Молодость - Савелий Леонов

— К стенке!

Офицеры подтолкнули орловчан к стене противоположного дома. Дюбуа впилась змеиными глазами в бледное лицо арестованной женщины и выстрелила. Медицинская сестра вскрикнула, схватилась за грудь…

— Подлая! — тихо вымолвила она. — Ты недостойна пули…

Второй выстрел оборвал ее голос. Дюбуа, не выпуская папироски изо рта, разрядила весь барабан в арестованных.

Глава тридцать первая

Ефим сунул во внутренний карман кожаной куртки маузер и вышел черным ходом в город. Больше он не мог сидеть дома. Не мог мириться с постоянным страхом за свою одинокую, никому не нужную жизнь.

Он шел по грязным доскам моста через Оку, злобно кривя губы и отворачиваясь от людей.

Туманная изморозь окутывала тусклое солнце, пронизывающий ветер озорно свистел в телефонных проводах.

Вдруг Ефима остановили военные. Перед ним замелькали красно-черные погоны и кости нарукавной эмблемы корниловцев.

— Стой! Попался!

— Кто такой?

— Разве не видно? Очередной перебежчик!

— Сначала большевикам служил, теперь надумал шкуру спасать…

— Чего вы смотрите, господа? Советский лазутчик! равно пули ждет!

В руках корниловцев сверкнули револьверы. Внизу неслись мутные воды Оки.

— Господа офицеры, надо разобраться… — кричал Ефим, прижатый к парапету моста. — Я… могу доказать… старший унтер-офицер Бритяк.

— Велика птица! — сказал прапорщик в расстегнутой шинели и прицелился.

В это время на мост въехал неловко сидящий в седле полковник. Придержал коня, скомандовал:

— Убрать оружие! Разойдись!

Корниловцы оглянулись и, узнав Гагарина, спрятали револьверы. Молча подались вдоль Московской улицы — чистить город.

— Кажется, Ефим, опять я появился кстати, — проговорил Гагарин, рассматривая Бритяка,

— Выручили… Спасибо, — дрогнул подбородком Ефим.

Гагарин засмеялся. Дернул повод, подъехал ближе.

— Я хорошо осведомлен о вашей работе в тылу красных. Она выше всякой похвалы. Чем собираетесь заняться?

У Ефима поднялись узкие плечи.

— Не знаю…

— Идите служить ко мне в полк. Будете моим ординарцем.

— Холуйская должность…

— Это официальная должность, Ефим. Я использую вас для особых поручений. Мне очень нужен такой человек, как вы.

И, прищурив глаза, спросил:

— Может быть, опасаетесь встречи со Степаном Жердевым?

— Со Степкой? Где он? — весь напрягся, даже потемнел лицом Бритяк.

— Я частенько видел его в боях под Орлом. Смел, напорист…

— Я согласен служить у вас, — перебил Ефим.

За мостом возле торговых рядов расположилась комендантская команда. Гагарин попросил офицера одолжить для ординарца лошадь.

«Степка под Орлом… Давно ищу!» — думал Ефим, воображая, как он разделается с ненавистным человеком.

При выезде из города Гагарин и Ефим нагнали батальон корниловцев, спешивший на юго-запад, в район деревни Спасское. Оттуда с утра началось энергичное наступление белых во фланг Ударной группе.

Глава тридцать вторая

Несмотря на повышение по службе, Гагарин чувствовал себя неважно. Его беспокоило молчание поручика Кружкова и агронома Витковского, посланных в имение. В чем дело? Что могло случиться?

Правда, белогвардейская почта не действовала. Но ведь существует много других способов известить хозяина о положении в усадьбе.

Гагарин опасался, что промедление и нерешительность с возвратом помещичьей земли, а также разграбленного имущества неизбежно осложнят вопрос. Вдруг мужики заупрямятся, бейся тогда с ними, отвоевывай каждую десятину.

На днях Гагарин написал жене в Курск, чтобы она съездила в орловское поместье, но и от нее нет ответа. Совсем плохо! Офицеры шепчутся о каком-то Виллиаме…

Потому-то и нуждался Гагарин в таком головорезе, как Ефим: при его помощи можно и Виллиама устранить и заставить крестьян подчиниться барской воле. Ретивость унтера Бритяка была отлично известна полковнику. Обогнав батальон корниловцев, Гагарин стал прислушиваться к близкой канонаде. Артиллерия красных гремела по всему фронту. Черные столбы, вздымавшиеся к небу на буграх и в долинах, показывали ту самую дугу, которую Деникин из последних сил старался сжать вокруг Ударной группы. Ветер доносил едкий запах гари и лихорадочную трескотню пулеметов.

В Спасском к Гагарину подскакал верхом на взмыленной лошади молоденький адъютант командира корниловской дивизии:

— Господин полковник, это ваши люди идут по дороге?

— Батальон моего полка.

— Пошлите его скорее в деревню Агеевку..

— Она в наших руках?

— Только что захвачена после упорного боя. Вам приказано из Агеевки наступать на Опальково!

Гагарин скомандовал:

— Бегом!

И зарысил с Ефимом впереди колонны.

Операция корниловцев со стороны Орла сочеталась с натиском дроздовцев от Дмитровска. Белые, потеряв накануне Кромы, хотели двойным охватом нанести поражение советским войскам.

В Агеевке горели избы, развороченные снарядами. На улице и в огородах чернели свежие воронки, наполняясь дождевой водой. Глаз всюду видел разбитые повозки, стреляные гильзы и оружие разных систем.

Тут же за дворами корниловские артиллеристы поспешно снимали с передков орудия, направляя их жерла на деревню Каменец, куда отошли части отдельной стрелковой бригады красных.

— Шрапнелью… три снаряда… огонь! — услышал Ефим хриплый голос с батареи, и тотчас ближайшее к нему орудие, подпрыгнуло, с грохотом выбросив из ствола длинный язык пламени.

«Кончено! Раздавим к черту!» — думал Ефим, с ненавистью оглядывая маячившие вдали цепи советской пехоты.

Он вдруг понял, что прошлые дела, начиная с августовского восстания и до работы у Лаурица, были только разбегом к этой решительной битве. Много страха, боли и позора перенес сын Бритяка, но зато теперь пойдет иная жизнь!

Спешившись, Гагарин передал лошадь Ефиму и лично повел батальон в наступление. Он обходил Каменец справа, желая ударить во фланг красным. Желтоватые цепи корниловцев, принимая форму огромной дуги, быстро двигались в туманном поле.

Ефим, оставив коней у патронной двуколки, шел рядом с полковником. Над головами свистели пули. Чем ближе к деревне, тем сосредоточеннее становился пулеметный и винтовочный огонь красноармейцев. Ефим видел, как в цепях наступающих падали ничком отдельные фигуры. Все чаще слышалось:

— Носилки!

Санитары с белыми повязками на рукавах не успевали убирать раненых из-под обстрела.

Вот и огороды деревни Каменец. Из мерзлой земли торчат палки подсолнечников, темнеет в кучах картофельная ботва. Корниловцы перепрыгивают через плетни, на которых развевается забытое белье. Надсаживая глотки, рявкают «ура».

Однако из тесного переулка хватило по центру атакующих кинжальным огнем пулемета. Должно быть, железной выдержкой отличался наводчик, подпуская так близко врага! Он расстреливал офицерскую цепь в упор, и хотя корниловцы продолжали еще бежать к избам и сараям, никто из них не пересек смертной черты. Какой-то быстроногий прапорщик, с красно-черными погонами на шинели, выскочил вперед и замахнулся гранатой. Пулеметная очередь скосила его, предотвратив бросок, и взрывом разнесло первопоходника в клочья.

Батальон залег. Полковник Гагарин оглянулся на Ефима, и тот понял, что надо действовать. Он близко-близко чувствовал запах прелой листвы, когда полз межой к бурьяну, разросшемуся на краю деревни. Темная кожанка сливалась с землей, позволяя незаметно преодолевать открытое пространство.

По зарослям репейника и белены Ефим добрался до крестьянской риги, набитой сеном и половой; затем перемахнул к амбару. Это был обходный путь, самый безопасный и верный.

Стук пулемета слышался где-то рядом. Выглянув из-за угла, Ефим скривился от неожиданности и злобы. Он узнал в чернявом крепыше-наводчике Ваську, старшего сына Алехи Нетудыхаты.

«Тоже геройствует… смоляной черт!» — Ефим поднял маузер и выстрелил.

Пуля пробила плечо наводчика, заставив его выпустить рукоятки «максима». Но едва корниловцы поднялись, ободренные затишьем, пулемет снова дал очередь. Стиснув зубы, превозмогая боль, Васька стрелял одной рукой.

В это время долиной реки Ицки подошла латышская конница, чтобы помочь отдельной стрелковой бригаде. Простор степи оживился и замелькал рядами всадников, наполнился конским топотом и лязгом шашек.

— Огонь! — закричал Гагарин, удерживая бегущую пехоту. — Ба-та-льо-он… пли!

Нестройно хлопали винтовки. На левом фланге рыжий жеребец сбросил кавалериста и с громким ржанием умчался назад. Но другие латыши неслись прямо на боевые порядки белых…

Гагарин отступал к Спасскому. В небе рвалась шрапнель, провожая корниловцев на исходный рубеж.