История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин

Встреча их начиналась обычно с того, что Яков давал краткий обзор происшедшего в мире за неделю: он ежедневно слушал английское радио, которое опережало газетные новости и было кратким и всеобъемлющим. Зинаида Сергеевна, выслушав его, восклицала:

— Интересно-то как! А мы живем — ничего не знаем. Ты все это знал? — спросила она мужа.

— Слышал кое-что в консульстве. Нам тоже по утрам политинформацию читают.

— А почему мне не рассказываешь?

— Не думал, что это тебе так интересно. В следующий раз доложусь.

В следующий раз было то же самое, да и в восклицаниях Зинаиды Сергеевны Рене слышала наигрыш и дань гостеприимству.

— Ты лучше нам расскажи теперь, — говорил хозяин, когда Яков заканчивал свой облет земного шара и приземлялся в Шанхае, — кого ты еще разыграл? Мы с Зиной в прошлый раз смеялись очень.

— Ах это?! — засмеялся и Яков: он сам любил рассказывать о своих проделках и даже гордился ими. — На днях был на выставке — меня водила по ней очень серьезная особа…

— Кто? — Александр Иванович любил в таких делах точность.

— Приятельница Сун Цинлин, — пояснил ему Яков: женщины могли не знать связанных с этим именем обстоятельств, Александр Иванович же кивнул, подтверждая, что ему все понятно. — Весьма утомительная особа. Сун Цинлин, собственно, сплавила ее мне: англичанка, занимается историей живописи, может назвать наперечет всех художников эпохи Мин и знает о них столько, что никакого китайцу не снилось. Тут полно европейцев, помешанных на китайской культуре, — сказал он Рене.

— Коммунисты их, между прочим, вербуют, — сказал Александр Иванович, а Рене подумала, что то же происходит с любителями русского во Франции, но говорить об этом не стала. — Ладно, давай дальше.

— Так вот, повела она меня по картинной галерее, называет всех авторов по имени…

— А ты, небось, спросил, как они переводятся на английский? — попытался угадать хозяин.

— Нет. Слушал, слушал, потом спрашиваю: я все это понимаю, мне одно непонятно — как эти картины держатся на стене и не падают.

Они засмеялись, и больше всех — Яков.

— Не поняла? — спросил Александр Иванович.

— Нет, конечно, — я ведь с серьезнейшей миной спросил это. Каждая картина, говорит, прикреплена шпагатом к гвоздю — все десять раз проверено. — И не падают? — спрашиваю. — Нет. Вы же видите, висят. Я, говорит, извините, мысль потеряла и не помню, на каком из художников остановилась… — и Яков снова заразительно засмеялся.

Однажды и Рене стала жертвой такого розыгрыша. Яков позвонил ей из города, представился хозяином жилища и, изменив голос, начал выспрашивать, чем они занимаются и не нарушают ли китайских законоположений. Рене насторожилась, отвечала со всей доступной ей вежливостью и беспечностью, а у самой кошки скребли на сердце — пока Яков не засмеялся, не выдал себя и не похвалил ее за выдержку. Она сильно тогда разозлилась:

— Ты что?! Разве так можно?! Я уже черт знает что подумала! — но он так и не понял неуместности своего озорства…

Потом мужчины уединялись в кабинете хозяина: чтобы обсудить то, что не предназначалось для ушей женщин. Зинаида Сергеевна оставалась наедине с гостьей. Она хотела бы задать ей сотни вопросов, но знала, что это не положено, и потому разговор вертелся вокруг невинных тем: вроде того, где они с Яковом едят и где покупают продукты. Иногда, впрочем, она не выдерживала и осторожно выспрашивала ее о прошлом. Рене говорила то, что не могло навести на ее след: она и прежде была сдержанна на язык, а теперь вовсе замкнулась. Но о своих злоключениях на «Полковнике ди Лина», о том, как ее раскусили два итальянских морских офицера, она все-таки рассказала. К этому времени подошли мужчины. Зинаида Сергеевна пришла в ужас:

— Так и спросили — из какой вы разведки?!

— Да. У них спор был: один считал, из английской, другой не знал — сказал только, что на русскую разведчицу я не похожа. На русских, говорит, работают одни евреи и коммунисты, а я на ни к тем, ни к другим отношения не имею.

— Интересное замечание, — сказал Александр Иванович. — Ценный работник у тебя. Ты-то Абрам, похож на того и на другого — тебя бы сразу вычислили.

— Раскусили, — сказала Рене. — Хотя я ничем особенным там не занималась.

— Способные ребята, — признал хозяин. — От таких подальше надо держаться.

Яков принял все близко к сердцу, посерьезнел, сделался озабочен.

— Надо менять паспорт. Они могут сообщить по приезде в итальянскую контрразведку.

— Не думаю, — сказала Рене. — У них не было ничего — одни предположения. И не будут они впутывать в это дело своего капитана: ему ж в первую очередь влетит, если выйдет наружу. Эти ребята из тех, кому своя рубашка ближе к телу. Говорят так по-русски?

— Именно так и говорят! — поздравил ее с успехами в изучении русского Александр Иванович. — И главное думают! — а Яков не унимался:

— Ты уверена?

— Абсолютно. Половина людей такова.

— Если не девять десятых, — сказал хозяин. — Как вот только с ними социализм строить?

— Ничего! — Яков не унывал. — Десять процентов, если они организованы и сжаты в кулак, могут все. Остальных уговорят или заставят.

— Вопрос только в том, что из этого выйдет, — сказал Александр Иванович, и Яков поглядел на него в минутном замешательстве. — Дай-ка им с собой икры, — распорядился он жене, и та принесла большую банку, наполненную красными зернами.

Яков, любивший икру до беспамятства, скорчил виноватую физиономию.

— Но это ж дорого, наверно?

— Перестань. Своим за копейки дают. Надо же как-то стимулировать. Чай будем пить. Элли, наверно, красное вино предпочитает? — Это был единственный намек на происхождение гостьи, но им все и ограничилось…

Посещение благополучных супружеских пар: а от их дуэта так и веяло покоем, взаимопониманием и сыгранностью — могло склонить к браку кого угодно. И Яков в гостях, хотя оставался собою, выглядел иначе и вписывался в приемлемые для Рене рамки. В нем чувствовалось что-то надежное и безопасное — подобное утесу, за которым можно спрятаться в бурю. Рене тогда сильно ошиблась, но ее подталкивала к этому внутренняя готовность к браку, потребность в мужчине-защитнике и помощнике. Она к этому времени была уже вполне зрелой и самостоятельной женщиной и именно поэтому начала нуждаться в постоянном спутнике: к этому времени женщина начинает думать о семье и детях, и мужчина нужен ей в первую очередь для этого. Она сама не знала, как и почему ответила согласием на его очередное предложение, но помнит, что, когда произнесла его, по ней, по всему ее телу, растеклось чувство безбрежного мира и спокойствия, будто она окунулась в мировую нирвану.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});