Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Я же сказал, прекрати!

– «Краба-Нуар»? М-м-м, у него аромат свежих фруктов, и оно совсем не кислое… Очень спокойное вино, оно не потеряет вкуса, даже если ты разбавишь его водой.

– Хватит уже!

– Тоже не хочешь? Подумать только! А как насчет «Карменере»… честно? Настолько все плохо? Я напрасно пытался получить один бочонок: этот напиток стоит столько, будто это жидкое золото.

Козьма дрожал. Пленник, казалось, размышлял.

– Может, «Пино»? Попробуй: мягкое, насыщенное, густое…

Козьма вскочил. Он слышал, как дыхание со свистом вырывается из его груди. Его дрожащие руки не смогли бы удержать сейчас даже мешок перьев.

– ПРЕКРАТИ! – проревел он.

– Вот, догадался: «Санджовезе» – кровь Юпитера. Черт побери, у тебя есть вкус!

– Как ты считаешь, где ты находишься? – вскричал Козьма. – Мечтай и дальше о своем вине, ты, глупец! Все, что здесь есть, – вода и хлеб, а в конце – полная пасть земли, когда они закопают тебя! Ты же сейчас в заднице, парень, и даже если ты умудришься добежать до Брюна, то все равно будешь в заднице, так как они непременно поймают тебя. А когда ты снова окажешься в их руках, то предпочтешь, чтобы я вытащил сотню пуль из твоего проклятого мяса, ибо это будет для тебя нежным поглаживанием по сравнению с тем, что они сотворят с тобой. И если ты мне не веришь, ты, глупый пес, то валяй, рви свои цепи и беги, но не говори потом, что я не предупреждал тебя или что я должен был тебе помочь. Ну а я, черт возьми, буду смотреть, как они режут тебя на полоски! Вот тогда и рассказывай им о своем вине, ты, идио-о-от… – Козьма замолчал: у него перехватило дыхание. Рубашка внезапно прилипла к телу. Грудная клетка поднималась и опускалась, как после бега в гору. Он почувствовал, что по его подбородку стекает слюна.

Так, значит, отсюда можно добежать до Брюна? – уточнил пленник.

Козьма мучительно застонал. Он резко вскочил и выбежал из хижины. Он почти ожидал, что пленник попытается погнаться за ним, однако не услышал ни грохота упавшего стола, ни звона натянутой цепи, ни придушенного крика, вызванного рывком цепи, швырнувшей пленника на пол. Он вообще ничего не услышал. Следовало предположить, что пленник просто остался сидеть на месте.

Стеная и одновременно крича от ярости и страстного желания, Козьма, спотыкаясь и падая, несся по лесу.

Но что значили его вопли для ада, где истязали бедные души?

2

КардинаЛ Мельхиор Хлесль поднял глаза, когда охранники с обычным шумом ввалились в комнату. Уже несколько дней их лица не менялись. Очевидно, у короля Фердинанда закончились солдаты. Кардинал был хорошо информирован обо всем, что происходило в Богемии, возможно, даже лучше, чем предводители партий – Фердинанд фон Габсбург и Генрих Маттиас фон Турн. Обе стороны в настоящий момент были твердо убеждены в том, что противник уже успел набрать большую армию, и вооружались как ненормальные. Войны было не избежать, и, так как большинство радовались данному обстоятельству, кардинал тоже прекратил печалиться по этому поводу. Если ему и было чего-то жаль, то лишь того, что добро, которое он накопил и хотел когда-нибудь передать семье Киприана, теперь спускалось на сапожную ваксу офицерам и на проституток для армии его католического величества короля Фердинанда.

Вошел камердинер управляющего замком.

– Хушать подано, ваше высохопреосвященство, – пророкотал он. – Форель и вода, хах захазывали, нет?

Мельхиор кивнул ему, не поведя и бровью. Похоже, новые сообщения.

– Эй! – окликнул камердинера один из охранников, чье произношение позволило Мельхиору определить, что он житель герцогства Максимилиана Баварского. Тот повернулся к нему. – Ну давай уже, стынет все, – нетерпеливо сказал солдат.

И тут Мельхиор, к своему ужасу, увидел, как охранник взял кувшин, осклабился, глядя на камердинера, и вылил содержимое прямо на пол. Вода полилась на деревянный пол, вверх полетели брызги, а солдат сунул палец в отверстие, чтобы выудить медную вставку. Он и ее уронил на пол. Мельхиор, совершенно растерявшийся, ничего не мог поделать, кроме как смотреть на солдата, который переворачивал кувшин, чтобы вытряхнуть оттуда письменные принадлежности.

Вытряхиваться ничего не желало.

Солдат пораженно моргнул.

Тогда он вцепился в поднос, вырвал его из рук камердинера и тоже перевернул. Великолепно поджаренная форель шлепнулась на пол, от нее во все стороны покатились горошины, глиняная тарелка разлетелась на кусочки. Руки камердинера были пусты; к обратной стороне подноса ничего не было приклеено. Глаза солдата сузились, а рот открылся. Он снова перевернул поднос.

– Что? – спросил его камердинер.

– Да пошел ты, – буркнул озадаченный охранник.

– Теперь несите новый обед ехо высохопреосвященству, – гневно потребовал камердинер. – Выставили меня шутом, понимаешь!

Солдаты переглянулись. Тот, который предпринял расследование, начал медленно краснеть.

– Ты остаешься здесь! – рявкнул он. Камердинер кивнул.

Солдаты прогромыхали наружу, позабыв о приказе никогда не оставлять посетителя наедине с кардиналом. Камердинер пожал плечами, достал из камзола маленькую пачку корреспонденции, а из кошеля – перо и чернильный камень. Он положил все предметы кардиналу на кровать, и тот прикрыл их покрывалом.

– Откуда ты знал? – спросил его кардинал Мельхиор.

Камердинер снова пожал плечами. Затем он указал на свой нос.

– Я вот этим чуял, – ответил он и, подойдя к окну, выглянул наружу. – У нас посетитель.

– Кто?

– Представления не имею. Важная птица, судя по всему.

– Ты его не видел?

– А если и тах? Мы очень далехо от остального мира, нет? Да и не знаю я, хах этот хайзер выхлядит.

Мельхиор выпятил нижнюю губу. Камердинер кивнул.

– Да ведь они все тах выхлядят, эти Хабсбурхи, разве нет?

Солдаты опять вернулись, уже с новым подносом, новой форелью и новым кувшином. На этот раз в нем было вино. Оба скорчили такие физиономии, какие корчат солдаты во всем мире, когда на них наорут за плохо исполненный долг, а они никак не поймут, что же, собственно, сделали не так.

– Приятнохо аппетита, – сказал камердинер. – Я потом опять зайду, хохда позабочусь о посетителе, нет?

Мельхиор быстро просмотрел документы, одновременно освобождая ароматную форель от костей. Это были копий бумаг, которые он затребовал. На этот раз их прислал не Вацлав, а один из его собственных секретарей, который после ареста кардинала нашел работу у епископа Логелиуса и пользовался своим положением, чтобы оказывать своему бывшему господину те или иные услуги. Прошло некоторое время, прежде чем бумаги доставили кардиналу. Получить доступ к этим документам было не так-то просто, а некоторые из них пришлось запрашивать через канцелярию главы правительства Моравии. Но Мельхиор даже в те времена, когда он еще занимал должность императорского министра, старался полагаться на то, что его секретари и писари имеют самые лучшие связи, а именно с другими, такими же любопытными и находчивыми секретарями и писарями. Как всегда, он оказался прав.

Внезапно Мельхиор насторожился, небрежно вытер пальцы об одежду и пролистал несколько документов вперед и назад. Он прищурился.

На них стояла дата смерти. Но запись в церковном списке умерших отсутствовала. Это означало, что кто-то умер, но никогда не был погребен. Кардинал еще раз просмотрел все документы. Он очень хорошо знал человека, который снабдил его этими бумагами, – тот бы ничего не упустил. Если запись в списке умерших отсутствует, значит, ее нет. Бывший секретарь Мельхиора был совершенно уверен в этом, так как четко указал, что обе вещи важны. Кое-что из того, что Вацлав на полях сообщил ему в одном из своих писем, навело старого кардинала на мысль затребовать эти документы.

Наконец он откинулся назад и, отодвинув поднос, достал из-под одеяла письменные принадлежности. Перевернув один из документов, Мельхиор нашел на обратной стороне немного свободного пространства и приступил к делу. Он был слишком нетерпелив, чтобы натирать чернильный камень, и потому погрузил перо в густое красное вино. На бумаге появился красноватый рисунок, который становился тем отчетливее, чем сильнее вино размачивало оставшиеся в пере засохшие чернила.

Чертеж походил на родословное древо. Кардинал держал в голове самые важные данные о влиятельных людях при императорском дворе, и очень скоро на бумаге возникла сложная разветвленная система из клеток и кругов, в которых стояли инициалы. В центре располагались две жирно обведенные клетки, связанные друг с другом двойным кольцом – обычным символом супружеской пары. Слева и сверху к клеткам вела линия, которая разветвлялась, не доходя до них, и шла к следующим клеткам. Кардинал подумал, сверился с некоторыми доставленными контрабандой документами, а затем посчитал что-то на пальцах. Перо нацарапало инициалы в дополнительных клетках: V, J, Е, F и В. Каждая из этих пяти клеток получила двойное кольцо, клетку рядом с собой и новые линии, которые вели от них в пустоту. Любой, взглянув на рисунок, представлявший собой генеалогическое древо, понял бы, что особое внимание кардинал уделял линиям, идущим от левой центральной клетки. Наконец, рядом с пятью супружескими символами он нарисовал шестую клетку, которая осталась пустой. Он провел линию от этой клетки к левой центральной клетке. Затем он еще немного подумал и стал наводить эту линию, пока перо внезапно не погнулось и не разбрызгало свое содержимое. Кляксы из красного вина и чернил походили на кровавые капли, усеявшие ставшее к тому времени совершенно не понятным художественное произведение.