Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

всхлипывает и плачет, уткнувшись в ладони. Но когда она опускает руки, всхлипывая, то прерывисто вдыхает и спрашивает:

– Сначала хорошая или плохая новость?

Мое сердце чуть не останавливается. Я быстро моргаю, пытаясь считать ее выражение лица.

Это слезы счастья.

Верно?

Черт… это слишком рано? Она не готова?

Стараясь не потерять сознание, я с трудом произношу:

– Сначала хорошая новость.

Джун не колеблется.

Она прыгает мне на руки, обхватывает меня ногами за талию, сцепив руки за моей шеей. Она целует мое плечо, ключицу, доходит так до самого уха и шепчет:

– Да… да. Боже, Брант, все «да» мира. Я бы вышла за тебя замуж хоть сегодня, хоть тысячу раз, в любой другой жизни.

Я облегченно выдыхаю и крепко сжимаю Джун, а затем нахожу ее губы, пока неуклюже, полный счастья, кружу ее и целую, задыхаясь до тех пор, пока мы уже не знаем, чьи слезы пробуем на вкус. Мы льнем друг к другу. Мы покачиваемся.

Мы мечтаем.

Радуга в небе меркнет, но не мы.

Мы сияем ярче, чем когда-либо.

Когда я отстраняюсь, чтобы стереть слезы с ее щек, то целую ее в лоб, опускаю обратно на ноги. Мысль приходит мне в голову, и я мрачнею.

– Подожди… а что за плохая новость?

Джун всхлипывает, отступает назад и глубоко вдыхает. Она кладет ладонь на живот.

– Нам действительно нужно начать экономить, Брант. Возможно, мне придется подыскивать вторую работу.

Я опускаю взгляд на ее живот.

И снова поднимаю.

– Свадьбы – дорогое удовольствие. – Она поглаживает живот рукой, и на лице расцветает улыбка. Затем она продолжает: – И дети тоже.

Глава сороковая

«Прежде всего любовь»

Джун, 23 года

Камни на моей фатиновой юбке мерцают, как крошечные призмы, когда солнце проникает в шатер. Я стою перед зеркалом в полный рост, пока мама поправляет мои длинные локоны; ее глаза тоже мерцают. Ослепительно голубые.

– Ты выглядишь как в сказке, – говорит она мне.

Я улыбаюсь, перебирая в пальцах кулон с синей птицей на шее.

Селеста поднимает взгляд от флакона с лаком для ногтей, крася длинный ноготь. Ее нежно-голубое платье сверкает в лучах вечернего солнца.

– Я чувствую себя как в игре Candyland[51]. Я королева Фростин[52].

Хихикнув, я понимаю, что и правда пустилась во все тяжкие с тематикой радуги. На мне белый кружевной купальник с роскошной яркой юбкой из шелка и фатина. Сзади расходится шлейф, выполненный в цветах радуги, и я представляю собой довольно эксцентричного вида невесту, но…

Все же это шаг вперед по сравнению с зеброй.

Венди тихонько смеется, зависая в телефоне и сидя с Селестой за маленьким столиком, пока мы отсчитываем последние минуты до начала свадьбы.

Ее платье похоже на платье Селесты: ледяной голубой цвет ярко контрастирует с огненно-красными волосами.

– Я послала Уайетту селфи. Он сказал, что я похожа на Смурфика.

Я хихикаю:

– Как поживает Уайетт? Столько лет прошло.

– Чудесным образом, не в тюрьме. Он встретил хорошую девушку и пришел в себя, – улыбаясь, говорит Венди, пока печатает. – Он работает в профсоюзе, у него есть собака по имени Люси, черт, я думаю, он на пути к тому, чтобы стать полностью одомашненным. – Взглянув на меня, она добавляет: – Кстати, он передает свои поздравления.

– Правда? – Я поднимаю бровь.

Венди фыркает, убирая телефон обратно в сумочку:

– Нет, он сказал, чтоб все катились к черту, но послал это с маленьким сердечком эмодзи, так что думаю, что это то же самое.

Мама застывает позади меня и покашливает – мои щеки покрываются румянцем.

– Блюда выглядят великолепно, Джун. Не могу дождаться, чтобы проверить, так же хорош «Биф Веллингтон» Поли, как у Бранта.

Она ловко меняет тему.

Мама права. Я уже чувствую запах вкусных блюд, которые готовит Поли, он вызвался быть поваром в наш особенный день. Когда Поли вернулся в Нью-Йорк этой весной, он купил большой особняк с лошадиной фермой, напоминающей ему о детстве. У него пока нет лошадей, но он планирует назвать первую лошадь Stellina – так он называет Венди, свою невесту, которая присоединилась к нему в Нью-Йорке и помогает управлять ресторанами.

Как ни странно, мы с Венди стали близки.

Мы друзья.

И пока Селеста поглощена танцами, зарабатывая себе главные роли в постановках, получивших признание критиков, Венди помогает мне с…

– О, Кэролайн, моя милая маленькая любовь. – Папа протискивается через проем шатра, его глаза полны обожания, а в руках находится что-то крошечное и совершенное.

Наша с Брантом дочь со светло-каштановыми кудряшками и пухлыми розовыми щечками. Она издает тихие воркующие звуки, которые, клянусь, звучат как «Агги». Мой папа берет игрушечного слоника со стула и, держа его перед ее лицом, продолжает напевать свои глупые рифмовки.

– Мы с Кипом вносили последние штрихи в беседку, а этот ангелочек напевал нам серенаду своим детским щебетанием, лежа в своей коляске. – Он поднимает ее высоко вверх, затем прижимает обратно к груди, придерживая голову своей большой медвежьей лапой. – Правда, дорогая девочка?

Отец тает.

Он тает каждый раз, когда Кэролайн дарит ему беззубую улыбку или обхватывает его палец своим детским кулачком.

Я бегу к ним.

– Дай ее сюда, пап. Мне нужно понюхать и потискать ее на удачу.

Кэролайн только что исполнилось четыре месяца. Она родилась с пушистыми ростками золотистых волос, которые сменились темно-каштановыми кудрями. Интересно, будут ли у нее голубые глаза, как у меня, или каре-зеленые, как у отца. У нее мой нос пуговкой, ямочки Бранта и уникальное родимое пятно на ноге, которое, по словам Бранта, похоже на яблочко – папина зеница ока.

А я думаю, что оно похоже на персик.

Отец передает ее мне, и она пахнет лавандой, детской присыпкой и пеной для ванны – я хочу собрать ее сладкий аромат в бутылочку и наслаждаться им всю жизнь.

Мама приглаживает прядку каштановых волос, пропуская сквозь них кончики пальцев. Она вздыхает, и это звучит в равной степени меланхолично и радостно.

Конец эпохи.

Начало совершенно нового путешествия.

– Боже… Я чувствую себя старой, – размышляет мама, поглаживая маленькую круглую головку Кэролайн. Она смотрит на меня с ностальгией. – Кажется, будто вчера я заплетала тебе косички, вытаскивала всякий сор из твоего носа и стирала пятна грязи с твоих комбинезонов.

Я не могу удержаться от смеха.

– А теперь ты выходишь замуж, – задумчиво говорит папа.

Он не показывает никаких признаков обиды или неприятия к человеку, за которого я выхожу замуж, мы уже отошли от