В лапах страха - Александр Юрин

Олег отмахнулся и только сейчас почувствовал ужасающую боль, голодной саранчой накинувшуюся на открытые участки тела. Жара больше не было, более того, сделалось невыносимо холодно, так что даже застучали зубы. Олег медленно обернулся, уставился на яркое пятно, когда-то бывшее «шестёркой». Из раздражённых глаз снова потекли кислотные слёзы… и он в очередной раз пропустил момент атаки…

Позвоночник надсадно хрустнул, перегибаясь через спинку скамьи, а в паху возникла жгучая боль.

— Хрен с тобой! — проревел над ухом безумный Палит. — Раз в огне не горишь — я тебя на ремни порежу!

Противники сцепились, полетев через скамью в пузырящуюся грязь.

Олег приложился головой об бетонное основание и на секунду потерял пространственную ориентировку. Затем всё же пришёл в себя, ещё раз ощутив, как в районе паха разрастается очаг пульсирующей боли. Мальчик машинально сунул руку за пояс, с трудом сдержался, чтобы не закричать. Под пальцами возникло что-то твёрдое и неимоверно холодное. Голова уже ничего не соображала из-за завладевшей сознанием боли, и Олег просто выдернул из паха окровавленную «розочку». Он всё же застонал и поспешил отшвырнуть острый предмет как можно дальше.

— Ну как?.. — просипел совсем рядом ненавистный Палит. — Понравился «Сидр»? Я тебе сейчас ещё принесу! Ты ведь не откажешься? Правильный ты наш.

Олег стиснул зубы, с трудом проглотил болезненный стон.

Палит злорадно улыбнулся, протянул к горлу жертвы холодные пальцы.

— Лучше так тебя придушу! А потом и твою сучку невскрытую тоже!

Наверное именно эта фраза и спасла Олегу жизнь.

Мальчик не был уверен, что ему удалось бы совладать с монстром, не вспомни Палит про Светку.

Олег взвыл, точно раненный зверь, собрал остатки сил и что есть мочи вцепился в Палита.

— Только тронь её, гад! Пожалеешь, что на свет появился!

— Да ну?.. — усмехнулся Палит. — Уверен?

— Побольше твоего! — И Олег, пользуясь секундным замешательством противника, вцепился тому в глаза.

Палит взвыл от боли, тут же попытался отстраниться. Однако у него ничего не вышло. Олег впился похлеще клеща и явно не собирался уступать инициативу. Мальчик вдавил беспорядочно отмахивающегося противника в спинку скамьи и принялся методично вжимать упругие белки внутрь глазниц.

— Пусти, сука! — визжал Палит, безуспешно пытаясь отбиться от напирающего Олега. — Чего, яйца напоследок отрастил, гавнюк поганый?! Я твою маму имел! Аааа!..

Олег никак не реагировал ни на боль, ни на оказываемое сопротивление, ни на стремительно тающие силы — он просто давил.

(как слизней!)

Давил до тех пор, пока под большими пальцами обеих рук больше не осталось упругости. Давил и после этого, не обращая внимания на заливающую руки кровь. Давил даже когда Палит забился в конвульсиях, больше походящих на предсмертную агонию.

Когда бывший одноклассник окончательно затих, Олег отпихнул безжизненное тело прочь и откинулся навзничь. Дождь оставил его в покое, словно признавая превосходство. Ветер так же отстал. Осталось лишь мрачное небо над головой и тёмный провал в душе.

— Это за Женьку, тварь, — прохрипел Олег. — Надеюсь, тебе понравилось.

С небес спустилась бездна.

4.

Какое-то время Григорий Викторович сидел в каморке Аллы Борисовны и выслушивал её надрывные причитания, относительно того, как нечто подобное могло случиться и куда, вообще, катится этот нерадивый и ужасный мир, сдобно начинённый всевозможным сбродом, от которого можно ждать ещё и не такого! Монотонная тирада постепенно обволакивала сознание мшистой пеленой забвения, на вязком фоне которой отчего-то было довольно легко размышлять на совершенно отстранённые темы, при этом особо не раздражая занятого нудной тарабарщиной собеседника. В большей степени, это даже смахивало на абстрактный диалог семейной пары, прожившей бок о бок лет эдак тридцать. Она его постоянно «пилит» по любому поводу и без такового. А ему на неё просто плевать, потому что он давным-давно свыкся с данностью и просто терпит. Взаимоотношения — если дозволительно оперировать именно этим определением — деградировали, превратившись в привычку. Чувства поблекли, а единственное, чего хочется прямо сейчас, это чтобы вечер поскорее канул в лету, оставив после себя засвеченный негатив повседневности.

Григорий Викторович был закоренелым холостяком и не мог понять, как в его голове народилось подобное сопоставление. Впрочем, это и не особо его заботило.

«Наверняка засело где-нибудь в корках подсознания ещё с институтских времён — ведь в пору расцвета светлого коммунизма, браку в государстве отводилась первостепенная роль. Да, семья была именно что ячейкой общества — и это не являлось устойчивым выражением, которым в наши дни бросаются направо и налево, обозначая на лице сознательность, в душе же стараясь утаить пошлые стереотипы. Нынешние грязные институты, в которых, якобы, и должна зарождаться та самая новая жизнь, что поведёт цивилизацию к светлому будущему, заслуживают совершенно иной характеристики. И это тоже общеизвестно».

Григорий Викторович невольно усмехнулся — и снова попал в цель: Алла Борисовна расплылась в жуткой улыбке, по-видимому, довольная реакцией слушателя.

— И правда, что же за день сегодня такой… — «перезарядила» она и принялась расстреливать гудящее пространство трассерами ненависти ко всему живому.

Григорий Викторович вздохнул.

После того, как все разошлись, он ещё раз попытался поговорить с оставшимися подростками…

(надо будет попросить Вадима разыскать остальных)

…однако те прибывали в таком состоянии, что с расспросами лучше было повременить. Тем более что и неравнодушный к мёртвым девочкам судмедэксперт — толстячок Гриша — щедро накачал невольных свидетелей таблетками, так что добиться чего-то вразумительного казалось практически невозможным. Да и не было особого смысла терзать шокированных подростков прямо сейчас. К тому же, на данном этапе следствия, всё вырисовывалось довольно чётко и без них: ссора днём, спиртное, — а возможно и не только — вечером. Далее затаённая обида, и месть, как по Станиславскому. Сами опрошенные свидетели особо не сомневались в истинном виновнике случившегося кошмара. А найти их одноклассника — лишь дело времени. Убийца наверняка поутру сам во всём раскается. Потому что трудно принять как есть, а тем более, осмыслить содеянный кошмар, оставшись без покровительства «зелёного змия», с которого всё и началось.

Григорий Викторович презирал убийц вообще. А малолетних несмышлёнышей — точнее зверят, способных лишить жизни просто так, особо не задумываясь, — в особенности. Система определённо дала сбой: изо дня в день, задающие ход шестерни вертелись совершенно не в ту сторону, отчего с лишённого всяческой цензуры конвейера вновь и вновь сходили подобные бездушные экземпляры, «запрограммированные» на причинение боли и лишение жизней. И самое страшное, что заставить крутиться шестерни вспять — невозможно. Отбросит отдачей. А повторно к механизму уже не подпустят. Система хочет двигаться дальше — её кукловоды пойдут на что угодно, дабы сохранить существующий порядок вещей. Точнее режим. Никаким порядком не пахнет и в помине!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});