Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

тебе о спасении.

— От этого не спастись, Андрюша, а в загробную жизнь я не верю.

— Дурак, — прошептал он.

— Молодые люди, вы как-то странно разговариваете, — заметила Валентина, и они с сестрой лукаво переглянулись. — Вы как будто постановку играете. — Я посмотрел на неё как на вошь, и она перестала улыбаться.

— Поехали, Эдуард, — попросил Калугин. — Помнишь, как там было хорошо? Какая благодать повсюду? Какой воздух? Поехали. — Он улыбнулся детской беззащитной улыбкой, и мне даже показалась, что глаза его наполнились влагой; я никогда его не видел таким.

Я мотнул головой, словно необъезженный конь; опрокинул в себя полынную горечь, поморщился и почувствовал тошнотворное отвращение.

— Страшно мне туда ехать, — сказал я. — Уж больно батюшка строгий. Стыдно мне, Андрюша. Стыдно! Понимаешь? Как ему в глаза посмотрю? Не оправдал я его доверия. Фуфло я тряпочное после этого.

— Ты знаешь, Эдька, — ответил Калугин, — Господь к людям милостив, а поскольку батюшка и сам человек, то должен быть вдвойне милостив к людям.

— Но не надо этим злоупотреблять, — парировал я.

— Всё получиться, если ты этого захочешь. Просто нужно чем-то поступиться. Прекрати жрать водку для начала, а дальше как по маслу пойдёт.

— Нет, Андрюша. Хоть что со мной делай — не поеду.

— Ну и дурак! — Он махнул рукой и отошёл от стола.

Мои подружки смотрели ему вослед с восхищением. Валентина повернула ко мне своё раскрасневшееся, покрытое мелким бисером лицо.

— А это что за мужчинка, такой интересный? — пропела она лилейным голоском.

— Понравился? — хмуро спросил я.

— Да-а-а… Такой мужественный, харизматичный… Ну вылитый Де Ниро.

— Кто?! — Я громко рассмеялся. — Этот голливудский баловень просто отдыхает по сравнению с Калугиным.

— Настоящий мужчина, — вторила Оленька своей сестре.

— Да! Это настоящий мужик, — подтвердил я, — но только он не про вас… Понятно?

— Это почему? — возмущённо закудахтали глупые клуши.

— Да потому что он любит… мою жену, — ответил я.

Они смотрели на меня широко открытыми глазами, словно находясь под гипнозом, а в это время у них за спиной набриолиненный, накрашенный Евгений, в облегающем платье с разрезом до самого пупка и в сетчатых колготках, изображая порочную страсть, волочил по полу, как тряпочную куклу, мою «благоверную» жену, и вдруг, совершив неимоверный кульбит, он оказался сверху на вытянутых руках…

Монотонно пульсировал фонарь в слоях белёсого дыма, символизируя угасающее сердце, и когда всё закончилось, в том числе и музыка, фонарь моргнул последний раз, и кабак погрузился в полную темноту. «По всей видимости, этот мальчишка навалился на неё всем телом и, возможно, засовывает ей в рот свой поганый язык», — мелькнуло у меня в голове, но это не вызвало ревности, а только лишь — чувство брезгливости. В этот момент публика взорвалась восторженными аплодисментами, а мне захотелось уйти.

Ирина и Анюта в тот памятный вечер сидели недалеко от нашего столика. Мы постоянно переглядывались, перемигивались, и они беззастенчиво строили мне глазки. Выглядели они до безобразия сексуально: плотно облегающие платья подразумевали отсутствие нижнего белья. Ирина представляла собой античную статую Афродиты: её чрезмерно выпуклые формы были слегка декорированы атласным шёлком. Волна неподдельного интереса пробегала по залу и мужички начинали ёрзать на своих стульях, когда она проходила между столиков, отбивая ровный шаг каблуками и покачивая тяжёлыми бёдрами, — это было зрелище не для слабонервных.

Я помню, как несчастный Квазимодо в очередной раз подошёл к ней, чтобы пригласить на танец. Он церемонно наклонил свой бритый калган и натянуто улыбнулся, — лицо у него было таким сосредоточенным, словно он пытался продеть ниточку в игольное ушко. Ирина в этот момент строила мне глазки и улыбалась очаровательной улыбкой, постукивая длинным пунцовым коготком о край фужера. Когда он появился перед ней (большой неповоротливый «сугроб» во всём белом), она вздрогнула и посмотрела на него с неприязнью (как смотрят на официанта, который принёс огромный счёт за банкет), решительно мотнула головой (мол, никуда не пойду), после чего этого бедолагу аж перекосило и он растворился в темноте словно приведение. Мне почему-то стало его жалко, как маленького ребёнка, которому дали пинка под зад вместо конфетки.

И вот часы пробили полночь — мои прелестные Золушки обернулись толстыми пьяными бабами в аляповатых нарядах из ситчика. Их вздёрнутые носики превратились в поросячьи пятаки. Их возбуждённые физиономии лоснились от пота, и что-то резкое, неприятное появилось в них, словно это были уже не люди, а зловещие карикатуры.

А потом им принесли жаренную свинину на рёбрышках, с запечённым картофелем, и они начали довольно активно обсасывать белые полированные кости, что не могло не вызвать у меня чувство глубокого отвращения, но в то же самое время я не мог оторвать глаз: с некоторых пор уродство стало для меня более привлекательным, нежели красота.

— Вы так аппетитно кушаете, — сказал я, с умилением глядя на них, — что мне захотелось стать вегетарианцем.

Облизывая жирные губы, Оленька посмотрела на меня взглядом, означающим «отвали!». Я медленно поднялся и пошёл в туалет. На пути у меня вырос Калугин.

— Ну что, тебе ещё не надоела такая жизнь? — спросил он.

— Надоела! — ответил я с вызовом. — Но у меня осталось ещё чуточку терпения.

После туалета я не вернулся к сёстрам, а упал на кожаный диванчик рядом с Ириной и Анютой. Они обрадовались и дружно защебетали:

— Это что за деревенщины? Те самые матрёшки? Такие смешные, размалёванные…

— Цыц! — рявкнул я. — Зато они прекрасно воспитаны, как мамзельки из института благородных девиц.

— Ты им поэтому водочку подливал в шампанское? — спросила Ирина.

— Прямо эдакий стюард, — с ехидной улыбкой заметила Аня.

— Мужчина спаивает женщину только с одной целью… — добавила Ирина.

— Ой, недоброе ты замыслил, Эдуард! — крикнула Анюта.

Я смущённо улыбался и всё отрицал.

— Кошмар! — не могла успокоиться Аня. — Где она прикупила это ужасное платье?

— Не ломай голову, — ответил я. — Она его сама сшила, а выкройку взяла из «Бурды».

В это мгновение кабак погрузился в темноту, а на сцене в дымчатом облаке света появилась полуобнажённая девушка. Это была Марго — самая великая блудница и самая великая стриптизёрша в мире.