Великий океан - Иван Фёдорович Кратт

— воскликнул Мордвинов. — Правитель Баранов печется о благе отечества двадцать семь лет! Его уму и заботам обязаны мы процветанием наших американских земель.

От возмущения старик побагровел, уперся палкой в ковер так, что образовалась складка.

— Я высоко ценю мнение вашего превосходительства, — как-то скорбно сказал Нессельроде, — и готов доложить о нем государю. Но, полагаю...

— Не надо. Я сам доложу его величеству!

Мордвинов поднялся. Пальцы его, сжимавшие набалдашник палки, дрожали. Председатель департамента экономии, член государственного совета, заслуженный адмирал и бывший военный министр ясно почувствовал намек на неособенную к нему приязнь царя. И понял, что Нессельроде решил пожертвовать Барановым, чтобы на время ублаготворить испанцев.

Старик угадал. То, что еще не совсем четко зрело в мыслях министра, теперь оформилось окончательно. Вольноуправству в американских колониях надо положить предел. Слишком опасны республиканские соблазны Нового Света, и слишком долго влияли Резановы, Мордвиновы, Сперанские... Там нужны люди, действующие по железной инструкции. И не разночинцы — «просветители индейцев», а верноподданные офицеры. Колония есть колония!.. Сменой же Баранова можно показать Испании свою добрую волю и оттянуть вопрос о Россе.

Нессельроде почтительно проводил Мордвинова до дверей, сунул почти детскую ручку. Затем приказал подавать коляску и смиренным гномом отправился во дворец.

Николаю Семеновичу Мордвинову удалось обратиться к царю после заседания государственного совета. Однако Александр, подготовленный Нессельроде, даже не дослушал бывшего министра.

— Я еще займусь вашей компанией! — сказал он холодно и недружелюбно и, отвернувшись, направился к выходу мимо низко склоненных голов членов совета.

А через день министр внутренних дел Козодавлев получил указания.

...На реке Мойке, у Синего моста, в доме Российско-американской компании произошло заседание главного правления, состоящего из четырех директоров.

Собрались трое: Михаил Матвеевич Булдаков, Сидор Андреевич Шелехов и Венедикт Венедиктович Крамер. Четвертый — Андрей Северин — находился в отъезде.

Было начало мая, в Петербурге стояла настоящая весна. Из окон невысокого дома и через дверь балкона, выходившего на Мойку, виднелись влажная еще площадь и набережная (утром прошла гроза), первая трава по обочинам речки, десятки колясок, дрожек и всадников, пересекавших площадь, тысячи плотников и каменотесов возле будущего храма св. Исаакия. Гул и грохот тяжелых «баб», крики и гомон строителей доносились сквозь закрытые двери и окна, нарушали мирную канцелярскую деловитость.

Трое директоров сидели вокруг стола, крытого зеленым сукном. Чернильница, баночка с песком, очиненные перья и несколько конторских книг были приготовлены секретарем. Сам он, пожилой и блеклый, с дряблыми щеками, уселся за отдельным столиком.

— Господа директоры... — сказал Булдаков, сразу же открывая заседание. — Сегодня у нас подлежит обсуждению сугубо важное дело, кое мы должны представить на рассмотрение совета компании...

Плотный, с коротко остриженной головой, острым взглядом и тяжелым подбородком, он был решителен, прямолинеен и не любил излишних словопрений.

— Дело касается нашего главного правителя в Америке Александра Андреевича Баранова, особливо всех его последних действий. Мы теперь не только торговая компания, господа директоры, и наше устремление не только промысел морского зверя на Аляске и океанских островах. Высочайшие привилегии, дарованные нам, содержат государственное значение. Совет компании создан монаршим соизволением. Однако увеличение прибыли и капитала, доверенного нам акционерами, — дело для нас не второзначащее. Между тем господин Баранов свое внимание на сие дело забросил. Вам известно, господа директоры, что заселение на Сандвичевых островах, кроме чистого убытку, еще ничего не дало компании. Что колония в Калифорнии все больше и больше требует капиталу и людей, а поперед всего служит причиною распрей с американцами и испанцами...

— Ну, сие — дело кабинетов решать! — воскликнул Шелехов, до сих пор недовольно глядевший в окно. — На пустой земле селились, и государь свое благословение дал. Кусков там за копейки целый город построил! — Он сердито замолчал и отодвинулся к окну. Бескровные старческие губы его сомкнулись.

— Александр Андреевич Баранов, — выждав, пока окончит говорить Шелехов, спокойно продолжал Булдаков, — неоднократно сам за последние годы подавал прошения об освобождении его от должности главного правителя. Удрученный летами, смертью близких, он уже утратил твердость и силу характера, коими отличался при основании колонии и управлении тем краем. Происшедшее в нем ослабление послужило ко многой нерадивости со стороны его подчиненных, трепетавших в прежнее время малейшим уклонением заслужить его нерасположение. Сие вам тоже нужно помнить, господа директоры... Мы уже посылали заменить его господ Коха и Борноволокова. Однако, божьим произволением, первый умер на Камчатке, а второй разбился у мыса Эчком на корабле «Нева». Вместе с тем замедление доставки нам отчетности в колониальном делопроизводстве, многие неразъясненные статьи и расходы уже десять лет, может быть предумышленно, чтобы сокрыть злоупотребления, а также беспокойство за дальнейшее состояние колоний, особливо Росса, побуждает нас незамедлительно послать третьего...

Крамер, насторожившийся при последних словах, поправил высокий ворот фрака, скрывающий тощую жилистую шею, и быстро спросил:

— Кого?

— Капитан-лейтенанта Гагемейстера. Господин министр внутренних дел Якову Александровичу свою санкцию дал.

— Так! — сказал Шелехов дрогнувшим голосом. — Купцы негожи стали!

Булдаков промолчал, а затем начал излагать цифры убытков от гибели кораблей у Сандвичевых островов и в Восточном море и расходы по содержанию форта Росс, который не дал еще колониям ни пуда зерна. Посеянного не хватало пока даже на прокорм самого заселения. Убытки превышали все прошлогодние цифры, промысел пал, расходы на колонии увеличились почти вдвое. Правлению было о чем подумать.

— Я предлагаю, господа, согласиться с мнением по сему Михаила Матвеевича, — осторожно заявил Крамер, вскидывая брови и глядя то на Булдакова, то на Шелехова. — Однако не предрешать сие сразу. Господину Гагемейстеру по прибытии в Ново-Архангельск предоставить войти в предварительное рассмотрение тамошних дел и, ежели он найдет, что смена Баранова будет полезна для колоний, предъявить уполномочие совета компании на вступление в управление краем... И приступить к сему со всевозможною осторожностью и деликатностью. Долговременные труды господина Баранова и выходящая из ряду обыкновенных служба его в прошедшее время требуют избежания некоего формалитету...

— А ежели Баранов ни в чем не повинен и смена его не будет полезна колониям? — резко спросил Шелехов.

Крамер развел руками...

— Будет, Сидор Андреевич! У Баранова круглый капитальчик найдется где-нибудь в Кантоне или Филадельфии. Двадцать семь лет бесконтрольно правил, не один миллион прилип!

В тот же вечер совет компании утвердил решение директоров. Крамеру было поручено составить бумагу для Гагемейстера, а сему последнему немедленно отбыть в Ново-Архангельск.

Глава вторая

Все два с половиной