Хозяйка Мельцер-хауса - Анне Якобс

Китти и правда едут люди…

Лиза вгляделась и узнала Гумберта, который помогал какой-то даме выйти из машины. Это была мама? Нет, это была фрау фон Зонтхайм, мать ее подруги Серафины. Настроение Элизабет улучшилось. Так приятно было снова увидеть Серафиночку. Бедняга потеряла на войне отца и одного из братьев…

– А вот и неутомимый Киппи, – шутливым тоном произнесла Тилли. – Какой же милый парень. Он привез сюда твоих родителей и Мари.

Они встретились у входа в большой многоквартирный дом на Карлштрассе и тепло поздоровались. Какая чудесная весна! Боже, как пышно цветет сирень. Это точно добрый знак…

– А вы видели вишневые деревья на лугах? – спросил фон Клипштайн, предложив Тилли руку, им надо было подняться на второй этаж, где находилась квартира директора Вислера. – Они все словно окутаны белой пеной.

– Да. – Она улыбнулась. – Если пчелы хорошо потрудятся, мы соберем много-много вишни и будем печь вишневые пироги.

– Как приятно встретить юную даму, обладающую практическим умом.

– А вот и нет, – засмеялась она. – Печь пироги – занятие не для меня, я предоставлю его другим.

Наверху в квартире их встретила одетая во все черное и увешанная жемчугом госпожа директор Вислер. Она показалась Тилли ужасно экзальтированной – она лично приветствовала всех посетителей, каждый раз восторгаясь тем, что у нее есть такие милые друзья, любящие искусство. Двое домашних слуг – один из них был Гумберт – разносили на серебряных подносах шампанское. Фон Клипштайн не хотел успокаиваться, пока Тилли не взяла хотя бы наполовину наполненный бокал.

– За художника нужно пить только настоящее шампанское, фройляйн Бройер, а ваша золовка истинный художник. Должен сказать вам, что я в восторге.

Тилли знала большинство картин Китти, но вынуждена была признать, что теперь, развешанные в рамах по стенам, они производили еще большее впечатление. В первую очередь поражали силуэты города с бескрайним небом, покрытым облаками. Да, Китти умела рисовать небо. Гневные мрачные скопления облаков, нежные барашки, подернутые легкой дымкой, серые завесы, разорванные бурей, глубокий, насыщенный темно-синий небосвод…

– Тилли, моя дорогая! Как хорошо, что ты пришла! Ты привезла с собой маму? Нет? Ах, как жаль. Ей все-таки нужно выходить из дома… Боже мой, Тилли. Я уже продала три картины. А мы даже не начали… Молодой человек, вон там, с красным прыщиком на носу и в очках с никелевой оправой, – он из газеты…

Китти была еще более веселой и обворожительной, чем когда-либо. Короткие волосы развевались при каждом повороте головы, время от времени она резким движением убирала их за ухо, где они никак не хотели оставаться. Все в ее наряде было элегантным: и узкая юбка – о боже, она едва прикрывала колени, и безумно дорогие шелковые чулки, и ослепительно белые туфли…

– Ах ты боже ты мой! – взволнованно воскликнула она и побежала. – Господин Кохендорф – как долго мы не виделись. Ваша супруга? Приветствую вас. А знаете, детьми мы прозвали его «голодный Герман». Ах, какими же мы были смешными и глупыми…

Тилли медленно двигалась по комнатам с наполовину наполненным бокалом в руке и внимательно рассматривала картины Китти. Их было много, целая лавина произведений искусства. Чтобы разместить их все, Вислеры сняли со стен свои собственные картины. Какие же все-таки разные были изображения. Жуткие рыбьи головы – а может, это были ящерицы-монстры? – аккуратно нарисованные тонкой кистью. Были и раки, и крысы, а на одной картине свились в клубок какие-то отвратительные паукообразные существа. Тилли содрогнулась. Интересно, и кто захочет купить такую картину? Ее можно повесить разве что в столовой, где соберутся непрошеные гости. В более поздний период Китти рисовала прекрасные, залитые солнцем пейзажи. Это было прошлым летом, когда она со своим мольбертом бродила по парку.

– Мои дорогие, уважаемые гости и друзья! – донесся из салона голос госпожи директора Вислер. Тилли не могла ее видеть, но ее звонкий голос был слышен даже в самом дальнем углу квартиры. В отличие от своего мужа, молчаливого ученого, директора гимназии, госпожа Вислер любила быть на виду. Разумеется, она не упустила возможности произнести панегирик в честь молодой художницы, к тому же она сама проявила такую самоотверженность, предоставив ей свои помещения.

– Это уникальный талант, мои дорогие друзья, клянусь вам: скоро имя Катарины Бройер будет известно во всей империи…

Тилли в душе забавлялась. Госпожа директор Вислер, похоже, в эйфории от восторга совсем забыла, что они уже живут в республике. Император находился в изгнании в Голландии – поговаривали, что он рубил там деревья.

– Все началось на Монмартре, в маленькой комнатке под крышей. Да, в Париже – в те времена, когда еще царил мир и искусство чувствовало себя на улицах города, как дома…

– Невероятно, – прошептала Лиза, подойдя с Серафиной к Тилли. – Художница с Монмартра. Поистине, эта женщина может превращать солому в золото!

Серафина фон Зонтхайм довольно прохладно поздоровалась с Тилли и сразу же потащила Лизу в соседнюю комнату, где собралась небольшая группа из ее знакомых. Тилли видела, как они перешептывались друг с другом, но затем, увидев Лизу, быстро замолчали.

Все еще было больно оставаться невинной мишенью для всех этих людей, потерявших свои деньги в результате краха банкирского дома Бройера. По этой причине ее мать почти не выходила из дома, она отвергала даже самые благонамеренные приглашения Мельцеров. Это было несправедливо. Ни она, ни ее мать не знали о положении дел в банке. А ее отец был мертв. Может, их хотели обвинить и в этом?

– Эти грандиозные пейзажи, залитые солнцем и словно окунувшиеся в теплое золото, – живая симфония надежды и всепобеждающей красоты. Посмотрите только на этот экспрессивный мазок…

Тилли действовала на нервы эта напыщенная речь госпожи, и она пробралась поближе к двери, чтобы сбежать в коридор. Там ее и перехватил Эрнст фон Клипштайн, который как раз собирался войти.

– Вы же еще не уходите? – тихо спросил он. – Было бы очень жаль. Я с нетерпением ждал возможности прокатить вас на своей машине. Госпожа Мельцер приглашает всех нас на ужин.

Наверное, Мари дала ему это задание, она ведь всегда обо всех заботилась. Тилли была благодарна ей за это. Было приятно знать, что у нее есть друзья, которые ей верны.

– Нет-нет – я просто хотела немного отойти в сторону, – успокоила она его. – Не люблю быть в центре внимания, здесь, у дверей, мне удобнее…

Он остался с ней, потягивая шампанское из своего бокала и объясняя, что чувствует себя в точности так же. Он тоже из тех, кто не любит блистать на публике, а предпочитает держаться особняком, пропуская вперед других.

Тилли было трудно расслышать его тихую речь, потому что голос госпожи Вислер заполнял собой все помещения. В то же время она была удивлена тому