Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вон! Убирайся прочь, богохульница! – возопил дон Мануэль. – У тебя, блудница, следует отобрать дочь, пока ты не продала ее сутенеру! Хочешь, чтобы мы вернули старухе швейную машинку? Так иди снова в монастырь Доброго Пастыря, проси прощения у монахинь, стань одной из них и отдай нам свою дочь. Мы подыщем ей хороший дом, подальше от такой пропащей лгуньи, как ты.
– Нет! – снова крикнула Эмма. – Я вам и близко не дам подойти к моей дочери. Я стану бороться против вас, и моя девочка будет рядом. И мы, если так нужно, погибнем вместе.
Часть вторая
12
Это место называли Пекин: окраина, созданная в конце XIX века китайцами или филиппинцами – мнения на этот счет расходились, но, во всяком случае, людьми восточными, которые эмигрировали в Барселону с испанских островов, Кубы или Филиппин, когда там начались войны, закончившиеся поражением Испании в конфликте с Соединенными Штатами Америки. Немалое количество обездоленных бедняков обосновались на узкой прибрежной полосе между морем и железной дорогой, ведущей во Францию через Матаро, в месте, где речка Орта впадает в море, неподалеку от порта и Барселонеты.
Там, на берегу, без каких бы то ни было удобств, отданное на милость штормов, регулярно опустошавших зону, возникло скопление лачуг из досок, глины, тростника, парусины, чего угодно, что могло предоставить хоть какое-то укрытие. Со временем многих восточных людей оттуда выселили как нелегальных иммигрантов, не имевших в Барселоне жилья, и Пекин заселила пестрая публика, представители разных слоев и рас, рыбаки и старьевщики, поденщики и торговцы, продававшие что угодно, вплоть до секса, даже детского, причем задешево, что привлекало в поселок всякого рода извращенцев.
Именно в Пекине Маравильяс и Дельфин сбывали то, что умудрялись украсть у ротозеев. Дон Рикардо еще хранил в своем облике заморские черты: смуглую кожу он унаследовал от бабки, негритянки с Кубы. Он женился на каталонке и жил вместе с ней в деревянной халупе, битком набитой животными, вещами, всяческой рухлядью, а еще детьми, теми пятерыми, которые у них выжили. Толстяк Рикардо всегда сидел укрытый одеялом, перед железной печкой, наверное, единственной во всем Пекине; дым сочился сквозь щели в трубе, которая, наподобие каминной, выходила на крышу, отчего в хибаре было просто нечем дышать. Маравильяс была уверена, что он и спал на том же распотрошенном кресле, сидя на котором принимал клиентов. Она никогда не видела скупщика на ногах.
Trinxeraire, однако, добилась того, что он выпрямился, и огромный двойной подбородок, обычно свисавший вдоль шеи, напрягся и подпрыгнул к челюсти.
– Я тебя предупреждал, – шепнул Дельфин сестре, когда та высказала свое предложение. – Ты его только разозлила.
Маравильяс и ухом не повела.
– Ты продаешь мне этого типа? – изумился дон Рикардо и показал на Далмау, которого Дельфин силился удержать стоймя. – Отпусти его! – велел скупщик мальчику. Далмау рухнул на землю, как только Дельфин развел руки. – Да ведь это дохляк, – с укором сказал Маравильяс хозяин хибары.
– Нет, он еще живой, – возразила та.
– Но едва-едва…
Пес-крысолов обнюхал Далмау, который лежал без чувств на земле.
– Если помрет, я с тебя денег не возьму, – нагло заявила девчонка.
– Неужели ты думаешь, что я заплачу тебе хотя бы сентимо вот за это? Ты продавала мне женщин, детей, мальчиков и девочек, педерастов, но этот… Что с ним такое? Наркотик, да?
– Морфин.
– Гиблое дело. Морфиниста не вылечить.
– Он не так давно подсел, – объяснила Маравильяс. – Несколько месяцев колется. Может, не так и прогнил изнутри.
– И что ты хочешь, чтобы я с ним делал? Какой будет уговор?
– Вот он, перед тобой. Если помрет, никакого.
– Кто мне вернет деньги за еду, которую я стану давать ему, пока он не помер?
– Стоит рискнуть, – перебила его девчонка.
Дон Рикардо закатил свои узенькие глазки. Эта trinxeraire ему нравилась. Приносила хороший товар, была отчаянная. В Барселоне, где большинству жителей грозили голод и нищета и целая армия trinxeraires, нищих и попрошаек сновала по городу, трудно было раздобыть что-то существенное: время от времени бумажник, одежду, товары из лавки, но Маравильяс однажды привела ему ослика, а в другой раз принесла снятые с жандарма треуголку и саблю; их дон Рикардо не стал продавать, а с восторгом оставил себе. Теперь вот она явилась с полумертвым наркоманом.
– А если выживет? – осведомился фартовый.
– Он – великий художник, – ответила Маравильяс. – Во сколько тебе обходятся эти открытки с голыми женщинами? – спросила, показывая на стопку порнографических картинок, лежавшую на столе рядом с биноклями и двумя выщербленными кофейными чашками. – Он тебе нарисует задаром. Напишет голой любую женщину, какую скажешь. Может, даже сделает с тебя портрет вот такой величины. – Завлекая скупщика, девочка широко развела руки.
– А тебе с этого что перепадет? – после недолгого раздумья спросил дон Рикардо.
– Знаю, ты человек щедрый.
– Я? Стало быть, тебе так дорог этот морфинист? – раскрыл скупщик ее секрет.
Дельфин, который до сих пор больше следил
- Грешник - Сьерра Симоне - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Том 27. Письма 1900-1901 - Антон Чехов - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Победа добра над добром. Старт - Соломон Шпагин - Русская классическая проза
- Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский - Русская классическая проза / Триллер
- Расщепление - Тур Ульвен - Русская классическая проза
- Смоковница - Эльчин - Русская классическая проза
- Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года - Лев Толстой - Русская классическая проза