Последний хартрум - Женя Юркина

него. – Ключ.

– Лютены не должны так делать…

– А благовоспитанные девушки не должны делать так. Но вот она я.

Больше он не спорил и, сняв шнурок, аккуратно положил его на верх картотечного шкафа, словно боялся потерять. Но даже после Флори чувствовала фантомное присутствие ключа, как будто напоминание о том, что Дарт по-прежнему лютен и нарушает Протокол. Они оба предавали принципы, которым долго следовали, и Флори, неожиданно для себя, находила это весьма приятным.

На секунду Дарт оторвался от нее, чтобы посмотреть в глаза и спросить:

– Ты уверена?

Она отстранилась, чем привела его в замешательство, граничащее с разочарованием. Флори едва сдержалась, чтобы не улыбнуться, поскольку то, что она собиралась сказать, следовало говорить, сохраняя серьезность.

– Даэртон из Голодного дома, – начала Флори, нежно коснувшись его щеки, – находясь в здравом уме и четко осознавая, что мы нарушаем треклятый Протокол, я хочу сделать именно это. Сейчас. С тобой. Мне нужно подписать какие-то бумаги?

– Где-то завалялся журнал для посещений.

Она засмеялась, и его губы поймали ее смех.

Ее дрожащая рука дотронулась до его плеча, опустилась на грудь, под которой одновременно существовало два учащенных ритма, дыхания и сердца, но тут же была перехвачена и возвращена обратно.

– Прости, – пробормотала Флори, решив, что сделала ему неприятно.

Она не могла думать об этом дольше секунды, когда чувствовала тяжесть его тела, жар ладоней и горячее дыхание на своей коже. Все, что он делал, разжигало в ней что-то дикое и запретное, чему хотелось поддаться. Дарт провел кончиком языка по ее шее снизу вверх, прикусил мочку уха и прошептал столь бесстыдные слова, что Флори вспыхнула как спичка.

Воздух казался чересчур густым и жарким. В нем витал аромат меда и трав, который оставался на коже липким теплом. Оно разливалось по всему телу, сладко отдавалось в голове и скручивалось узлом внизу живота. Листья плюща мягко пружинили под их сплетенными телами. Тяжело дыша, Дарт повторял ее имя, и всякий раз оно звучало по-разному: как выдох, стон, мольба, шепот…

Фло.

Ее руки свободно скользили по его телу, но, когда снова оказались на груди, он убрал их грубым движением и, крепко обхватив запястья, прижал к полу. Это было словно удар молнии: так резко и неожиданно, что болезненные воспоминания отозвались в ней. Почувствовав напряжение, он сам отпустил ее, бормоча рассеянные извинения, и предоставил свободы больше, чем она была готова принять.

– Прости, я такая неуклюжая.

Она ощутила себя тяжелой и неповоротливой, будто одеревеневшей, но его прикосновения убедили ее: что бы она ни сделала – это не будет ошибкой.

– Ты прекрасна, Флори.

В тот миг она вспомнила танец в саду. Она была робкой, нескладной, а он – таким естественным и свободным. От близости с ним кружилась голова и дрожали колени. Сейчас она испытала нечто подобное – это был танец, в котором она будто бы утратила телесность и стала самим движением, подстраиваясь под его ритм, заставляя его дышать часто и рвано и впиваться пальцами в ее бедра.

– Я люблю тебя, – едва выдохнул он, и она эхом повторила его слова.

Их липкие, разгоряченные тела переплелись, будто стебли, и проросли друг в друга. Не желая нарушать эту связь, они долго лежали в темноте: неподвижно и беззвучно, слившись с окружением и ощущая себя частью оранжереи, ее полноправными обитателями.

– Нужно одеться, – забеспокоилась Флори. – Пока Бильяна не пришла.

Волосы ее рассыпались по плечам, а она даже не заметила, как растеряла шпильки. Зато без них было удобнее лежать на плече Дарта и смотреть сквозь стеклянный купол на звездное небо, пойманное в клетку металлического каркаса.

– Не волнуйся, – лениво ответил Дарт, накручивая ее локон на палец. – Безлюдь сообщит, когда она вернется. Дверь в тоннель в другой части дома. Мы еще успеем выпить чашку чая, пока она доберется сюда.

– Просто не хочу неловких сцен… – сказала Флори, высвобождаясь из объятий.

Несмотря на легкое головокружение, мыслила она ясно и трезво, а потому торопилась привести себя в подобающий вид. Дарт, напротив, казался безмятежным и спокойным, словно его ничего не смущало. Впотьмах разбирая гору сброшенной одежды, Флори на ощупь пыталась отыскать свою. Когда ей это удалось, она сбежала в купальни, с которыми оранжерею соединяла общая система труб. Вода из горячих источников подавалась прямо через краны в три ванны. Флори помедлила, прежде чем выбрать самую большую, втайне надеясь, что Дарт последует за ней. Он так и не пришел, оставшись дожидаться ее в оранжерее.

Вернувшись, Флори обнаружила его на том же самом месте, но уже одетого. Он растянулся на полу, подложив под голову руки и явно не собираясь уходить отсюда.

– А безлюдь не будет против, что мы по-прежнему здесь? – спросила она настороженно.

– Думаю, мы заплатили ему прекрасным зрелищем.

На его лице заиграла бесстыдная улыбка, на ее – вспыхнул румянец, но желание снова оказаться в объятиях и почувствовать его тепло было сильнее всякой робости. Не боясь, что их кто-то обнаружит, Флори устроилась на плече Дарта, отмечая, что от него снова пахнет морем, а не медовой сладостью с примесью трав из склянки.

– Ты нырял в фонтан?

– Нужно было потушить пожар внутри, – отшутился он.

Пожар. Слово отдалось в ней тревожным эхом, и Флори невольно задумалась о безлюдях, лютенах и нависшей над ними угрозой. Но, проклятие, как же хорошо было притворяться, что ничего этого нет; что мир спокоен и безмятежен, как Дарт, а ночь блаженна и тиха, как она сама. Им хотелось верить, что больше ничего не случится, хотя бы сегодня… Они помолчали, постепенно примиряясь с тем, что в это тяжелое, тревожное время нашли в себе дерзость думать друг о друге.

– Ты сегодня впервые сказала, что любишь меня, – задумчиво произнес Дарт, прервав затянувшуюся паузу. – Ты это только сейчас поняла?

– Нет. Когда увидела тебя с разрисованным на Ярмарку лицом.

– Вот, значит, как? – Судя по нахмуренным бровям, ответ его удивил. – Думал, тебе нравится кто-то серьезный и в костюме. Вроде детектива, художника или…

– Мне нравишься ты. Каждая твоя грань. И не думай, что, принимая одну твою часть, я отвергаю другую. Какая бы личность ни проявлялась в тебе, это и есть ты. Все тринадцать раз, – сказала она, глядя ему в глаза, и нежно коснулась его щеки. – Не разбивай себя на куски. Ты нужен мне целым.

Он принял эти слова как бесценный дар и поцеловал ее пальцы.

– А ты? – тихо спросила Флори. – Когда ты влюбился в меня?

– На суде, пока висел в клетке. – Лукавая улыбка скользнула по его губам. – Высокое