Похождения Бамбоша - Луи Буссенар

Его уложили на низкий диван. Бобино страдал от жажды, у него начинался бред.

Через распахнутые двери павильона был виден охваченный огнем дом. Бобино слышал, как окружающие горько сетуют и причитают с детской непосредственностью, присущей креолам в выражении чувств. Его посадили, поддерживая за плечи, и поднесли к губам стакан воды. Он жадно выпил, это принесло минутное облегчение.

Бобино вновь попытался заговорить, но зародившийся было лепет замер на его губах от жуткого зрелища, открывшегося взору. Двое мужчин несли на самодельных носилках изуродованный женский труп. Длинные, черные как смоль волосы мели землю, точеные плечи проглядывали сквозь прорехи варварски разорванной в клочья одежды. Из устрашающей раны на горле стекала струйка еще горячей крови.. Рана с рваными краями была похожа на укус.

Подобную рану мог нанести тигр или какой-нибудь другой хищник из семейства кошачьих, любящий, смакуя кровь жертвы, почувствовать, как она, еще живая, трепещет у него в зубах. Но — любовь эгоистична, и у Бобино отлегло от сердца. Он понял, что убитая — отнюдь не Берта. Это была мулаточка, прелестная Фиделия, милая, преданная подружка несчастного Боско…

Фиделия мертва… Фиделию убили…

«Боже милосердный, — холодея от ужаса, думал Бобино, — что же стало с Бертой?»

В это самое время группа негров и двое белых подвели к павильону мужчину со связанными руками, с трудом передвигавшего ноги.

— Боско! — хотел воскликнуть граф.

Но с уст его сорвался лишь жалобный стон…

Белые господа в черных сюртуках имели важный вид. Бобино узнал в них судейских чиновников. Боско вырывался из державших его рук. Войдя в полутемный павильон со двора, озаренного пожаром, он почти ослеп.

Внесли коптящие факелы, их колеблющееся пламя осветило помещение.

Тут Боско заметил свою подругу и испустил леденящий душу крик раненого зверя, от которого кровь застыла в жилах у всех свидетелей этой драматической сцены.

Один из чиновников глянул на Боско с видом одновременно угрожающим и самодовольным, как бы говоря:

«Давай, давай, продолжай в том же духе! Но уж меня-то ты не проведешь».

Решив воспользоваться первой минутой, когда от неожиданности и потрясения человек становится более покладистым и легче сознается, судейский чиновник величественным жестом указал на труп и напыщенным тоном, которому он старался придать достоинство, произнес:

— Перед еще не остывшим телом жертвы… признайтесь в совершенном вами преступлении… Потому что убийца — вы!

Боско снова завопил, и этот вопль был еще страшнее первого… Он скрипел зубами, невыносимое страдание исказило его черты… Он сделал отчаянное усилие, пытаясь освободиться от сковывавших его пут, и вдруг упал на колени перед носилками, на которых была распростерта его возлюбленная, мертвая, такая же прекрасная, как и при жизни. Сквозь сотрясавшие его страшные рыдания прорвался резкий, негодующий протест:

— Я — убийца?! Лжете!

— Выбирайте выражения! Оскорбление правосудия, представителями коего…

— Наплевать мне на ваше правосудие, не способное защитить слабых и обвиняющее невинных! Да, вы лжете! Убил бы я ту, кого любил больше всего на свете, больше собственной жизни!.. Ее, любившую, утешавшую меня во всех моих злоключениях, во всех моих горестях… Она была моим добрым ангелом!.. Она спасла меня… Но вы не верите даже, что я обожал ее, что сердце мое сейчас разрывает такая мука, которую с трудом может вынести живое существо… Неужели в вас нет ничего человеческого? Неужели ваше ремесло вконец иссушило ваши души? Делайте со мной все, что вам заблагорассудится… Но не смейте кощунствовать, не смейте глумиться над моей любовью, над моей бедной разбитой любовью!

После этой гневной отповеди, вызвавшей у всех присутствующих содрогание, а на губах судейского — скверную ухмылку, Боско вновь сотряс приступ рыданий.

— Фиделия, любовь моя, радость моя! Ты, делившая со мной все горести!.. Фиделия, твоя бесконечная нежность смогла смягчить мою зачерствевшую душу… И вот ты мертва… Я не смог тебя защитить… О, будь проклят злодей, убивший тебя! Но я отомщу!

— Хватит! — голосом, лишенным всякого выражения, прервал его судейский чиновник, оскорбленный гневной отповедью и в глубине души раздраженный тем, какое сочувствие вызывает в сердцах присутствующих скорбь Боско.

Среди зрителей были и подоспевшие жандармы, прибывшие вместе с пожарниками — солдатами береговой охраны.

— Жандармы, — приказал чиновник, — арестуйте этого человека!

И так как этот приказ вызвал волну протестов, один из надсмотрщиков счел за нужное вмешаться.

— Иди, иди, — сказал он Боско, — не упирайся. Этот молодчик — ссыльный, сбежавший из Сен-Лорана. Я знаю его, такой же негодяй, как и все остальные.

Этих слов было довольно, чтобы окружающие потеряли к Боско какой бы то ни было интерес.

И тут только Боско, чьи воспаленные от дыма глаза застилали слезы, заметил Бобино. Напрягшись в руках тех, кто тащил его к выходу, Боско сказал:

— Вы, ставший моим благодетелем, скажите же им, кто я!.. Несчастный человек, но невиновный… Вы знаете мою жизнь… Замолвите за меня хоть словечко, умоляю вас!

Губы Бобино слабо дрогнули, как и прежде, он попытался заговорить, но ни слова, ни звука не сорвалось с его уст… Взгляд его, полный ласки и сострадания, задержался на ссыльном, но судейский чиновник почел за лучшее его не заметить…

Бобино вымолвил единственное слово — «Берта», он силился поднять руку, чтоб задержать беднягу Боско, но такой жест оказался выше его сил, и он потерял сознание.

— Ладно, хватит! Ведите этого человека! — приказал судейский.

Но Боско, сраженный обуревавшими его переживаниями, а быть может, и раненный во время этого таинственного нападения, напрасно пытался выпрямиться и идти с высоко поднятой головой. У него подкосились ноги, он зашатался и тяжело рухнул на землю.

В это же мгновение подбежал, проталкиваясь сквозь толпу, врач береговой охраны.

Осмотрев Боско, он сказал жандармам:

— Этому человеку грозит кровоизлияние. Немедленно доставьте его в госпиталь.

— Но, доктор, — попытался возразить судейский чиновник, — это ссыльный…

— Это — больной, месье, — сухо прервал его врач. — И он находится в тяжелом состоянии. Несите его!

Он подошел к Бобино и сокрушенно покачал головой.

— В госпиталь! — кратко бросил медик. — Найдется четыре носильщика-добровольца?

Добровольцев вызвалось не меньше двадцати.

Жоржа де Мондье осторожно приняли на руки, и под неусыпным наблюдением врача он был доставлен в госпиталь.

Что до второго судейского чиновника, с озабоченным видом начинавшего следствие, то он приказал отвезти туда же тело бедной Фиделии, чтобы самолично присутствовать при вскрытии.