Глаза ворона - Татьяна Русуберг

Быстрая тень мелькнула над головой феериандца. Между «семеркой» и каре нападающих возник Аджакти. Казалось, он выпрыгнул прямо из воздуха. Докрутив головокружительное сальто, он застыл перед пораженными «ягуарами». Черные клинки были угрожающе подняты. Токе не мог видеть его лица. Зато физиономии врагов не оставляли сомнений: то, что они прочитали в глазах «Деревянного Меча», быстро лишило их боевого задора.

Воспользовавшись замешательством, Кай прыгнул прямо на бронированного феериандца. Босые ноги ударили в стальной панцирь, опрокидывая его носителя на спину. Горец дал «семерке» знак атаковать.

Дальнейшее запечатлелось в памяти Токе фрагментами, как рассыпавшаяся мозаика, преобладающим цветом которой был красный.

Беспомощный, словно гигантский жук, феериандец нелепо барахтается на спине, пытаясь подняться. Тонкое черное лезвие входит в сочленение его брони — там, где стальное бедро соединяется с торсом. Через превратившуюся в гроб гору металла перескакивают три покрытые кровью и песком фигуры. Токе не сразу узнает в них Папашу и близнецов-лисийцев Там-Тама и Сам-Сама. Они тут же ввязываются в схватку. Значит, сократившаяся до шестерки «семерка» — не единственные выжившие, значит, есть еще надежда!

Рука Горца устала рубить. Плечо онемело от веса чужого, слишком массивного щита. Он только что вспорол живот очередному «ягуару», такому же измученному, потному и грязному, как и он сам. Но тут что-то ужалило его в шею и сдавило незащищенное горло. И продолжало давить, увлекая вниз, на землю, отнимая воздух… Токе беззвучно открывал и закрывал рот, гул в ушах усилился, глаза застлала кровавая пелена. Ему казалось, он снова окружен гайенами, и это Клык затягивает бянь у него на горле. Он оставил борьбу: зачем, если скоро, очень скоро он увидит Майкен? Но вместо девушки перед его полуослепшими глазами появился Кай.

Вот он проходит через хаос схватки, как нож сквозь мягкое масло, оставляя позади кровавый след. Вот сразу двое атакуют его со спины. Не глядя, он выбрасывает руки назад. Его мечи рассекают обоих нападающих от паха до горла. Когда освобожденные клинки взлетают вверх, кровавый дождь двумя веерами рассыпается над головой Кая. Его белые волосы становятся красными.

Продолжая движение по дуге, меч вырывается из его правой руки. Вращаясь и все еще рассыпая алые брызги, оружие летит прямо в Токе. Парень хочет зажмуриться, но на это у него уже нет сил. Черный клинок проходит на волосок от его щеки. Дрожа, меч застревает в чем-то за его спиной. Краем глаза Горец успевает заметить, что лезвие не просто черное, а покрыто вытравленным в стали замысловатым узором. Давление на его шее ослабевает. Он падает на колени, давясь и кашляя. Его выворачивает на мокрый, темный песок, и ему становиться чуть легче. Токе поднимает голову и понимает, что битва окончена. Они победили.

ГЛАВА 14,

в которой в Церрукане идет дождь

Токе стоял прямо под ложей амира и по-прежнему не слышал ничего, кроме гула в ушах. Люди на трибунах открывали рты, ладони ударяли в ладони, трубачи надували щеки — до Токе не доносилось ни звука. Рядом с ним выстроились остальные победители: Кай, Аркон, Тач, Лилия, Вишня и Папаша. Близнецы остались лежать, обнявшись, на истоптанном песке. Там-Там пал, и Сам-Сам, не в силах вынести смерти брата, бросился на собственный меч. Из тридцати выставленных Скавром бойцов «мясорубку» пережили только семеро.

Казавшийся прежде приятным аромат цветов, вплетенных в его венок, навевал тошноту. Ноги Токе подкашивались. Он вынужден был опереться на Кая, чтобы не упасть. Наверху, в ложе, Омеркан что-то говорил, но Токе не мог разобрать ни слова. Он с трудом различал лицо принца из-за мельтешивших перед глазами черных пятен. Токе перевел взгляд на Кая, надеясь прочитать по его физиономии смысл речи, но товарищ не смотрел на принца. Глаза Аджакти были прикованы к другим глазам — янтарным, с текучим блеском расплавленного золота, с выражением голода, который невозможно было утолить… Эти глаза жили на белой маске под черным капюшоном волос. Капюшон качнулся, на Токе дохнуло сладковатым запахом гари и паленой плоти, и тут темнота накрыла его.

— Дорогая сестра, я знаю этот взгляд. Что это, тебе уже мало стариков и детей, теперь ты перекинулась на уродов?

— Не понимаю, о чем ты, дорогой брат, — Анира невинно захлопала ресницами.

Но Омеркан слишком хорошо знал ее и только усмехнулся:

— Не пытайся провести меня, сестренка. Твои милые глазки не сходят с этого полутролля, Скаврова выкормыша. Признаю, он неплохо показал себя сегодня. Даже отец в кои веки досмотрел бой до конца, не задремав. Но, сладкая моя, нельзя же пасть так низко! Этот раб мог бы озолотить своего хозяина, исцеляя икоту!

— Великолепная острота, дорогой брат! — приторно улыбнулась Анира, легонько хлопая в ладоши. — Ты говоришь так, верно, потому, что сам положил глаз на Аджакти. Боюсь только, что здесь для тебя ничего не светит. Этот мальчик более мужчина, чем твои амбалы-телохранители, а в его лице по крайней мере больше жизни, чем в постных физиономиях твоих смазливых дружков. Или, прости, я должна была сказать «подружек»?

Красивые брови Омеркана сошлись на переносице, но он нашел в себе силы улыбнуться:

— Знаешь, в чем разница между нами, сестренка? Честь дома амиров для меня не пустые слова! Кого бы я ни брал в свою постель, я никогда не унижался до того, чтобы спать с рабами, — губы принца гадливо скривились, — с гладиаторами!

— О, да! Ты довольствовался тем, что перепортил всех носящих штаны отпрысков аристократических домов. Подвиг, достойный уважения!

Глаза принца сверкнули. Он сделал быстрый шаг в сторону Аниры и обхватил ее за плечи. Со стороны его движение выглядело жестом братской заботы, но длинные холеные пальцы больно сдавили руку принцессы:

— Поберегись, сестра! — прошипел Омеркан в ее ухо. — Ты ступаешь на зыбучий песок. Я еще не забыл историю с Барсом! Твоя глупость и похоть лишили школу Ягуара фаворита, бросили позорную тень на царствующий дом! Еще одна подобная… подобная, — принц шумно втянул воздух в легкие, подбирая слово, — выходка, и…

— И — что? — прервала его Анира с широкой улыбкой. Глаза ее метали молнии, но зрители на трибунах должны были видеть только нежность сестры, отвечающей на ласку брата. — Не забывай! Церруканом пока правишь не ты, а отец! А я — его любимая дочь!

— Не забывай и ты: отцу уже недолго осталось! Когда я взойду на престол, я не потерплю рядом с собой шлюху, которую называют «королевой обесчещенных»!

— Бедный брат! Неудивительно, что ты похудел: тебя гложет зависть. Ты еще не амир, а я уже королева! — рассмеялась Анира в лицо принца, легко выгибая спину и сбрасывая его руку с плеча.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});