Бездна голодных глаз - Генри Олди

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОПАЛЬНЫЕ АНГЕЛЫ

ЧЕТ

Звук неясный,Безучастный,Панихиды нам поет:Верьте, верьтеТолько смерти!Чет и нечет! Нечет, чет!

Пыль. Бархатная тишина дворцовой библиотеки перекатывала на беззубых деснах звук моих шагов, и я то и дело останавливался, вслушивался и шел дальше. В конце концов, никто не запрещает офицеру Серебряных Веток копаться на досуге в старинных манускриптах… Как вам, составители Устава, нравится подобное сочетание: глянец сапог и труха библиотек?.. Никак.

Пыль. Грозящие рассыпаться в прах свитки, боящиеся неумелых пальцев, коричневый пергамент, перехваченный истлевшей кожей шнурков, латунь узорчатых застежек, сафьян переплетов — кто разбирает муравьиные письмена, кто тревожит покой шелестящих мертвецов?.. Случайно зашедший советник? Один из Вершителей, освежающий в памяти давно забытый закон? Сумасшедший старик архивариус — тишина, сумрак, пыль. Могила слов.

…Умели все же предки делать хорошую тушь — высохшая охра страниц и ровные, празднично-яркие буквы…

"О Не-Живущих". Вот оно.

"…тени не отбрасывают, хоть и не прозрачны для взгляда человеческого; и доподлинно известно, что в зеркальном стекле не дают…" — не то! Это я и сам знаю.

"…и пока Враг силы не набрал, то сок жизненный брать может лишь из родных своих и из любимой своей, а посему надлежит незамедлительно…" дальше, дальше!.. Не то. Знаем, читали Устав. Незамедлительно, положенное число раз и до полного… Не то.

"…острием крепким и острым, из дерева Трепетного созданным; а также людским оружьем серебряным и никаким более. А пронзив им сердце Не-Живущего и в ране оставив…" — пронзив, стало быть…

Не то.

"…и не дает Тяжелое Слово выйти демону из могилы, но не успокоит вечного в темнице его, и нет ему успокоения. Мудрецы земные и немногие из Восставших способны на плечи принять тяжесть знания заклятий, но не нам, согбенным над письмом, приводить в труде сем ключи к ужасу древних.

Снять же заклятие с Не-Живущего способна лишь живая кровь человеческая, но не может он выйти за ней, а сам человек не придет к Врагу, и мука змеей сдавливает остановившееся сердце, и…"

Я захлопнул книгу. То.

…Умирающая лошадь захлебывалась пеной, силясь приподнять голову, заглянуть в глаза человеку, убившему ее — мы славно скакали, лошадь, топча гравий, траву, головы рисковых оборванцев с цепами и вилами, мы топтали их разменные жизни — одной больше, одной меньше! — пока во вздувшихся легких твоих не осталось воздуха даже на предсмертное ржание. Прости меня, лошадь, я не вижу тебя, все тонет в водовороте распахнутых глаз Лаик, в шорохе слов ее: "Зачем, Эри? Зачем? Ведь я любила тебя…"

Ты любила мерзавца, Лаик, дешевого подонка, сорвавшего рукав твой из любопытства, из потного мужского тщеславия, и не варки придавили Тяжелым Словом твое тело — я это сделал, я!.. Ничего, Лаик, ничего, я иду, я уже совсем иду, и если пена не разорвет и мое горло…

Ворота были открыты, и левая оторванная створка, покачиваясь, скрипела на пронизывающем ветру. Наружную стену затянуло бурым мхом, и лишь какой-то упрямый одинокий цветок сиял всем безрассудством белой чашечки между брусами ноздреватого камня. Круглое лицо луны любопытно оглядывало запущенный бледный сад, выщербленный гранит парадной лестницы, отбрасывающей резкие черные тени; вспугнутые нетопыри перечеркивали диск отшатнувшегося светила, и сводчатая, увитая плющом галерея вывела меня наконец к острым наконечникам чугунной витиеватой ограды.

Я никак не мог сосредоточиться на реальности совершавшегося, и даже озноб от ночной прохлады, казалось, принадлежал не мне, а кому-то другому, далекому, идущему между плитами, вглядывающемуся в полустертые имена далеких владетелей, блестящих кавалеров, кокетливых дам в сгнивших оборках, чьи последние потомки ковыряют сейчас землю в Скиту Отверженных, добывая нелегкий хлеб свой в тени Слов, Знаков, Печатей — и все потому, что их Лаик, моя Лаик…

Да, она не отбрасывает тени! И зеркало отказывает ей в отражении! но не тени и не отражению клялся я в душе своей, в крови своей, текущей в жилах, капля за каплей, и вот стоит передо мной спрашивающий за неосторожность клятв. Всю, капля по капле… и я спотыкаюсь о барельеф с родным лицом и коряво выписанными датами жизни. Здравствуй, Лаик. Все верно — ты действительно умерла молодой. Здравствуй.

Я опустился на холмик и стал распаковывать привезенное снаряжение. Всю. Капля по капле.

…Я проваливался в восхитительную подмигивающую бездну, страх, земной мой страх приветливо укрывал меня белесым струящимся плащом, и от холода его стекали по щекам капли жгуче-соленого пота — по щекам, по шее багряный пот, уютный страх, поднимавшийся во мне скрипом черной лакированной крышки с золотыми вензелями; дикое ожидание посеревших костей и мрачной ухмылки безгубого рта, ожидание бледных извивающихся нитей в полуразложившихся останках…

Воздушное белое платье колыхнулось в подкравшемся ветре, он растрепал белые волосы, тронул белые нити жемчуга, белые губы; и мрамор измученного лица ожил огромными кричащими глазами.

"Уходи! — кричали глаза, — уходи… У тебя всего одна…"

Одна. И я, урод, Живущий в последний раз, добровольно переступаю рыхлый порог свежевырытой земли, становясь Жившим в последний раз. Обними меня, призрак ночи, ошибка моя, кровь моя, бедная мечущаяся девочка в такой бестолковой Вечности…

Она не хотела. Но она не могла иначе.

А Вечность была липкой и нестрашной…

ЛИСТ ШЕСТОЙ

В ней билось сердце, полное изменой,Носили смерть изогнутые брови,Она была такою же гиеной,Она, как я, любила запах крови.

— …Разве грех любить жизнь и все, что с ней связано? — сказала вендийка. — Разве грех обмануть смерть, чтобы приобрести жизнь? Она не могла примириться с тлетворным дыханием старости, превращающей богинь в морщинистых старух, в ведьм; и она взяла в любовники Мрак, а он подарил ей жизнь — нет, не ту, ведомую смертным, но жизнь без увядания и дряхления. И она погрузилась во тьму, где смерть не нашла ее…

Ярость сверкнула в глазах короля, и он сорвал бронзовую крышку с саркофага. Кокон был пуст, и кровь заледенела от хохота девушки за спиной.

— Это ты! — король заскрипел зубами.

Смех усилился.

— Да, я! Я, не умиравшая и не знавшая старости! Пусть глупцы говорят о повелительнице сфер, взятой на небо богами; но лишь во тьме лежит для праха земли дорога бессмертия. Дай мне твои губы, богатырь!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});