Последний хартрум - Женя Юркина

мне нужны подростки! Ты обмануть меня вздумал, паршивец?

Балаганщик коротко гикнул, словно его ударили или схватили за грудки, и тут же выдал:

– По счастливой случайности у меня и подросток есть. Девочка. – Он произнес это так, будто говорил о племенном животном, которым торговал на рынке.

Мерзкое, липкое, холодное чувство страха расползлось внутри нее, когда Офелия осознала, что речь шла о ней.

– Папа, что ты делаешь?!

Остальные слова превратились в неразборчивое мычание. Чармэйн зажали рот, чтобы больше не вопила. Уговоры дочери на балаганщика не подействовали. Снова взяв ситуацию под контроль, он свистнул, отдавая приказ, и этого хватило, чтобы участники труппы его поняли.

Фургон, где пряталась Офелия, закачался. За ней пришли, и все, что она могла сделать, затаиться среди мешков с костюмами и надеяться, что ее не найдут. Однако громадная ручища молниеносным движением пробила тюки и вцепилась Офелии в волосы. Она закричала, забрыкалась, вонзила ногти в грубую кожу. Попытки сопротивляться не изменили расклад сил. Ее выдернули из груды мешков, точно корнеплод с ботвой, и потащили из фургона, все так же держа за волосы. От боли выступили слезы, мешая разглядеть тех, кто собрался вокруг.

– Кто-нибудь знает ее? – Офелию снова потянули за волосы, вынуждая задрать голову и показать лицо. Свет фонаря ударил по глазам, она зажмурилась. Но здесь ее никто не знал.

– Ладно, – хмыкнул главный удильщик, что вел переговоры. – Дадим за нее десять монет.

– Нет. Так не пойдет, – обиженно заявил балаганщик. – Мы договаривались на пятьдесят.

– За троих, – прорычал голос. – А с этой как с селедкой: возни много, толку мало. Бери, сколько дают, и проваливай.

– Вы платите не за количество людей. А за мое время. И оно продолжает тратиться.

В ответ удильщик хрипло засмеялся. Остальные эхом повторили за ним, размножив смех и сделав его похожим на раскаты грома. Тот, кто держал Офелию, отвлекся и ослабил хватку. Она воспользовалась минутной заминкой, чтобы осмотреться.

Прилс, прижав детей к себе, стояла у фургона посередине. Их караулил вооруженный ножом удильщик. Пусть эту названную благотворительницу и подняли на смех, но трогать не стали. А вот Чармэйн, ничем не защищенная, оказалась в плену громилы, чьи раздутые от мышц руки сдавили ее, точно тиски. Дышала она с трудом, уже не сопротивляясь. Еще несколько удильщиков во главе с суровым бородачом обступили балаганщика и его труппу; музыканты хранили непроницаемое молчание, явно не поддерживая происходящее, хотя и не пытались вмешаться.

Среди этой тучи людей Офелия никак не могла отыскать Флинна. Куда же он подевался? Удильщик, что держал ее руки сведенными за спину, заметил, что она подозрительно оглядывается по сторонам, и одним движением выкрутил суставы.

Офелия вскрикнула, и смех тут же прекратился.

– Кто вы? – Бородач сощурился, пытаясь прочитать буквы на фургоне. – «Бродячие коты»? Не освежевать ли вас, чтобы выдать за кроличьи тушки?

На несколько секунд балаганщик застыл в напряженной и воинственной позе, как если бы собрался наброситься на удильщика с кулаками. Но вся его уверенность таяла на глазах, сменяясь смятением и беспомощностью.

– Я лишь прошу заплатить, – промямлил он, преобразившись в страдальца, просящего милостыню. – Моя труппа переживает трудные времена. Мы потеряли нашу главную артистку, приносящую деньги. И теперь…

– Ты в своем уме?! – вдруг закричала Чармэйн, отчаянно вырываясь из хватки удильщика. Слова отца так ее оскорбили, что откуда-то взялись силы на вопль и сопротивление. Она забилась в истерике, похожая на пойманную стрекозу. – Это я все делала для вас! Я приносила вам деньги. А вы только тратили их!

Дыхание у нее перехватило, и Чармэйн зарыдала.

– Какая драма… – протянул бородач и повернулся к Прилс: – Заплатишь бедным музыкантам за представление, благотворительница?

Она, все еще боясь произнести хотя бы слово, только кивнула и поспешно достала из кармана тканевый кошель, полный монет. Их было явно больше пятидесяти, но Прилс отдала все. Удильщик отсчитал монеты, кошель прибрал к себе, а обещанное вознаграждение пересыпал в жадные лапы балаганщика со словами:

– Мы покупаем мелкую за десять и вон ту звонкую птичку за сорок.

Он ткнул пальцем в сторону Чармэйн. Кривая ухмылка вмиг исчезла с лица балаганщика.

– Нет!

– Мы заплатили.

– Моя дочь не продается, – твердо заявил он и швырнул монеты на землю, чем привел удильщика в бешенство. Лицо его тут же переменилось, приобретя зловещие, нечеловеческие черты. Сжав кулаки, он процедил:

– Мы дали, что ты просил. Ты уже начинаешь надоедать, гнус.

– Отпустите мою дочь. Или… – Он поперхнулся от душившей его злости, так и не придумав достойного ответа, способного всерьез напугать удильщика. Тот презрительно осклабился и повернулся к своим соратникам.

– Пора закрывать этот балаган. Прикончите их всех.

Удильщики действовали быстро и решительно. Не сговариваясь, они метнулись каждый к своей жертве, словно распределили их заранее.

Они делали все так легко, будто надрезали фрукты.

Офелия зажмурилась, но, даже не видя несчастных, слышала их предсмертные хрипы и стоны. От металлического запаха крови, смешавшегося с дымом, скрутило желудок. Боясь упасть в обморок, она цеплялась за голос Прилс, которая пыталась отвлечь детей от ужаса, творившегося вокруг.

Когда Офелия осмелилась открыть глаза, семь тел неподвижно лежали на земле, и у всех на шее алело по кровавой ленте, точно это была объединяющая деталь их сценических костюмов.

Поняв, что с такой же легкостью они могут расправиться и с ней, Офелия оцепенела от ужаса. Она мысленно позвала на помощь Флинна, но он не появился. Взмолилась Хранителю – пламя в его честь пылало на площади, где фанатики праздновали Дево, но их священный огонь не покинул кострища, чтобы остановить и уничтожить зло. И теперь оно ухмылялось, чистило лезвия, собирало с земли монеты, испачканные в крови, проверяло карманы убитых, надеясь поживиться…

На миг Офелия задумалась о побеге, но, увидев запертые ворота, растеряла остатки решимости. Единственный выход был закрыт, Община стала смертельной ловушкой.

Она возненавидела себя за свою слабость и бездействие, за то, что так быстро сдалась. Голова соображала плохо, тело перестало ее слушаться, а горло сдавил удушающий ком, когда внезапно издалека донеслись крики: вначале редкие и одиночные, они соединились в истерический вопль, который волной прокатился по Общине. Следом раздался оглушительный грохот. Земля затряслась под ногами, и Офелия, пошатнувшись, взглянула в сторону, откуда слышался шум.

Люди – маленькие фигурки в багровых всполохах костра – метались по площади, пытаясь укрыться от громадной тени. Вначале, двигаясь плавно и грузно, она напоминала воздушный шар, сорвавшийся со стропил, но с приближением к свету все больше приобретала очертания дома, и это не было похоже ни на один из знакомых Офелии безлюдей.