Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

Пьер засмеялся.

— Я не сделал ничего противозаконного, Ваше Высочество. — Он рассказал о внезапном взлете цен на складские помещения и товары прибрежных купцов, а также о планах относительно будущего использования Талассополиса, и выразил уверенность, что сэр Теодор может стать хорошим французским посредником.

Алексий внимательно слушал. С веселыми искорками в глазах он заметил:

— Я не купец, сэр Питер, но если только купцы не отличаются от остальной части человечества, в чем я не сомневаюсь, вы, кажется, выбрали решительный и эффективный способ обеспечить и в дальнейшем получение прибыли для себя и своего хозяина. Могу добавить, что от этого никто не пострадает, если не считать нескольких богатых купцов на побережье. Доходы империи не уменьшатся. Это главное. Пока это так, вы вольны поступать как вам заблагорассудится с частными трапезундскими купцами. Что касается назначения сэра Теодора, я не уверен. — Он послал за Теодором. — Я должен освежить в памяти сведения о нем за последние несколько лет.

Один из молчаливых слуг, которые не нуждались в приказах, положил на стол перед ним маленький переплетенный том, который, как оказалось, содержал множество аккуратно исписанных по-гречески страниц. Тот же слуга ловко и осторожно надел на нос парадинаста очки. Алексий открыл книгу и начал молча читать. Появился Теодор и остановился в дверях. В комнате царила абсолютная тишина.

Наконец, Алексий закрыл книгу.

— Подойдите ближе, сэр Теодор. — Теодор подошел к столу. Он понятия не имел, зачем его внезапно отозвали от группы понтийских друзей и привели к великому герцогу. Увидев Пьера и Джастина, он успокоился, но не осмеливался заговорить, пока Алексий не обратился к нему.

Алексий произнес, обращаясь ко всем сразу:

— В деле Теодора, в прошлом мегаскира Талассополиса, нет ничего, препятствующего согласию императора на его назначение торговым представителем, если французский министр финансов выскажет такое мнение. — Теодор сразу понял причину вызова. Джастин и Пьер улыбнулись ему. Теперь великий герцог обратился непосредственно к Теодору:

— В полицейских сведениях о вас, сэр Теодор, есть только одна запись, которую я нахожу подозрительной или, возможно, неполной. Известно, что три года назад вы продали армянскому купцу Хоакиму из Карса 4632 мусульманских молитвенных коврика персидской работы. Разумеется, сделка была законной, и вопрос об уклонении от уплаты пошлин не возникал, поскольку товары религиозного назначения, как христианские, так и мусульманские, освобождены от налогов на всей территории империи. Но где вы достали такую уйму языческих молитвенных ковриков и зачем они армянину-христианину?

— Сначала он не хотел брать их, Ваше Высочество, — ответил Теодор. — Коврики отдал мне Балта Оглы. Он считал, что они ничего не стоят. Они были прелестные — с коротким ворсом, плотные, из лучшей шерсти и, разумеется, тканые двойным узлом. Но из-за глупой ошибки художника узор, который, как очевидно известно Вашему Высочеству, должен быть на таких изделиях вполне определенным, оказался очень цветистым и декоративным. Более того, рисунок каймы издалека напоминал христианский крест — наверное, художник работал слишком близко к рисунку. Оглы пришел в бешенство. Ни один мусульманин не станет молиться на таком коврике, решил он, и отдал их отцу и мне в качестве арендной платы за караван-сарай.

— И что же вы сделали?

— Я нашел Хоакима из Карса, Ваше Высочество, и сказал ему, что у меня есть большая партия материала для верблюжьих вьючных мешков.

— Вьючных мешков?

— Немного поработав, они сшили отличные вьючные мешки, Ваше Высочество. Многие из них используются до сих пор. Говорят, что они по долговечности не уступают железу. Хоаким хорошо заплатил мне и сам хорошо заработал.

Алексий подумал мгновение, потом хихикнул.

— Сэр Питер и сэр Джон, если ваш хозяин согласится назначить этого человека вашим посредником, по-моему, французские интересы будут соблюдаться в полной мере. Я считаю своего рода достоинством умение продать хотя бы один молитвенный коврик армянину, а сэр Теодор продал их тысячи.

Благодаря хлопотам сэра Теодора, содержимое караван-сарая после уплаты импортных и экспортных пошлин было погружено на борт «Святой Марии», и корабль отправился обратно во Францию с одним из самых компактных и ценных грузов, когда-либо покидавших империю.

Пьер вежливо отказался от всех предложений остаться в Трапезунде, а сэр Джон наедине сообщил великому герцогу причину этого:

— Лишь тело моего юного друга находится здесь, Ваше Высочество, — сказал он. — Его душа и сердце пребывают во Франции, где благородная дама, которую он любит, поверила глупым слухам о его смерти и ушла в монастырь. Не сомневаюсь, что он захочет вернуться сюда, в свой город. Но все города в Трапезунде не стоят одной пряди волос с милой головки девушки, которая, может быть, навсегда покрыла свои локоны черной священной вуалью ордена Цистерцианцев.

Евнух Алексий задумчиво кивнул мудрой старой головой.

— Это можно понять, сэр Джон. Тогда мы будем ждать его возвращения после того, как Бог или его возлюбленная остудят его кровь и в нем проснется честолюбие. Ему здесь будет хорошо. Немногие люди завоевывали такое расположение Великих Комнинов. И никому не удавалось, — хихикнул он, — так загнать в тупик купцов побережья.

Погода стала прохладнее, а дни короче, когда «Леди» взяла курс на запад, к Константинополю и Средиземному морю. Она несла как раз такое количество грузов, купленных по самым низким ценам со складов образумившихся купцов, которое обеспечивало ей хороший ход. Ее флаги трепетали на сильном осеннем ветру, а на борту ее среди других щитов висел щит сэра Питера с Орлом Трапезунда, свирепо смотрящим через правое крыло; под его золотыми когтями был написан по-гречески девиз мегаскира Талассополиса: «Я помню».

Глава 34

Человек в земле Уц, которого звали Иов[35], пораженный проказой от подошв ног по самое темя, скобливший себя черепицей и сидевший в пепле, не заслужил таких мучений.

С другой стороны, можно доказывать, что Пьер не заслужил почестей, которые были чрезвычайно высоки по сравнению с его заслугами. Но то был век, щедрый как на награды, так и на невыразимо жестокие наказания.

Английский поэт, живший через многие годы после сэра Питера, заметил, что в людских деяниях бывают приливы и отливы, и приливы приносят удачу. Пьер, не сознавая этого, попал в полосу прилива, который поднял и долго нес его.