Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд

Только не это! – простонала она.

Дэгни, любой из них, у кого остались хоть крохи со образительности и знания человеческой натуры, поймет, что ты не из их числа, что ты последнее связующее звено со мной. Они, конечно, постоянно следили за тобой, приставив к тебе шпионов.

За мной никто не шел! Я следила, я…

Ты просто не могла заметить. В слежке они профессионалы. Тот, кто шел за тобой, сейчас докладывает своему начальству. Само твое появление в этом районе в этот час, мое имя в списке жильцов, тот факт, что я работаю у вас, – все говорит само за себя.

– Тогда бежим скорей отсюда! Он покачал головой:

Квартал уже оцепили. Они подняли по тревоге полицейских со всей округи. Я хочу, чтобы ты знала, что тебе делать и как держаться, когда они появятся здесь. Дэгни, у тебя только один шанс спасти меня. Если ты не вполне поняла то, что я сказал по радио о человеке, идущем посередине, то поймешь это сейчас. У тебя нет срединного пути. Но тебе нельзя принять и мою сторону, пока мы у них в руках. Тебе придется встать на их сторону.

Что?

Тебе придется встать на их сторону настолько уверенно, громогласно и последовательно, насколько позволит твоя способность к обману. Ты будешь заодно с ними. Ты должна будешь действовать, как мой злейший враг. Если ты так поступишь, у меня появится шанс выбраться живым. Я им слишком нужен, они испробуют все, прежде чем решатся убить меня. Все, что они отнимают у людей, они отнимают посредством того ценного, что есть у их жертв. Ни одна моя ценность не может стать их орудием против меня. Меня им шантажировать нечем. Но если у них появится хоть малейшее подозрение относительно нас с тобой, относительно того, что мы значим друг для друга, не пройдет и недели, как они подвергнут тебя жестоким пыткам – я имею в виду физические пытки – у меня на глазах. Я не намерен дожидаться этого. Как только я увижу, что тебе это угрожает, я покончу с собой, и они останутся ни с чем.

Он говорил без эмоций, тем же ровным рассудительным тоном, как всегда. Она знала, что он не отступится от своих слов, и понимала его правоту. Она поняла, что она одна может стать инструментом его гибели, тогда как все его враги бессильны. Он заметил, как она притихла, как в ее глазах появился ужас. Он слабо улыбнулся, кивнув ее мыслям.

– Мне не надо тебе говорить, – сказал он, – что, если я так сделаю, это не будет самопожертвованием. Я не хочу жить на их условиях, не собираюсь подчиняться им. Мне не улыбается мысль видеть твои страдания. Твои муки обесце нят мою жизнь, лишат мое будущее света и радости. Я не собираюсь влачить жалкое, лишенное ценностей существо вание. Не надо убеждать тебя, что у нас нет моральных обязательств перед теми, кто держит нас под прицелом. У тебя есть моральное право на любой обман, какой только в твоих силах. Они должны поверить, что ты ненавидишь меня. Тогда у нас будет шанс остаться в живых и бежать, не знаю, как и когда, но это станет ясно, когда я получу сво боду действий. Ты поняла?

Она заставила себя поднять голову, посмотреть ему прямо в глаза и кивнуть.

– Когда они явятся, – сказал он, – скажи им, что разыскивала меня для них, что у тебя возникло подозрение, когда ты увидела мою фамилию в платежной ведомости, и ты отправилась сюда убедиться. Она согласно кивнула.

– Сначала я буду отрицать, что я тот самый Джон Галт; они могут узнать мой голос, но я попытаюсь отрицать и это, именно ты заявишь им, что я тот, кого они ищут.

Она помедлила чуть дольше, но опять кивнула.

– Потом ты потребуешь и примешь вознаграждение в пятьсот тысяч долларов, которое они обещали за мою поимку.

Она закрыла глаза и снова кивнула.

Дэгни, – медленно сказал он, – при их власти ты не сможешь служить своей системе ценностей. Рано или позд но, хотела ты этого или нет, входило это в твои планы или нет, они должны были довести тебя до такой точки, когда единственным, что ты сможешь сделать для меня, будет пойти против меня. Соберись с силами, сожми волю в кулак и сделай так, и тогда мы с тобой заработаем эти полчаса, а может быть, и будущее.

Я сделаю так, – твердо сказала она и добавила: – Если так случится, если они…

Так и будет. Не надо жалеть об этом. Я не жалею. Ты еще не видела, на что способны наши враги. Сейчас ты уви дишь их подлинное нутро. Если я должен быть статистом в этом представлении, которое убедит тебя, то я готов к этой роли, чтобы отвоевать тебя у них раз и навсегда. Ты не могла ждать дольше? О Дэгни! Я тоже не мог!

Он так обнимал ее, так целовал, что она чувствовала: каждое ее действие, все опасности, сомнения, даже ее предательство, если это можно назвать предательством с ее стороны, – все это не лишало ее права на это великое мгновение любви. Он видел борьбу на ее лице, видел, как упрекала она себя за свой приход. Она слышала его голос сквозь пряди волос, которые он целовал:

Не думай сейчас о них. Никогда не думай о боли и опасности дольше, чем нужно, чтобы сразиться с ними. Ты здесь. Это наше время и наша жизнь, а не их. Не внушай себе, что ты несчастна. Ведь ты счастлива.

Ценой твоей возможной гибели? – прошептала она.

Ты не погубишь меня. Но даже если и так. Ты ведь не думаешь, что это безразличие, правда? Разве безразличие оказалось сильнее тебя, разве равнодушие привело тебя сюда?

Я… – Но тут потому, что правда оказалась невыносимо жестока, она притянула его губы к своим и бросила прямо ему в лицо: – Мне было безразлично, останется ли кто-нибудь из нас в живых, лишь бы только увидеть тебя сейчас!

Я был бы разочарован, если бы ты не пришла.

Знаешь ли ты, что это такое – ждать, подавлять желание, откладывать на день, потом еще, потом…

Он улыбнулся:

– Знаю ли я ?

Она беспомощно уронила руки при мысли о прошедших десяти годах.

Когда я услышала твой голос по радио, – сказала она, – когда я услышала величайшее заявление, которое когда-либо… Нет, у меня нет права говорить, что я подумала о нем.

Почему нет?

Ты думаешь, я с ним не согласна?

Ты будешь с ним согласна.

Ты говорил отсюда?

Нет, из долины. 

А потом вернулся в Нью-Йорк?

На следующее утро.

И с тех пор оставался здесь?

Да.

Ты слышал, как они взывали к тебе каждую ночь?

Конечно.

Она медленно обвела глазами комнату, переводя взгляд с городских башен за окном на деревянные балки потолка, потрескавшуюся штукатурку стен, железные спинки кровати.

Ты оставался здесь все это время, – сказала она. – Двенадцать лет ты прожил здесь в этих условиях.

Да, в этих условиях, – сказал он, распахнув дверь в конце комнаты.

У нее перехватило дыхание: там, за порогом, находилось просторное, залитое светом помещение без окон, одетое панцирем мягкого блестящего металла, словно небольшой бальный зал на борту подводной лодки, – это была самая современная, рационально организованная лаборатория, какую ей когда-либо доводилось видеть.

– Пройдем, – улыбаясь, предложил он. – Теперь мне не надо ничего скрывать от тебя.

Она будто пересекла границу в другой мир. Там чистым блеском светилось новейшее сложное оборудование, свисали переплетения проводов. На стене висела большая доска, испещренная математическими формулами, на длинных подставках в строгом порядке, соответственно своему назначению стояли многочисленные приборы. Какой контраст с провалившимися полами и осыпавшейся штукатуркой на подходе к этой мастерской разума, подумала Дэгни. Или – или; вот выбор, перед которым поставлен мир, – человеческая душа в двух столь различных ипостасях.

Ты хотела знать, где я работаю одиннадцать месяцев в году, – сказал он.

Все это, – спросила она, обводя рукой лабораторию, – приобретено на зарплату, – она указала для сравнения и на жалкий чердак, – путевого рабочего?

Нет, конечно. На проценты, которые Мидас Маллиган выплачивает мне за электростанцию, защитный экран с локатором, радиопередатчик и кое-что еще в этом роде.

Но зачем тогда работать на путях?

Потому что средства, заработанные в долине, не должны быть потрачены вне ее.

Где ты достал оборудование?

Спроектировал сам, а изготовлено все в литейной Эндрю Стоктона. – Он показал на неприметный предмет размером с радиоприемник, находившийся в углу комна ты: – Вот он, двигатель, которого ты так хотела. – Он весело рассмеялся, когда у нее перехватило дух от изумления и она рванулась вперед. – Нет смысла заниматься им сей час, ты ведь не собираешься передать его им.

Она не отрываясь смотрела на сверкающие металлические цилиндры, отливающие блеском пучки проводов и вспоминала проржавевший корпус, который, как памятная реликвия, хранился за стеклом в кладовой терминала.

– Он обеспечивает электроэнергией мою лабораторию, – сказал Галт, – чтобы никто не удивился, что скромный путевой рабочий расходует поразительно много электричества.

Но если они обнаружат это помещение? Он коротко и непонятно усмехнулся:

Не обнаружат.