ГУЛАГ. Паутина Большого террора - Энн Эпплбаум

«Дело врачей» было полно страшной, трагической иронии. Всего десятью годами раньше сотни тысяч советских евреев, живших на западе страны, были истреблены гитлеровцами. Сотни тысяч других бежали от нацистов в Советский Союз из Польши. И тем не менее Сталин в свои последние, предсмертные годы замышлял в отношении евреев новую серию показательных процессов, новые массовые репрессии, новые депортации. Не исключено, что он собирался в конечном итоге выслать всех евреев, живших в крупных городах СССР, в Центральную Азию и Сибирь.

В очередной раз страну охватили страх и паранойя. Некоторые еврейские деятели культуры, боясь за себя, подписали письмо, осуждающее «врачей-вредителей». Сотни других еврейских врачей были арестованы. По стране прокатилась волна антисемитизма, многие евреи потеряли работу. Ольга Адамова-Слиозберг в карагандинской ссылке слышала разговоры о посылке, присланной из Америки некоему Рабиновичу. В посылке якобы была вата, а в вате — тысячи сыпнотифозных вшей.[1317] В Каргопольлаге до Исаака Филыптинского доходили «слухи о намеченном этапировании заключенных-евреев в особые лагеря на Дальнем Севере».

И вот, когда казалось, что после «дела врачей» десятки тысяч новых арестантов будут отправлены в лагеря и ссылку, когда над Берией и его людьми сгущались тучи, когда на ГУЛАГ надвигался непреодолимый экономический кризис, Сталин умер.

Глава 23

Смерть Сталина

Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. <…>

Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью…

Светлана, дочь Сталина

Если в 30-е годы многие советские заключенные верили, что ГУЛАГ — это гигантская ошибка, огромная осечка, каким-то образом укрывшаяся от справедливого и доброго взгляда товарища Сталина, то в 50-е годы подобных иллюзий почти ни у кого уже не осталось. Как писал один бывший лагерный врач, «к Сталину отношение в лагере было однозначным. Подавляющее большинство знали и понимали, что из себя представлял этот человек. Понимали, что это тиран, что он подмял под себя великую страну и что судьба каждого из заключенных как-то связана с судьбой Сталина[1318]».

В последние годы жизни диктатора политзаключенные уповали на его смерть, молились о ней и часто, хотя и осторожно, чтобы не прослышали стукачи, говорили между собой на эту тему. С сожалением вздыхали: «Грузины долго живут». Даже когда по радио объявили, что вождь болен, надо было вести себя очень осмотрительно. Надежде Улановской о болезни Сталина сказала заключенная, о которой было известно, что она стукачка. Улановская нарочито равнодушным тоном ответила: «Ну, что же? Каждый может заболеть. Врачи хорошие, вылечат».[1319]

5 марта 1953 года, когда официально объявили о его смерти, некоторые продолжали соблюдать осторожность. В Мордовии политические старательно прятали свою радость — боялись заработать второй срок.[1320] В Магадане «бабы голосили об усопшем со всей истовостью».[1321] Павел Негретов, находившийся в Воркутлаге, услышал о событии в столовой во время обеда. Начальник лагпункта прочел официальное сообщение и не прибавил от себя ни слова. «Он это прочел, стояла гробовая тишина, никто ничего не сказал».[1322]

В одном норильском лагпункте заключенных собрали во дворе, и они с суровым видом выслушали известие о смерти «великого вождя советского народа и всего прогрессивного человечества». Затем последовала долгая пауза. Наконец один заключенный поднял руку: «Гражданин начальник! Жена прислала мне деньги, они зачислены на мой счет. Здесь я их использовать все равно не могу, можно как-нибудь их потратить на цветы для нашего любимого вождя?»[1323]

Но были и такие, кто открыто выражал радость. В Степлаге, согласно воспоминаниям, раздавались дикие вопли восторга. В Вятлаге заключенные кидали вверх головные уборы и кричали: «Ура!!!». На центральной улице Магадана один ссыльный приветствовал других возгласом: «С праздничком вас! Со светлым Христовым воскресеньем!».[1324] Подобное почти религиозное воодушевление испытывал не он один. В других воспоминаниях читаем: «Был легкий морозец. И было тихо, тихо. На ночном черном небе синели, радуясь, звезды. Юрий Николаев, воздев руки, с чувством продекламировал: „На Святой Руси петухи поют! Скоро будет день на Святой Руси!“».[1325]

Что бы люди ни чувствовали и осмеливались они выражать свои чувства или нет, у большинства заключенных и ссыльных сразу же возникла уверенность, что их положение изменится. Ольга Адамова-Слиозберг услышала новость в карагандинской ссылке. «Я страшно испугалась, что мое лицо выражает что-нибудь не то, что надо, и закрыла его руками. Я дрожала. Я себе говорила: „Или сейчас, или никогда“».[1326]

В Воркутлаге Бернхард Редер услышал объявление по радио, надевая шахтерскую одежду: «Люди исподтишка переглядывались и перешептывались, на мгновение давали волю торжествующей ненависти, взволнованно жестикулировали — и вскоре помещение опустело. Все кинулись передавать хорошую новость дальше. <…> Втот день никто на Воркуте не работал. Люди стояли кучками и возбужденно разговаривали. <…> Слышно было, как часовые на вышках нервно перезваниваются между собой, вскоре начались первые пьяные перепалки».[1327]

Сотрудники лагерной администрации испытывали глубокое смятение. Ольга Васильева, работавшая тогда в центральном аппарате МВД, сказала в интервью: «Я плакала, и почти все плакали, женщины и мужчины тоже, очень даже откровенно плакали».[1328] Как и миллионы их сограждан, работники ГУЛАГа плакали не только по умершему вождю, но и из страха за себя и за свое положение. Хрущев позднее признавался: «…я душою оплакивал его смерть, волновался за будущее партии, всей страны. Чувствовал, что сейчас Берия начнет заправлять всем. А это — начало конца».

Он имел в виду, конечно, свой собственный конец: смерть Сталина сулила новый виток кровавых расправ. Испытывая подобный страх, многие гулаговские начальники сваливались с приступами стенокардии и гипертоническими кризами. Они буквально сделались больны от страха.[1329]

Тюремщики испытывали смятение, но и новые хозяева Кремля видели будущее очень смутно. Как Хрущев и боялся, Берия, у которого в первые дни после смерти Сталина лицо светилось радостью, действительно взял власть в свои руки и начал менять положение вещей с ошеломляющей быстротой. 6 марта, еще до похорон вождя, Берия объявил о реорганизации «органов». Он распорядился переподчинить ГУЛАГ Министерству юстиции, оставив в ведении МВД только особые лагеря для политических. Многие предприятия ГУЛАГа были переданы соответствующим хозяйственным министерствам.[1330] 21 марта Берия прекратил строительство силами ГУЛАГа более двадцати крупных объектов на том основании, что это строительство «не вызывается нуждами народного хозяйства». Были остановлены работы по сооружению Главного Туркменского канала, Самотечного канала Волга — Урал, Волго-Балтийского водного пути, гидроузла на Нижнем Дону, Усть-Донецкого порта, туннеля под Татарским проливом. «Мертвая дорога» Чум — Салехард — Игарка так никогда и не была построена.[1331]

26 марта Берия представил в Президиум ЦК КПСС записку, где обрисовал положение в лагерях принудительного труда с поразительной ясностью. Он сообщил, что в ИТЛ, тюрьмах и колониях находится 2526402 заключенных, из которых «особо опасных государственных преступников» только 221435, и привел доводы в пользу освобождения многих не входящих в эту категорию: «Среди заключенных отбывают наказание 438 788 женщин, из них 6 286 беременных и 35 505 женщин, имеющих при себе детей в возрасте до 2 лет. Многие женщины имеют детей в возрасте до 10 лет, оставшихся на воспитании у родственников или в детских домах.

В местах заключения содержится 238 000 пожилых людей — мужчин и женщин старше 50 лет, а также 31181 несовершеннолетний, в возрасте до 18 лет, подавляющее большинство которых отбывает наказание за мелкие кражи и хулиганство.

Около 198000 заключенных, находящихся в лагерях, страдают тяжелым неизлечимым недугом и являются совершенно нетрудоспособными.

Известно, что заключение в лагерь <…> ставит осужденных, их родственников и близких людей в очень тяжелое положение, часто разрушает семью, крайне отрицательно сказывается на всей их последующей жизни».[1332]