The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

отличие от Каира, новый город - стал витриной османского модерна, не обремененного традициями, буржуазным зеркалом восхищенного Марселя за морем;

▪ Стамбул, менее жестокий, но и более тщательно, чем Каир, адаптировавший европейские городские формы, избежавший грубого дуализма и более серьезно относившийся к инфраструктурным улучшениям;

▪ Токио, где к 1880 г. центробежные силы сделали часть старого Эдо похожей на пригороды Чикаго или Мельбурна и в целом создали уродливый архитектурный облик, но в то же время помогли самоуверенному неотрадиционализму утвердиться в повседневной жизни; или Сеул, открытый очень поздно (1876 г.) и официально колонизированный только в 1910 г., который за прошедшее время перестроился как столичный город в соответствии с международным западным архитектурным языком того времени.

История Ханькоу снова звучит по-другому.

Неколониальный динамизм: Ханькоу

Открытие все новых и новых связей с глобальными торговыми сетями давало серьезные преимущества прибрежным районам. Почти все городское развитие Австралии было ориентировано на океан, а в неколониальных странах со старой городской системой (например, в Китае или Марокко) демографический, экономический и политический центр тяжести сместился из внутренних районов на побережье. Шанхай и Гонконг, Касабланка и Рабат выиграли от этого пространственного сдвига, но и внутренние города успешно включились в динамику, в которой силы мирового рынка сочетались с внутренними торговыми потоками. Если бы такие экономические центры располагались в колониях, их без колебаний можно было бы назвать "типично колониальными" - а они таковыми являлись лишь в том смысле, что противодействовали долгосрочной тенденции к структурному неравенству между более динамичной ("развитой", "западной") и более статичной ("отсталой", "восточной") экономической средой.

Города такого типа могут быть разных размеров и существовать на разных уровнях городских систем. В качестве примера можно привести Кано в регионе Сахель, метрополию северонигерийского халифата Сокото. Хью Клаппертон посетил этот район в 1824-26 годах, а немецкий путешественник Генрих Барт (по заданию Великобритании) - в 1851 и 1854 годах. Оба они увидели внушительный обнесенный стеной город, в котором в разгар весеннего караванного сезона в Сахаре одновременно проживало от 60 до 80 тыс. человек. Накануне британской интервенции 1894 г. в нем проживало около 100 тыс. человек, половина из которых были рабами. Кано был динамично развивающимся экономическим центром с эффективным ремесленным производством и большой территорией для торговых операций. Кожаные изделия экспортировались в Северную Африку, текстильные материалы и пошив одежды - в Западный Судан. В окрестностях процветали хлопок, табак и индиго, значительная часть которых также отправлялась за границу. Важное значение сохраняла работорговля: рабы служили солдатами или работали на производстве. Будучи базой для джихадов, Кано контролировал поставки рабов. Это был город, который использовал свои экономические возможности и стал самым важным из ряда торговых центров в Сахеле.

Расположение Ханькоу, который сегодня является частью тройного города Ухань, - это мечта экономического географа: в центре густонаселенной и плодородной сельской местности, с системой водных путей, ведущих через Янцзы во всех направлениях, в том числе в Шанхай и за границу. В отличие от Гонконга на южном побережье, который британцы с 1842 г. постепенно превращали в крупный порт, Ханькоу в конце XIX в. был внутренним центром с зарубежными связями, а не энтерпотом и организационным центром с относительно слабыми сухопутными связями. Уже в XVIII веке иезуиты называли Ханькоу одним из самых оживленных городов империи, а в справочнике для китайских купцов он был назван важнейшим перевалочным центром страны. Ханькоу был огромным городом, его население вскоре после 1850 г. - до разрушительной Тайпинской революции - составляло не менее миллиона человек. По сути, это был один из крупнейших городов мира, в одном ряду с Лондоном, который он напоминал многим путешественникам своей высокой плотностью застройки. Его рост не был обусловлен ни иностранным присутствием, ни связями с мировым рынком. В 1861 году он был объявлен договорным портом. Англичане и французы сразу же создали небольшие концессии, в которых китайцы принимались только в качестве домашней прислуги, а с 1895 года их примеру последовали немцы, русские и японцы. Сразу же после "открытия" в Ханькоу потянулись иностранные консулы, купцы и миссионеры. Внезапное появление европейцев, построенные ими дворцовые особняки и политические требования, которые они выдвигали, пользуясь поддержкой канонерских лодок на Янцзы, ознаменовали собой кардинальные изменения в истории города.

Но все это не делало Ханькоу "колониальным" по своему характеру. Концессии не доминировали во внутреннем городе так, как это было уже в то время в Шанхае; в самой крупной из них, Британской концессии, в 1870 г. проживало всего 110 иностранцев. По-настоящему "европейского города", как в Шанхае, Гонконге, Каире или Ханое, не возникло. Прежде всего, обширная торговля Ханькоу не попала под гегемонию иностранных интересов, ее экономическое обоснование не превратилось, в соответствии с империалистическими тенденциями, из "национального" торгового города в вакуумный насос для европейского и североамериканского капитализма. Как показал в своем блестящем анализе Уильям Т. Роу, до 1861 г. Ханькоу был не чем иным, как "восточным городом", знакомым по западной социологии: статичным, геометрически выверенным, подчиняющимся властной муниципальной власти. После 1861 г. он также не был типичным "колониальным городом". Роу избегает выбора ярлыка. Он описывает вполне "буржуазный" городской мир, в котором высокодифференцированный и специализированный купеческий класс развивал существующие торговые сети и разветвлялся на новые направления бизнеса. Гильдии, которые в свете городской истории Роу уже не следует называть "предсовременными", гибко приспосабливались к меняющимся обстоятельствам, повышая эффективность проверенных кредитных институтов, а не отказываясь от них в пользу банков западного типа. Общество Ханькоу принимало новых людей, становилось более плюралистичным, а под руководством местной знати превращалось в сообщество, в котором находили себе место и представители низших сословий, далеко не всегда пользовавшиеся уважением. После окончания тайпинского террора, пришедшего в город извне, возникла необходимость в масштабных восстановительных работах, которые и были проведены. Жители Ханькоу не позволили пассивно колонизировать себя. Только начало индустриализации в 1890-х годах изменило социальный климат и структуру города. Некоторые из первых заводов были основаны иностранцами, но крупные предприятия, такие как огромный, технологически современный металлургический завод в Ханьяне, возникли по инициативе китайцев. Раннеиндустриальный Ханькоу также не стал колониальным городом. Крупный городской центр долины Средней Янцзы - особенно хорошая иллюстрация того, что не всякий контакт с мировым рынком приводит слабую экономику к колониальной зависимости.

В XIX веке появились и первые постколониальные города: города, которые, отвернувшись от своего колониального прошлого более резко, чем молодые Соединенные Штаты, попытались в некотором смысле "переосмыслить" себя. В такой ситуации оказался Мехико. Здесь первый шаг в деколонизации был сделан еще в 1810