Фэнтези или научная фантастика? (сборник) - Марина Дяченко

– Саню убил не я. Жизнь Ивара вне опасности.

– Нет, – лицо Регины сделалось вдруг печальным, – вот как раз жизнь Ивара в большой опасности. Город не может выполнить условий.

– Я тоже умею считать. Может. С трудом, но город может сделать это. Может!

– Кай, Город большой, и в Городе полно детей. Ты хочешь, чтобы рисковали… ими всеми? Существуют аварии, утечки, эпидемии, неожиданности… Ты хочешь выпотрошить нас, лишить ресурсов?

Она говорила сильно и убедительно, на бледных щеках ее проступила тень румянца:

– Ты предаешь сам себя, Кай… Ты благородный человек, самый благородный, самый оригинальный из всех, кого я знала… Остановись. Хватит крови, крови детей… Подумай, Кай. На твою душу ляжет грех. Ты никогда не найдешь Прародины… Будешь скитаться с фонариком в руках, а не найдешь…

Откуда она знает, подумал Ивар удивленно. Барракуда молчал.

– Поставь себя на место Онова, Кай… Вспомни… Вспомни, что вас связывало… Неужели ты не умеешь прощать? Прощать поверженному, униженному врагу… Представь на секунду, что это наш сын… Могло ведь случиться так, что…

– Замолчи.

Слово упало, как занесенный нож. Ивар задрожал, даже Регина видимо смутилась, отступила, проглотив уже приготовленный довод.

– Ты блестяще провела раунд, – бросил Барракуда устало. – Но последнее слово за мной-таки… Ничего не выйдет, Регина. Я не отступлю.

– Это ребенок, – сказала Регина шепотом.

– Я знаю.

Стало тихо, так тихо, что Ивар испугался: бешеный стук сердца выдаст его.

Регина длинно, со всхлипом вздохнула; тогда Барракуда сделал невозможное: протянул руку и коснулся экрана. Коснулся ее щеки.

Обмерев, Ивар увидел, как распахнулись ее воспаленные глаза, как затряслись губы, как густая краска залила обескровленные перед тем щеки. Нет, подумал Ивар в замешательстве. Так не сыграешь. Так не притворишься…

– Все эти годы… – прошептала Регина, будто преодолевая боль. Плечи Барракуды приподнялись, словно он хотел захватить в грудь побольше воздуха.

Потом Регина вскинулась. Проронила сквозь зубы:

– Даже если тебя притащат в цепях… Я хочу тебя видеть.

Экран погас. Барракуда стоял неподвижно, и Ивар видел спину его, темную спину, одну только спину.

Потом Барракуда медленно повернулся – Ивар успел закрыть глаза. Он дышал глубоко и ровно, изо всех сил стараясь, чтобы не вздрагивали веки; Барракуда прошел мимо – Ивар слышал, как пощелкивает пол под его подошвами. Потом, будто только теперь заметив спящего мальчика, вернулся и остановился рядом – Ивар не шелохнулся.

Потом он почувствовал руку на своем запястье. Холодные пальцы улеглись на пульс – и Ивар сразу же понял, что разоблачен. Мгновенно и просто.

Рука Барракуды сжалась чуть сильнее – Ивар тут же вспомнил железную, до хруста в костях хватку.

– Не бойся, – сказал Барракуда шепотом. – Все будет… хорошо.

Ресницы Ивара моментально намокли, но он упрямо не открывал глаз:

– Ненавижу…

– Меня?

– Ее… Ее, она…

Душный запах кожи и сладкой косметики обрушился на него так явственно, что захотелось зажать нос. У нее круглые розовые губы в обрамлении чуть заметных золотых волосинок. Она такая…

Его организм отреагировал парадоксально и стыдно. Еще не успев ни о чем подумать, Ивар обеими руками закрыл… то место, где внезапно и непристойно напряглась стремительно взрослеющая плоть.

Горячий толчок крови; он разом забыл обо всем.

Пленение и возможная смерть – да разве можно сравнивать эти мелочи с этим жутким – до онемения – парализующим стыдом?!

На глазах Барракуды… На глазах врага, и если сейчас последует насмешка – Ивар просто не переживет…

Долгая секунда прошла в жгучей красной темноте.

Потом на затылок ему опустилась жесткая ладонь; полежала, не то небрежно, не то ободряюще, потрогала горячее ухо…

И соскользнула прочь. Без единого слова.

* * *

Утром Ивара водворили обратно в комнату, оставив без внимания его слабый протест. Барракуда был занят и даже не взглянул в его сторону.

Прошедшая ночь казалась Ивару длинной, как резиновый жгут; время от времени он задумывался – а был ли он свидетелем разговора или разговор приснился ему?

Черный Камень уходил корнями в самое сердце земли. Отношения трех людей тянулись корнями в толщу лет, в немыслимые для Ивара глубины – в далеко-до-дня-его-рождения.

«Я знаю… знал твоего отца много лет», – обмолвился однажды Барракуда. НАСТОЛЬКО знал? ТАК много лет?!

Размышления его были прерваны насильственным образом – явился Генерал. Постоял на пороге, будто давая Ивару возможность самому догадаться о причине визита; потом ненатурально усмехнулся:

– Город… Очень настойчиво вызывает. Пойдем, посмотришь на папу…

Ивар почему-то испугался.

…Очень много людей. Наверное, весь Поселок – полторы сотни…

На той стороне телемоста тоже много. Военные, сановники, все как один с вытянутыми в трубочку лицами…

Ивар искал глазами отца – и не нашел. В центре перед экраном стояла Регина – неузнаваемо преобразившаяся. Абсолютно бесстрастное лицо, ясные глаза, ровный голос:

– Здесь представительство Города.

– Здесь Поселок, – медленно отозвался Барракуда, и Ивар снова видел только его спину.

– Здоров ли мальчик? – спросила Регина холодно.

Ивара подтолкнули к экрану, и он наконец-то увидел отца – где-то в стороне, маленького, будто ссохшегося, равнодушного, с совершенно пустым, отсутствующим взглядом. Ивар быстро отвел мгновенно намокшие глаза. Дотянуться бы сквозь экран, обнять бы…

И он стал смотреть в пол, в железную заплатку, поблескивающую круглыми спинками заклепок. Представительство Города возбужденно гудело за спиной бесстрастной Регины; люди Поселка молчали, будто выжидая.

– Условия не выполнены полностью, – сообщил наконец Барракуда. – Вы хотите что-то сказать по этому поводу?

– Город принял решение, – голос Регины больно отозвался у Ивара в ушах. – Ваши условия вообще не могут быть выполнены.

Пауза. Глухая вата, залепившая Ивару уши. Тихий ропот за спиной, громче, громче, невыносимо громко…

– Не понял, – голос Барракуды оборвал шум и возню обескураженного Поселка.

– Придется понять, Коваль. Мнение большинства определено – Город не может выполнить ваши условия, так как это необратимо подорвет его безопасность. Это финансовый, энергетический… и психологический удар. В данном случае жизнь одного ребенка ложится на весы против тысячей жизней – и среди них тоже есть дети. Слишком высокая цена…

ЦЕНА.

Кровавое месиво вместо неба. Покрытые копотью чаши Весов. Вот он, этот голос: ЦЕНА.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});