Дом Цепей - Стивен Эриксон

Эн» карал давно был одинок — ни следа сородичей нельзя найти в окрестностях. Он не умел отмечать время, но десятки лет прошли со дня последней встречи. Он был обречен никогда не увидеть подруги. После его смерти можно было бы констатировать вымирание эн» каралов к западу от Джаг Одхана.

Но теперь душа его ярилась в странном ледяном теле — ни крыльев, ни трепещущих сердец, ни запаха жертв в ночном воздухе. Что-то держит его. Плен кажется кратким путем к безумию.

Крепость наверху мрачна и молчалива. Воздух снова застыл, лишь слабые сквозняки стонут в пустых комнатах.

Ярость и ужас. И в ответ лишь обещание вечности.

Так было бы… Не окажись Трон Зверя занятым.

Не ощути возрожденные Волки потребности в… поборнике.

Их присутствие ворвалось в душу твари, успокаивая видением мира, в котором эн» каралы кружат в мутном небе, самцы смыкают челюсти, отмечая сезон спаривания, а самки летают сверху. Видения принесли мир в измученную душу, хотя было в них и глубокое горе, ведь нынешнее тело так не подходит ему.

Значит, придется послужить. Награда — возвращение к сородичам под небесами иного мира.

Звери ведают надежду. Знаком им и запах награды.

К тому же поборнику суждено было вкусить крови, и скоро.

Хотя нужно еще распутать колдовские нити.

Конечности твердые как смерть. Но сердце стучит ровно…

* * *

Тень скользнула по лицу Калама, разбудив его. Он открыл глаза.

Сверху, размываемое волнами жары, нависло морщинистое лицо старика. Дальхонезец, почти лысый, торчащие уши, губы скривились в усмешке. — Я искал тебя! — обвиняюще заорал он по-малазански. — Где ты был? Зачем лежишь тут? Не знаешь, что пора?

Калам снова закрыл глаза. — Искал меня? — Он потряс головой. — Никто меня не ищет, — продолжил он, заставляя себя снова разлепить веки, хотя даже отраженный от почвы свет ослеплял. — Ну, то есть с недавних пор…

— Идиот. Сварившийся на солнце дурак. Глупец… Но, может, мне лучше сюсюкать над ним и даже ободрять? Это его обманет? Надеюсь. Изменить тактику, да. Ты! Убил эн» карала? Впечатляет! Поражает! Но воняет. Ничего нет хуже гнилого эн» карала, хотя если подумать… ты обгадился. К счастью, твой обильный мочой друг нашел меня и привел сюда. Ох, он пометил эн» карала — что за вонь! Шкура дымится! Но он тебя понесет. Да, в мое зловещее убежище…

— Кто ты, во имя Худа? — спросил Калам и попытался сесть.

Хотя паралич прошел, но он весь был в засохшей крови, раны жгли как уголья, все кости казались сломанными.

— Я? Ты не знаешь? Не опознаешь источаемую мной всезнаменитость? Всезнаменитость? Должно быть такое слово! Я его использовал. Знаменитость всем. Разумеется. Самый преданный служитель Тени! Высочайший Архижрец Искарал Паст! Бог бхок'аралов, проклятие пауков, Владыка Обманщик для всех на свете Солтейкенов и Д'айверсов! А теперь и твой спаситель! Кажется, ты должен был мне кое-что доставить. Костяной свисток? Может, маленький мешочек? Данный тебе в тенистом королевстве особо затененным богом? Мешок, дурачина, полный сумрачных диамантов!

— Так это ты? — каркнул Калам. — Спасите нас боги. Да, диаманты со мной… — Он попытался сесть, потянулся за кошелем в поясе — мельком заметил в тенях за спиной старика демона-азалана — и впал в беспамятство.

Очнувшись снова, обнаружил себя лежащим на каменной плите, подозрительно похожей на алтарь. На стенах мерцали масляные лампы. Воздух в комнатке был спертым.

Наложенные мази — и, похоже, магические приемы — заставили его ощутить себя свежим, хотя суставы и оставались скованными, словно он давно не шевелился. Вместо одежды его укрывала жесткая от грязи накидка. Горло совсем пересохло.

Ассасин не спеша сел, поглядел на розовые шрамы от когтей эн» карала и чуть не подпрыгнул от шелеста на полу. Какой-то бхок'арал метнул на него через узловатое плечо испуганный, странно виноватый взгляд и метнулся в дверь.

На тростниковом мате стоял кувшин с водой и глиняная чашка. Сбросив покрывало, Калам пошел к ним.

Появившийся в углу узел теней привлек его внимание, и чашка в руке Калама не дрогнула, когда на месте теней оказался Искарал Паст.

Жрец горбился и тревожно глядел за дверь. Потом он на цыпочках подкрался к ассасину. — Теперь лучше, да?

— Зачем шептать?

Старик вздрогнул: — Тихо! Жена!

— Она спит?

Крошечное лицо Искарала Паста так походило на морду бхок'арала, что Калам начал гадать о его происхождении. «Нет, Калам, не будь смешным…»

— Спит? — подскочил жрец. — Она никогда не спит! Нет, дурак, она охотится…

— Охотится? На кого?

— На меня, разумеется. — Глаза блестели, голова дергалась. — Но нашла она меня? Нет! Мы не видели друг дружку месяцы! Хе, хе! Идеальный брак. Я никогда не был счастливей. И ты попробуй.

Калам налил себе вторую чашку. — Хочу есть… — Но Искарал Паст исчез. Ассасин удивленно огляделся.

Сандалии шлепали в коридоре; в дверном проеме появилась диковолосая старуха. Дальхонезка, что не удивительно. Вся в паутине. Женщина сверкала глазами: — Где он? Был здесь, верно? Чую его! Ублюдок был здесь!

Калам пожал плечами. — Слушай, я голоден…

— А я аппетитна? — буркнула старуха. Быстрый оценивающий взгляд. — Потерпи уж. — Она начала обыскивать комнатку, нюхать в углах, даже в кувшин заглянула. — Я знаю все комнаты, все укромные места, — бормотала она, покачивая головой. — Почему бы нет? Перетекая, я повсюду…

— Ты Солтейкен? Ага, пауки…

— Ох, ну разве ты не умен и не высок!

— Почему бы не перетечь сейчас? Ты нашла бы…

— Тогда на меня бы охотились! О нет, старая Могора не глупа, ее не проведешь! Я его найду! Следи! — Она выбежала их комнаты. Калам вздохнул. Если повезет, с этой парочкой придется ютиться недолго…

Искарал Паст шепнул в самое ухо: — Почти!

* * *

Скула и лобная кость были разбиты, куски болтались на полосах сухой кожи и сухожилий. Если бы глаз Онрека не стал твердым орешком в глубине орбиты, удар белого как слоновая кость скимитара Лиосан заставил бы его вывалиться.

Конечно, его зрение не ухудшилось, ибо зависело лишь от призрачного огня Ритуала Телланна, незримой ауры вокруг изувеченного тела, обжигающей памяти о здоровье и целостности. И все же потеря левой руки породила какое-то неудобство, словно созданный ритуалом призрак истекал вполне осязаемой кровью. Уходила сила и самость, воин-Имасс ощущал, как путаются мысли, как его забирает некая эфемерная немочь.

Он неподвижно наблюдал, как сородичи готовят обряд. Он отныне оказался снаружи, ему не дано соединиться с их духами. Он видит лишь физическую оболочку, а призрачные формы стали незримыми.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});