Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

— В целом неплохо, — одобрил минотавр, — душевно так и со смыслом, но лично я бы не хотел, чтобы мне посвятили такие строки. Это может аукнуться впоследствии на матримониальных планах.

— Каким образом? — заинтересовался Фафут, которого живо интересовало все, что могло пагубно сказаться на матримониальных планах и внезапно прекратить счастливое течение семейной жизни.

— Вообразите, что я — это он, герой поэмы, — загудел Такангор. — И что обо мне читают потенциальные невесты? Что я противномордый? Мне это будет донельзя обидно, даже если моя морда не является идеалом красоты.

— Ну, — пробурчал Фафут, — вам как раз грех жаловаться.

— Мне-то как раз не грех, — возразил Такангор, — ибо я такая же жертва печатного текста. Дамы — существа впечатлительные, верят всему, что им пишут в газетах. Написали, что я герой Кровавой Паялпы, вот они, голубки, и прониклись нежностью, скачут как сатир в бублихуле. А натвори я подвигов с мардамонов воздвиг, но без соответствующего освещения в прессе, и никакого эффекта, кроме решительной строгой критики. Это надо отдельный талант иметь, как у Дотта — комплименты всякие рассказывать, улыбаться куда надо, смотреть, куда не надо бы. Так вот, Лилипупс понесет большие моральные потери, когда солидное издание официально объявит его физиомордию противной, хотя лично мне она глубоко симпатична.

— Нет, нет, нет, — заволновался Бургежа, забыв, что он еще не опубликовал этот эпический шедевр, и срочно выстраивая крепкую линию обороны. — Лично я вижу это так: потенциальные невесты читают, что он прекрасный и как-то сразу забывают о том, что он противномордый. И эта несущественная художественная деталь не играет в дальнейшем никакой судьбоносной роли.

— А мне это видится немного иначе, — Такангор пошевелил ушами. — Они читают, что он противномордый, и уже не обращают внимания на то, что в целом он вообще-то говоря прекрасен.

— Ну, это и есть свобода авторского видения, право на собственный взгляд.

— А что вы скажете про свободу читательской реакции и право на несогласие, исполненное достойным Лилипупсом.

Бургежа, лично воспевший невероятные боевые качества бригадного сержанта в цикле статей о битве при Липолесье, размышлял недолго.

— Полный… крах, — признал он.

— На вашем месте, — посоветовал Такангор, — я бы уже теперь задумался, готов ли я отдать жизнь за свои литературные пристрастия и издательские принципы.

— Какие литературные пристрастия! — взвился эльфофилин. — У меня очередная бойня на носу, мне предстоит освещать, освещать и освещать. Я прямо сейчас и намеревался приступить.

— Что — освещать? — спросил минотавр.

— Ну, как же, подготовку к сражению, военный совет. У меня солидное издание, внушительный тираж. Подписчики жаждут сенсаций. Никто не станет вникать в эту катавасию с литературным приложением, все ждут леденящих душу подробностей. Так что — я пошел.

— Куда? — еще проникновеннее и ласковее спросил генерал.

— Писать.

— Нельзя.

— Свобода слова, — нервно пискнул Бургежа.

— Военная цензура, — мягко напомнил Такангор. — Кстати, я выяснил, у нас есть целая коллекция отличных висячих замков.

— Мирное время, — слабо возразил Бургежа, понимая, впрочем, что в присутствии Такангора сочетание «мирное время» автоматически становится оксюмороном.

— Вот и хорошо, что мы договорились, — расплылся в добродушной улыбке генерал Топотан, и перед лауреатом Пухлицерской премии замаячил призрак родной благоустроенной клетки.

* * *

В природе ничего не исчезает бесследно.

Другое дело – в ящиках письменного стола

Пшекруй

С трудом вырвавшись из ласковых рук фей-врачевательниц, гномы-такисдермисты в полном боевом порядке покинули лазарет. Они не радовались тому, что остались целы и невредимы после нашествия неведомого чародея и применения прогрессивных методов лечения; не ужаснулись известию о том, что Кассария лишилась своего могущественного духа, и сердце молодого господина на какое-то время вдребезги разбито; нисколько не удивились всему, что с ними произошло — ими целиком и полностью владело единственное чувство, ярость.

И ярости их не было предела: они столько времени бились над достоверным чучелом гухурунды, не без оснований полагая, что ему суждено стать жемчужиной их коллекции; они уже записались на все ближайшие конкурсы, сочинили семь статей в «Новые радости таксидермиста», «Чучело-ворчучело», «Кладбищенский вестник», «Усыпальницу» и несколько тематических изданий помельче; они уже заказали себе в швейной мастерской замка красные фартуки с золотым шитьем и особые береты для участия в торжественных церемониях награждения, а также для выступления перед коллегами с целью поделиться с ними бесценным опытом, освободили на стене место для новых наград — и вдруг все рухнуло самым скандальным образом. От кого угодно ожидали они злодейского коварства. На любого, включая слепого оборотня, смотрели с подозрительным недоверием. Но даже в страшном сне не могло привидеться им, что их подведет вождь и наставник, лучший из лучших, столп и светоч таксидермии, Морис. Если ты не можешь доверять правой ноге своей или левому уху своему, горе тебе, позор и суровое общественное порицание.

Приблизительно так деликатные домовые передали Зелгу с Юлейном краткий смысл прочувствованных речей, которые безостановочно произносили возмущенные коротышки. Масло в огонь подлило также бесследное исчезновение всего имущества таксидермистов, нажитого за долгие и продуктивные века, и сообщение Думгара о том, что поиски пропавших инструментов, материалов и экспонатов не являлись приоритетной задачей жителей замка в последние десять часов. Услышав, что в Кассарии нашлись дела поважнее сбежавшего чучела уникального древнего демона, таксидермисты от злости и горя обезумели настолько, что стали присматриваться к Думгару на предмет восполнения невосполнимой утраты. Это был очень опасный момент, ибо каменный дворецкий был нынче не настолько невозмутим, как к тому все привыкли, и малого толчка хватило бы, чтобы вызвать настоящий ураган. Только ценой самозабвенных усилий коротышкам удалось обрести утраченную было связь с реальностью и таким образом сохранить себе здоровье и нервы. Но душа их жаждала мести и воздаяния, как недавно жаждал мести призрак, вышивавший кассарийские гербы на уничтоженных троглодитами салфетках.

Лучшим выходом в данной ситуации им представлялись, в порядке возрастания, следующие действия: найти Мориса и набить из него отличное чучело; найти гухурунду и вернуть его в исходное состояние; найти того, кто подбил Мориса свернуть с пути истинного и оживил уникальный экспонат, испортив плоды тяжкого и самоотверженного труда последних дней, и — набить из него чучело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});