Миры Бима Пайпера. Пушистики и другие - Генри Пайпер

Премьер-министр между тем имел право на полный и беспристрастный доклад графа Эрскилла с этого нового сокровища в короне Империи. А потому он должен оставаться здесь до праздника, когда Совет Повелителей утвердит новую конституцию. Примут конституцию или отклонят — само по себе неважно. В любом случае Адитья будет иметь правительство, признанное таковым в Империи. Кроме того, Адитья не должна беспокоить ни одну из планет. Да и не сможет, достаточно долго, даже если свернуть аннексию. Но ни на одной планете, населенной разумными терранами, нельзя рассчитывать на стремление к миролюбию и уединенности.

В каждом терранине тлеет агрессивный огонек амбициозности, сколь бы унижен он ни был. Этот огонек может не угасать веками и тысячелетиями, но однажды вспыхивает от дуновения ветра ярким пламенем. Выражаясь несколько метафорично, Империя не могла позволить себе оставить без наблюдения котлы, готовые выкипеть в любой момент.

Каждый раз, когда Эрскилл заводил разговор о перебранках и соперничестве свободных распорядителей, Треваньон предостерегал его от опасности физических и эмоциональных перегрузок.

Гражданин Кажик и гражданин Эчхафар — все называли теперь друг друга гражданами — делили частично пересекающиеся сферы полномочий. Кажик хотел переименовать свое управление — он не обременял себя более воспоминаниями о Цезаре Мэртвине — в управление труда и индустрии. Михаил Эчхафар горячо возражал. Индустрия — сфера управления общественных работ. И тоже не упоминал Ораса Бортала. И они смертельно враждовали по поводу автоматического и телеуправляемого оборудования, привезенного «Императрицей Эвлалией» в Астрагонию для ядерно-энергетических разработок.

Кажик был в контрах и с Якопом Жаннаром, который величал себя начальником военной полиции. Под видом внедрения нового кодекса предпринимателей Кажик прибрал к рукам всю частную военизированную охрану ферм и заводов Повелителей, сформировав из нее так называемую народную полицию. Жаннар настаивал, что охранники должны пребывать под началом его управления. Когда Чмидд и Хоужет поддержали Кажика, Жаннар начал требовать возвращения под его контроль регулярной армии. Коммодор Шатрек был более чем рад, когда избавился от адитьянской армии, так же, как и Пьер Рэвни, который непосредственно командовал ею. Солдатам-адитьянцам было все равно — тот ли, другой ли. И Жаннар был хорош, и Чмидд, и Хоужет. И даже, как ни странно, Кажик.

В те же дни военное положение, провозглашенное в день высадки, было отменено.

Летели дни. Один за другим шли приемы в новом проконсульском дворце для Повелителей Зеггенсбурга, приемы для Эрскилла и его людей во дворцах Повелителей. Эти мероприятия чрезвычайно раздражали князя Треваньона. Тратить время на поедание простеньких пирожных, запивая их приторно-сладким вином и любуясь на бесконечные представления бывших рабов — столь же жестокие, сколь и непристойные, — непростительная глупость. Беседы Повелителей были просто бредом.

Князь одолжил у Рэвни аэромобиль и вместе с Дежбрендом и кем-нибудь из молодых офицеров отправлялся в дальние путешествия. Они ловили рыбу в горных речках, охотились за небольшими, похожими на лань животными. Он наслаждался этим, как ничем прежде. Уж во всяком случае, с того момента, когда на мониторах «Императрицы Эвлалии» появилась Адитья.

Однажды они напросились в гости в довольно большое сельское поместье. Их всегда встречали с неискренним радушием и удивлялись, что столь важные персоны путешествуют без свиты слуг.

Везде, где они останавливались, было одно и то же. Ни в одном хозяйстве не получали больше четверти потенциально возможного урожая с акра. Почву нещадно истощали. Десять рабов — князь не мог думать о них как о свободных — весь день делали работу одного, а сотня — то, с чем робот справился бы до полудня. Рабы-распорядители в белых одеждах указывали клеркам и надсмотрщикам в зеленом и оранжевом. Надзиратели все еще оставались при деле и частенько использовали хлысты, кнуты и дубинки.

Раз или два за спиной Повелителей Треваньон ловил кровожадный блеск, полный ненависти, в глазах бывших рабов. Раз или два, когда Повелителю казалось, что князь его не видит, он ловил такой же блеск во взгляде Повелителя, обращенный к нему или Лэнзи.

Праздник приближался. Каждый раз, возвращаясь в город, Треваньон находил все больше поводов для беспокойства. Управление общественных работ Михаила Эчхафара получило право на переустройство зала заседаний, гостиных и столовых, в которых Повелители станут отдыхать во время перерывов.

Все больше семей Повелителей стекались сюда из отдаленных поместий с целыми флотилиями контрагравитационных судов и свитой. Их принимали во дворцах города. Начались еще более пышные банкеты, балы и приемы. К началу праздника все мужчины, женщины и дети должны были находиться в городе.

Появилась длинная колонна контрагравитационной техники, солдаты и командиры. Якоп Жаннар был принят во всех подразделениях новообразованной армии, а Жорж Кажик — в народной полиции. Вэнн Шатрек, который командовал объединением боевых сил из проконсульского дворца, начал раздражаться.

— Я чувствую, что не должен был отменять военный режим, — сказал он. — И сомневаюсь, что Пьер был чертовски ловок при переподготовке этих подразделений. Это может стоить нам серьезных неприятностей.

Графу Эрскиллу его подозрения показались смешными.

— Граждане Кажик и Жаннар просто соревнуются. Они, как парочка бывших Повелителей, состязаются в экстравагантности. Жаннар собирается устроить парад своих войск, а Кажик, разумеется, — своей полиции. Это все, на что они способны.

— И все же я бы хотел вызвать дополнительные силы с Одина, — упорствовал Шатрек.

Накануне празднества Эрскилл был занят целыми днями. Он заседал либо в Цитадели с экс-рабами, нынешними руководителями управлений, либо в проконсульском дворце с Хоужетом, Чмиддом, свободными распорядителями влиятельных лидеров Совета Повелителей. Все были полны оптимизма по поводу конституции.

Треваньон не понимал этого оптимизма.

— Если бы я был господином Повелителем, то даже не обсуждал бы эту конституцию. Я знаю, что Повелители глупы, но не настолько же, чтобы идти на верное самоубийство.

— Да, это так, — бодро согласился Эрскилл. — Как только они ее утвердят, то станут не важнее, чем ассамблея пэров на Атоне. Они потеряют право вершить дела государства и станут ничем в новой конституции, которую примут через пять лет. Им придет конец. Все фермы, заводы, рудники, контрагравитационные корабли будут национализированы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});