Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем Костя, с выросшей бородой, разглядывал карту:
— Здесь Австрия входит в Германию острым углом. Мы пересекли одну сторону угла, но стоит нам чересчур углубиться в том же направлении, и мы снова вылезем в Германию…
Он подвигал карту Игнату, словно оправдываясь и прося его убедиться, но Игнат смотрел строптиво:
— Кто его знает…
Костина карта уже не вызывала в нем почтения.
— Где фронт? — спрашивал он кратко.
Костя; показывал. До фронта спичка укладывалась три раза.
— А сколько мы прошли?
— Кусочек — чуть побольше спичечной головки.
Игнат откидывался, возмущенный и с удивлением.
— Когда же мы придем?
— Видишь ли, Игнат, — осторожно начинал Костя — добраться до фронта в один прием нам едва ли удастся. Но есть другой способ: мы отойдем подальше в Австрию, нас арестуют и отправят в австрийский лагерь, а оттуда на работу — куда-нибудь в Галицию — и вот уже мы ближе к России. Снова побег, снова арест — новый лагерь, еще ближе к России, и наконец…
Игнату такая бухгалтерия не нравилась.
— Если нельзя на фронт, чего было трепаться?..
Он не верил взятому Костей направлению. Несколько раз он говорил о каких-то высоких трубах, идущих сплошь на десятки верст, о воздушных вагонетках на столбах из железной паутины, об огромных зданиях из стекла, которые он видел по дороге в плен, через верхнее окошко запертого товарного вагона, и которые желал увидеть на обратном пути. Судя по лагерю, куда его привезли, он говорил о трубах Силезского горного округа. Костя уверял его, что сейчас они взяли на юг и трубы остались в стороне, но Игнат снова и снова возвращался к ним.
Его сведения из географии были очень спутанные. Однажды в Судетах, выйдя в темноте на берег горного озера, он серьезно спросил Костю, не Черное ли это море и не попали ли они случайно в Турцию. Между тем, был всего десятый день побега, из которых последние четыре они топтались на месте.
В Судетах Костя оказался во всем виноват. Он не умел делать компас из двоих часов, и из-за этого дело гибло. На досуге он пробовал своим умом догадаться, в чем тут был секрет, брал у Игната часы и подолгу вертел их в руках. Игнат иронически наблюдал его. Совсем другое лицо было у него теперь, не такое, как в первые дни, когда подкидывал он Косте лучшие сухари или когда ночью на перекрестках подставлял спину, чтобы Костя прочел надпись на столбе.
Костя теперь долбил одно: надо держаться на восток. Но где он, этот восток, когда ночью плутаешь среди деревьев, не видя звезд. Косте казалось, что Игнат, живший в пермских лесах, должен лучше его находить направление. Об уменьи Игната ходить по лесам у него было преувеличенное представление, такое же, как у Игната о его карте и его немецком языке.
— Игнат, — спрашивал Костя с надеждой, — где восток?
Игнат долго соображал и показывал в какую-нибудь сторону.
— Игнат, — спрашивал Костя через некоторое время, снова запутавшись, — где восток?
Игнат показывал, но уже соображал гораздо меньше.
В дальнейшем промежутки между вопросами и ответами делались все короче, в жесте были досада и небрежность, и как-то раз Костя заметил, что Игнат с одного места показывал в разных направлениях. Так мог делать только человек, разуверившийся в побеге, смеявшийся над товарищем и таивший свои особые мысли.
Однажды ночью, в самое горячее время, они сидели без толку над обрывом, утомясь скитаниями по местам, на которых уже они были.
— Нам надо вниз… — вдруг сказал Игнат, как командир, показывая на чащу ельника, покрывавшую обрыв. — Вставай…
— Зачем нам вниз? — удивился Костя. — Мы там бы ли вчера. Мы ходим вокруг одной и той же горы.
— Все равно, — настаивал Игнат. — Идти так идти. Нечего сидеть.
— Но зачем через чащу, когда есть тропа? — сопротивлялся Костя.
— Как знаешь, — крикнул Игнат, задыхаясь.
Он ринулся вниз сквозь дебри, сопя, работая руками. Костя невольно двинулся за ним, попадая под удары раздвигаемых им ветвей. Он считал, что в Игнате говорила потребность преодолевать препятствия, что-нибудь делать, чем-нибудь утолить бушевавшее в нем раздражение человека, готовившегося к подвигам, но попавшего в нудную заводиловку. Он считал это признаком еще сохранившейся в нем энергии и был рад этому, ибо сам от голода давно предпочитал сидеть на одном месте и мрачно размышлять.
Но вдруг он заметил, что Игнат словно меняет след, он зарывается в кусты все дальше в сторону, иногда затихает, и тогда кусты перестают шуметь, — было похоже, что он попросту хочет убежать от Кости, как от досадного, потерявшего кредит командира.
— Игнат, — окликнул Костя тихо. — Игнат!
Никто не отвечал ему, и почти сейчас же, через несколько шагов, он наткнулся на Игната, который должен был слышать его зов, но не отозвался.
— Я здесь… — выдохнул Игнат, глядя мимо Кости. — Я здесь. Чего тебе?..
Место, куда они пришли, было, как и говорил Костя, одним из поворотов круговой дороги, по которой они плутали уже несколько дней.
Днем, в прикрытии, устав от дум в одиночку, разговаривали. Игнат все чаще вспоминал о Козельберге: как они там без них? Выкопали ли картошку? И кто теперь отгребает у машины? И кому в эту зиму Альфонс поручит делать грабли, которые в прошлую зиму делал Игнат? К этим вещам у него был интерес и теплота, и было видно, что Козельберг повернулся к нему другой стороной.
— Из-за чего я от них бежал? — задал Игнат сам себе вопрос и, подумав, ответил: — Из-за конвойного… Хозяева его кормят, и пленный у него всегда виноват…
Костя не поверил, чтобы все дело было у него в конвойном, но промолчал.
— Впрочем, — перебил сам себя Игнат, — конвойному иначе нельзя. Не будет потрафлять, его из деревни выживут, на фронт отправят… Альфонс — вот кто главный командир. Гордец, пленных за людей не считает… Блошивую солому назад требует… За два года работы — двадцать папирос… — Впрочем, — продолжал он размышление, — не в Альфонсе дело. Он хозяин, ему нельзя распускаться. Марта — вот главная язва. Ведь это она конвойного на меня натравила…
Еще дальше нашлось оправдание и для Марты. Костя ждал, когда дело перейдет к свадьбе Гуго и Каролины, которую он для Игната считал главным поводом к побегу, — но или он в Игнате ничего не понимал, или Игнат не хотел быть с ним искренним, — о них он промолчал.
Одно было несомненным: Козельберг снова стал для Игната местом, о котором было приятно вспоминать. А когда человек в побеге начинает смотреть не вперед, а назад, это означает, что к такому человеку бесполезно обращаться с вопросами, где восток и где запад, ибо ему это уже безразлично, и все его мысли, вольно или невольно, клонятся к тому, чтобы быть арестованным.
Ночью добыли картошку и в яме в лесу разложили костер. Стало уютно, но между делом Игнат сказал, будто в эту ночь, плутая, они переступили какие-то камни, похожие на пограничные, — в свое время он не придавал этому значения, а сейчас вспомнил.
Костя взволновался. Последнее его утешение — уверенность, что он находится в Австрии, а не в Германии, — заколебалось.
— Туши костер, — сказал он резко. — Опасно…
— Это зачем? — недружелюбно ответил Игнат, заслоняя собой костер.
Костя отступил.
— Ты точно помнишь, что это были камни? — спросил он еще раз.
— Как будто… Да и не все ли равно: Австрия или Германия? — тяжело засмеялся он потом. — Сдаваться надо, сержант, вот что… Не вышло наше дело…
— Игнат, — выдвинул Костя последний довод, — ты бежишь в первый раз, тебе простят. А мне за второй побег, если я к немцам попаду, знаешь, что будет?
— Вот и выходит, — ответил Игнат, — что у нас с вами шкура трещит по-разному. Если вам наш костер не нравится, можете себе отойти и прятаться, как хотите. А мне — наплевать. Я желаю у костра сидеть…
— Прощай, — сказал Костя, вставая, взбешенный, но довольный тем, что дело наконец пришло в ясность. — Будешь в Козельберге, кланяйся Альфонсу.
Он рванул котомку и пошел в темноту.
— Стой, — переждав момент, вскочил Игнат. — Так нельзя… Надо по-хорошему…
— Я не виноват, что так вышло, — сказал он, когда Костя снова подошел к огню и остановился, не кладя мешка на землю. — Мы вместе пошли на это дело, мы столько времени были товарищами. Скажи, что мы расходимся по-хорошему.
— Конечно, — сказал Костя, тяготясь объяснением, — ты не виноват в том, что мне нельзя сдаваться.
Он торопился уйти. Он словно боялся, что Игнат вдруг раздумает и снова захочет честно продолжать побег, и тогда он не будет знать, что ему ответить.
— Подожди, — остановил его Игнат.
Он развязал котомку, достал пачку табаку, отсыпал немного в табачницу, остальное протянул Косте.
— Это тебе…
- Война. Krieg. 1941—1945. Произведения русских и немецких писателей - Константин Воробьёв - О войне
- Сто великих тайн Первой мировой - Борис Соколов - О войне
- Маршал Италии Мессе: война на Русском фронте 1941-1942 - Александр Аркадьевич Тихомиров - История / О войне
- Оскал «Тигра». Немецкие танки на Курской дуге - Юрий Стукалин - О войне
- «И на Тихом океане…». К 100-летию завершения Гражданской войны в России - Александр Борисович Широкорад - Прочая документальная литература / История / О войне
- Штрафники не кричали «Ура!» - Роман Кожухаров - О войне
- Крепость Рущук. Репетиция разгрома Наполеона - Пётр Владимирович Станев - Историческая проза / О войне
- Письма русского офицера. Воспоминания о войне 1812 года - Федор Николаевич Глинка - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Пункт назначения – Прага - Александр Валерьевич Усовский - Исторические приключения / О войне / Периодические издания
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне