На дальних рубежах 2 (СИ) - Incognito

бойца невольно поежились, а один из них даже подвинулся чуть ближе к командиру, чтоб удержать ее, если она броситься убивать пленного.

— Да знаю я, что это блядство, — поморщился Джейс. — Мне даже сейчас от этого погано, и тогда тошно было. Совсем скатился на дно, ничего лучше придумать не мог. Может, ни на что больше уже просто не гожусь, но других вариантов не было. Кто бы меня на работу без документов взял? Даже в клоповнике комнату не снимешь без них!

— Я сейчас разрыдаюсь от жалости, — процедила Кора. — Где, как и когда ты вышел на подпольщиков?

Джейс искоса посмотрел на нее, мгновенно собравшись после излишней откровенности. Кора поняла, что его мозг наткнулся на какую-то ценную информацию и из-за действия адсорбентов сейчас пытается обойти ее.

— Случайно. Думал, воры на склад лезут, а это они там спрятаться хотели. У меня оружие было, а им такие люди нужны были.

Более-менее поняв границы, установленные Джейсом, Кора довершила допрос без особых проблем. Он явно хотел кого-то защитить, и Кора постаралась незаметно помочь ему. Информация о подпольщиках Управлению была не так интересна, скорее всего, она должна была уйти правоохранительным силам. То, что рассказывал Джейс, имена, конспиративные точки, — все это уже устарело. Тут Кора уже не так осторожничала. По событиям, предшествующим аресту и происходившим в день их встречи, она уже вела его, как опытный лоцман. Да и действие сыворотки начало сходить на нет, так что их общие тайны так и остались нераскрытыми.

Допрос закончили, Холт увел шатающегося от действия сыворотки Джейса, Тай унес камеру. Кора осталась в комнате одна. Сначала она по инерции продолжала думать о деле, о том, кому надо сейчас звонить, что говорить, какие шаги предпринимать. Потом она посмотрела на закрытую дверь и ее взгляд вдруг стал колючим и злым. Казалось, от такого взгляда металл должен раскалиться и оплавиться, а дверь — слететь с петель как от взрыва. Попадись под этот испепеляющий взгляд человек, точно бы не выжил.

— Мастер-выживальщик, твою мать, — прошипела Кора. — Ёбарь-террорист нашелся!

Она подскочила и от все души пнула стул. Страшный грохот рассыпался по пустому помещению, гулко отскакивая от стен. Кора крутанулась на месте и ногой с разворота отправила в нокаут стул, на котором сидела ещё несколько мгновений назад. Это ее не удовлетворило и она с яростью впечатала кулак в стену.

— Jodido genio, — рычала она, нанося ужасные полноценные удары по металлической стене, совсем не чувствуя боли. — Bastardo! Puto desagradecido!*

Ей было плевать, что несправедливо осуждать человека за то, что он делал, чтобы выжить. И несправедливо было ожидать, что после расставания между ними ещё будет теплиться огонь. И делать что-то хорошее, рассчитывая на благодарность, — тоже правильно. Сейчас Коре было плевать на справедливость, на правильность и на доводы рассудка. Её разбирала злость на Джейса, на саму себя, на всю эту ситуацию в целом. Она чувствовала себя сволочью и идиоткой одновременно, и от этого хотелось выть.

Она била стену, пока кожа на костяшках не лопнула и в местах ударов не начали оставаться мокрые тёмные пятна. Кора остановилась, тяжело дыша, глядя на кровь на стене. Потом выпрямилась, одернула одежду, провела плохо слушающимися руками по волосам и вышла вон. У нее были дела поважнее глупых иррациональных эмоций и бестолковых ненужных всплесков. И нет, она совсем не ревновала. И не была обижена. Ничуть.

Исп. — гребанный гений, ублюдок, неблагодарная скотина

***

Джейс лежал на койке и отчаянно пытался вспомнить, что он там наговорил Коре. Память тонула в токсичных парах сыворотки, но на душе было погано, будто он чувствовал, что где-то серьезно накосячил. Оставалось только доверять Коре, что она подстраховала его и не дала наболтать лишнего.

Кора… Она была такой же прекрасной, какой оставалась в его памяти. Последний раз, когда он ее видел, было в больнице. Она была такой бледной, хрупкой, почти неземной. Сейчас от нее веяло силой, здоровьем, энергией. Какой бы она ни была, Джейса влекло к ней все так же. Каждая клеточка в его теле стремилась к близости с ней. Всем своим существом он жаждал прикоснуться к ней, поймать взгляд этих горящих черных глаз, говорить с ней. И казалось, он был готов продать душу за то, чтобы зарыться в эту гриву блестящих черных волос и вдыхать родной запах любимой женщины.

Права была Мия, скромная хозяйка пекарни, под внешностью серой мышки скрывавшая такой сильный характер, никто не мог заполнить пустоту, оставленную Корой. Джейс все-таки сблизился с Мией уже после того, как она свела его с подпольщиками. Всего на одну ночь, после которой они мирно разошлись. Нет, Джейс всегда был честен с партнершами и никогда не представлял на их месте другую женщину. Но во время сна себя контролируешь хуже. Он назвал имя Коры во сне, вложив в него слишком много нежности. Мия оказалась женщиной гордой и мудрой. Она не захотела греть место, предназначенное для другой. И тогда Джейс осознал, что все его попытки забыть Кору, уйти от своих чувств к ней, были бессмысленны. Он смирился и принял свою любовь вместе со всей ее невозможностью и бесперспективностью. А потом вдруг их с Корой дороги сошлись.

Как он ликовал, когда понял, с кем именно свела его судьба на поле боя! Душа ожила и запела, стоило услышать родной голос. Вот она, его Кора, настоящая — не во сне, не в наркотическом бреду! Его буквально разрывало от радости, любви и нежности. А потом они встали друг против друга, по разные стороны баррикад, разделенные огромной пропастью. Когда он разглядел в ней холодную целеустремленность живого оружия, когда почувствовал, насколько реальной была исходившая от нее угроза тем, кого он взялся защищать, Джейс не смог дать волю своим чувствам.

Не то, чтобы он не видел этого в Коре раньше, но в тот момент все, что касалось их собственных отношений, стало вдруг неуместным. И он злился — на себя, на обстоятельства, и, наверное, даже на Кору. За ее холодность, за ее клинический профессионализм, за отсутствие каких-либо признаков взаимной радости. Хотя на себя и на сам контекст их встречи он злился несоизмеримо больше.

Результатом всей этой фрустрации стало то, что он вел себя как кретин.