ещё! Обычных Бобиков да Шариков — ради бога! Сама буду им объедки носить. Так нет же, нужно обязательно эту белобрысую крысу-переростка привезти! Чтобы она потом день напролёт интеллигентных людей своим бесстыжим воем изводила!

— Интеллигентные люди, насколько мне известно, — все днём работают.

Алла Борисовна побагровела, словно её ткнули носом в несостоятельность собственных идеалов.

— Герман Полиграфович — заслуженный деятель культуры. Он в оркестре играет. И ему весь день напролёт нужно партии разучивать, чтобы потом, вечером, для вот этих самых добропорядочных лиц — как вы сказать соизволили, — которые днём все работают, концерты давать! Эх вы, служителем закона ещё себя называете… — И Алла Борисовна в чувствах отвернулась.

— Простите, — тут же спохватился Григорий Викторович, понимая, что столь серьёзная тема может снова прикрыться бесполезными метаниями души. — Бог — свидетель, я не хотел вас обидеть.

— Да что я — мелкий пожилой человек, до которого никому нет дела. А вот Герман Полиграфович — это личность! Таких бы как он — и к власти! Уж тогда бы мы точно зажили!

Григорий Викторович деликатно откашлялся.

— Так что за порода?

Алла Борисовна открыла рот в замешательстве — этакий сундучок из сказки, в котором можно хранить бесценные сокровища. Затем заворочалась, как болотная кочка, и принялась основательно рыться в полах своего халата.

— Этот… Как его… Забыла! Их всё ещё по телевизору показывают, как они хозяев своих калечат почём зря, — Алла Борисовна наконец выудила из кармана скомканный газетный обрывок и принялась читать по слогам печатный текст: — Буль…терь…ер. ер… Так вот, кажется.

Григорий Викторович кивнул.

— Значит собака в квартире уже сутки… И, говорите, днём её было слышно?

— Ну, конечно! Они все разъехались, а зверь этот запертый сидел, слюной исходил! А ещё выл на весь подъезд, как проклятый! Я вам сразу же сигнализировать! Но вас пока дождёшься, сроду забудешь, зачем и звонил! А тут ещё это горе! С девочкой… — Алла Борисовна снова изобразила на своём подвижном лице жалость и смиренно посмотрела на следователя. — Кто же её так невзлюбил-то?

— Разберёмся, — сухо ответил Григорий Викторович, одновременно о чём-то размышляя. — Это наша работа.

— Вот-вот, а я о чём толкую! — охнула консьержка, принявшись заново причитать, о трудных подростках и о той среде, что их вскормила.

— Но ведь сейчас дети в квартире…

Алла Борисовна глупо кивнула.

— Значит всё нормально, должно быть.

Погас свет, отчего Алла Борисовна противно взвизгнула.

Григорий Викторович от неожиданности крякнул — после яркого света глаза ничего не воспринимали, словно подкравшаяся тьма вооружилась вязальной спицей и нанесла два решительных удара!

— Ну что ещё такое?.. — заклокотала Алла Борисовна, как обеспокоенная курушка.

— Пробки, — вполголоса диагностировал Григорий Викторович, нетерпеливо ожидая пока глаза привыкнут к темноте.

— Это на десятом, — уверенно констатировала консьержка. — Там щиток всё замыкает. А никому опять же нет дела! Вот тоже, сколько раз звонила, сколько писала… И всё, такое ощущение, коту под хвост! Приедут, походят туда-сюда, как пингвины дрессированные, прикрутят чего-то там, счёт выпишут и видели их только! А она — эка пакость, — всегда на ночь глядя и случается, будто знает, когда высовываться!

— Дети на каком этаже? — осторожно спросил Григорий Викторович, ощущая стремительно нарастающую тревогу.

— Дак на десятом, в семьдесят первой квартире они, где же ещё… Сейчас, погодите минутку, у меня тут фонарик припасён.

— Живее! — поторопил Григорий Викторович, уже всецело уверенный, что в данный момент происходит что-то страшное.

«Детям угрожает смертельная опасность! Наверху что-то случилось — и в этом нет сомнений! Почему нет сомнений? А бог его знает почему!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});