Большая Игра против России: Азиатский синдром - Питер Хопкирк

Керзон понимал, что правительство метрополии, которое только что выпуталось из унизительной и непопулярной войны с бурами, откажется предпринимать какие-либо серьезные действия на дальних задворках Российской империи. Но в апреле ему удалось получить санкцию кабинета на отправку для начала переговоров сопровождаемой эскортом небольшой миссии в Хамба Джонг, в самое сердце Тибета. Выбирая кандидатуру политического советника, который возглавит миссию, Керзон остановился на ветеране Большой Игры майоре Френсисе Янгхасбенде, который теперь в сорок лет занимал полковничью должность. Майор с огромным удовольствием принял предложение. Однако тибетцы не впустили миссию, отказались вести переговоры — разве что на британской стороне границы — и вернулись в свою крепость, или джонг. После нескольких месяцев бесплодных попыток миссию пришлось отозвать в Индию, не добившись ничего, кроме существенной потери престижа.

Уязвленный повторным отказом мелких соседей, вице-король убедил Лондон согласиться на новую попытку. На сей раз миссию сопровождал военный эскорт из 1000 солдат, что позволяло без риска продвинуться в Тибет гораздо глубже. Керзон верил, что подобная демонстрация силы непременно заставит тибетцев покориться. Однако было настрого приказано не заходить дальше крупной крепости в Джангдзе, на полпути до Лхасы. Одновременно и Санкт-Петербург, и Пекин — последний номинально оставался правителем Тибета — были официально уведомлены относительно намерений британской акции. Русские немедленно заявили решительный протест. Но Лондон твердо указал, что эта единовременная акция никоим образом не сопоставима с российской практикой постоянных аннексий обширных областей Центральной Азии. Миссию снова возглавил полковник Янгхасбенд, конвоем из гуркхов и сикхов командовал бригадный генерал. Отряд, возглавляемый знаменосцем-сипаем, державшим Юнион Джек, преодолел перевалы и 12 декабря 1903 года вступил в Тибет. Позади, в снегах, за ними двигалась колонна из 10 000 кули, 7000 мулов и 4000 яков, тащивших багаж экспедиции, включая шампанское для офицеров. Так началось последнее наступление Большой Игры и, как впоследствии оказалось, один из наиболее спорных эпизодов в британской истории. В это время русские, достигшие вершины своего азиатского могущества, оказались на пороге целого ряда бедствий. Два из них послужили началом конца англо-российского противостояния в Азии.

* * *

Пока миссия Янгхасбенда двигалась на север к Джангдзе, в других регионах Азии, особенно в Китае, много чего произошло. Летом 1900 года в Китае началось «восстание боксеров », захватившее врасплох европейские державы. Оно стало выражением крайней ненависти китайцев к «чужеземным дьяволам», которые, пользуясь слабостью их страны, вынуждали открывать по договору их порты для внешней торговли и получали множество коммерческих и дипломатических привилегий. Восстание началось в Тяньцзине с резни христианских миссионеров и линчевания французского консула и было наконец подавлено лишь с помощью объединенных войск шести держав, которые заняли (и разграбили) Пекин. В Маньчжурии восстание привело к далеко идущим последствиям. Там русские всерьез опасались за безопасность своей недавно построенной железной дороги, поскольку, помимо всего прочего, мятежники были убеждены, что прокладка железных дорог разрушила естественную гармонию природы и человека и, следовательно, повинна в недавней засухе и наводнении. Для защиты своей крупнейшей зарубежной инвестиции Санкт-Петербург приказал перебросить в Маньчжурию 170-тысячную армию. Эта едва ли не самая крупная концентрация военной силы в Азии всерьез встревожила другие имеющие там свои интересы страны, особенно Японию.

В ходе длительных переговоров, которые проходили после разгрома «восстания боксеров», на Санкт-Петербург было оказано серьезное давление, чтобы теперь, когда опасность исчезла, заставить его вывести войска. Русские, конечно, сильно возражали, но в конце концов согласились сделать это в три этапа. В полном соответствии с договоренностями первый этап эвакуации был выполнен в срок. Но затем и граф Витте, и множество других «умеренных» чиновников были отстранены от власти теми приближенными царя Николая, которые одобряли более агрессивную внешнюю политику. «Россия была создана не дипломатией, а штыками, — объявил новый министр внутренних дел, — и мы должны решать разногласия с Китаем и Японией со штыками, а не с перьями в руках». Становилось очевидным, что русские, как не раз и прежде случалось в Азии, намеревались остаться на захваченных позициях. Для британцев это было просто еще одно нарушенное Санкт-Петербургом обещание, но для японцев оно оказалось последней каплей.

В течение многих месяцев японцы с нараставшим беспокойством наблюдали, как растет российское военное и военно-морское присутствие на Дальнем Востоке, которое начинало все ощутимее угрожать их интересам. С особой тревогой в Токио отметили неустанное проникновение русских в Корею, что приближало опасность к самым берегам Японии. Кроме того, японцы знали, что время работает против них. Как только Транссибирская железная дорога будет закончена, русские получат возможность в случае войны быстро доставлять большое количество войск, тяжелой артиллерии и других военных материалов из Европы. После долгих колебаний японское высшее руководство принимает решение сделать то, на что Британия, возможно, проявляя мудрость, никогда не рискнула в Центральной Азии. Было решено встретить российскую угрозу в лоб. 8 февраля 1904 года японцы без предупреждения нанесли удар. Их целью была крупная российская военно-морская база в Порт-Артуре. Началась русско-японская война.

Новость о ее неожиданном начале в миссии Янгхасбенда узнали, когда приближались к маленькому кишлаку Гуру, лежавшему на полпути к Джангдзе, в пятидесяти милях от нее. Не пролив еще ни капли крови тибетцев, Янгхасбенд с конвоем успешно преодолели три главных препятствия — 14 000-футовый перевал Джелап, защитную стену, которую тибетцы построили поперек дороги, и крепость в Фари, которая стоит на высоте 15 000 футов и считается самой высокогорной в мире. Все преграды пали без борьбы. Но в этот момент настроение тибетцев начало меняться: в Гуру прибыла из столицы Лхасы группа воинов-монахов с приказом остановить наступление англичан. Их сопровождали 1500 воинов, вооруженных фитильными ружьями и священными амулетами, у каждого был оттиск личной печати далай-ламы. Амулет сей, как обещали священнослужители, сделает их неуязвимыми для пуль.

Командующий конвоем Янгхасбенда бригадный генерал Джеймс Макдональд быстро перестроил своих гуркхов и сикхов, полностью окружив тибетцев. Затем офицер разведки, переводчик миссии капитан Фредерик О'Коннор отправился к ним с предложением сложить оружие. Но тибетский командир предложение игнорировал, пробурчав себе под нос что-то непонятное. Тогда Макдональд отдал приказ разоружить тибетцев в случае необходимости силой, и выделенные для этого сипаи начали отбирать мушкеты, преодолевая явное нежелание подчиняться. Это переполнило чашу терпения тибетского командира. Выхватив револьвер, он размозжил челюсть ближайшему сипаю, одновременно скомандовав своим солдатам: «К бою!» Тибетцы бросились на конвой и были расстреляны хорошо обученными гуркхами и сикхами. Меньше чем за четыре минуты средневековая армия рассыпалась под убийственным огнем современного оружия, и почти 700 плохо вооруженных и оборванных тибетцев остались лежать на поле брани мертвыми или умирающими.

«Это был ужасное и неприятное дело», — писал Янгхасбенд, выражая чувства всех офицеров и солдат. Как глава миссии, он не принимал никакого участия в расстреле и надеялся на другую, бескровную победу. Непонятно, почему Макдональд не приказал немедленно прекратить огонь, когда увидел, что творится. Стрельба продолжалась, а тибетцы, возможно, просто не понимая, что происходит, медленно отходили в долину. Возможно, Макдональд пытался остановить смертоубийство, но не был услышан за пулеметными очередями, ружейной трескотней и криками. Вот что написал один из младших офицеров, командовавших пулеметным взводом, в письме родителям: «Надеюсь, мне никогда больше не придется стрелять в отступающих людей». Когда известие о расстреле дошло до Лондона, оно не могло не вызвать возмущения среди либералов, даже с учетом сведений о том, что врачи миссии, выбиваясь из сил, старались спасти как можно больше раненых тибетцев. Последние же демонстрировали замечательный стоицизм, хотя многие из них были ужасно искалечены. Некий бедолага, потерявший обе ноги, жалобно шутил с хирургами: «В следующий раз мне придется стать героем, ведь убегать я больше не смогу». «Раненым трудно было понять, — отметил Янгхасбенд, — почему в один день мы стараемся лишить их жизни, а на другой стараемся ее спасти ». Они ожидали, что их сразу же расстреляют…