Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

эту дань должны были доставлять к указанным праздникам.

Если они замедляли уплатой, механики под предлогом ремонта запирали воду.

Устройство водопровода было поведено с обычной Алексеевской энергией и быстротой. Произведены разведки в окрестностях Мытищ, установлены там новые сильные машины, проложены магистрали в Москву, в Москве выстроены две новые водонапорные башни за Крестовской заставой, проложена разветвленная сеть труб в Москве, и каждое домовладение могло подавать заявление в городскую управу о желании присоединиться к водопроводной сети. Такое сложное сооружение не могло, конечно, обойтись без промахов. Оно вообще вызвало много разговоров и споров, основательной и неосновательной критики. Действия коронной администрации публичному обсуждению, например, в газетах тогда не допускались, эта администрация считалась как бы непогрешимой, но действия выборных органов, городской управы и городского головы были вполне открыты для критики, иногда самой язвительной. Постоянно, кроме серьезных статей в печати, выходили карикатуры на думу, на управу, на голову. Случилось так, что по каким-то причинам, может быть действительно по какому-то недосмотру, крестовские водонапорные башни вскоре после постройки неожиданно треснули. Эти трещины были злобой дня. В одной из московских газет тотчас появилась ехидная статья по адресу городской управы с текстом из Библии в качестве эпиграфа: «И сказали они, сыны Хама, построим себе город и башню высотой до небес». Под сынами Хама, конечно, разумелись здесь члены городской управы. Как-никак, водопровод начал свое действие. Позже, уже после Алексеева, он был расширен и увеличен присоединением к нему Рублевской ветви. Но начало ему положено Алексеевым.

Столь же страстные разговоры вызвало и сооружение другого грандиозного предприятия — канализации. Много спорили о разных системах канализации — сплавной, раздельной и других. Решил дело городской голова, избрав систему. Рассказывали, что, решая вопрос, он перекрестился и сказал: «Ну, или пан, или пропал!» Эту фразу очень повторяла газетная критика. Время показало, что выбор был сделан правильно: на действие московской канализации жалоб не было. Ее отсутствие было несчастием для города. Нечистоты хранились во дворах в особых ямах, загрязняя почву и издавая зловоние. Постоянно публиковались разные полицейские правила об устройстве помойных и прочих ям, постоянно эти правила нарушались, составлялись протоколы, налагались штрафы, но все это ни к чему не приводило, раз канализации не было. Из ям нечистоты вывозились в бочках ассенизационными обозами, содержимыми городом и частными предпринимателями, едва справлявшимися, однако, с этим делом, так что домовладельцам приходилось подолгу ждать появления обоза, а ямы переполнялись. При появлении обоза обыкновенно ночью и при выкачивании нечистот в бочки зловоние достигало наивысшей степени и было ощущаемо вдалеке от того двора, где работа происходила. Проезжая по улице, обоз надолго оставлял за собою зловонный след. Москва тогда, в особенности по ночам, была зловонным городом.

Тихая лунная теплая весенняя ночь, цветет по дворам и в садах сирень, по улицам мелькают тени влюбленных парочек, и вдруг откуда-то повеет струя такого аромата, что только затыкай носы. Рабочие частных ассенизационных обозов, грязные, обыкновенно крайне плохо одетые, совсем оборванцы, — это занятие было уже последним делом, к которому приводила крайняя нужда, — были предметом юмористики московских обывателей. Их называли «ночными рыцарями», «золотарями», очевидно по ассоциации контраста. А когда, бывало, обоз из нескольких …бочек мчится наподобие пожарных по улице — до Власовского, конечно, при котором все ломовое движение под страхом немилосердных штрафов должно было производиться шагом, — иной веселый обыватель орет во все горло этим обозникам: «Где пожар? Где пожар?»

Этих двух грандиозных сооружений Алексеева — водопровода и канализации — достаточно, чтобы стяжать ему славу и благодарность московского населения. Они преобразовали Москву. С ними она перестала быть большой деревней, какою была, и становилась действительно городом. Но еще целый ряд других, уже менее крупных, но также значительных сооружений в городе был осуществлен Алексеевым. Выстроено новое собственное здание городской думы* по проекту архитектора Д. Н. Чичагова на Воскресенской площади, куда она и переехала с Воздвиженки. Проложены везде хорошие асфальтовые тротуары, причем уничтожены были старинные тумбы. Мостовые остались старого фасона, из булыжника, какими, увы, остаются и до наших дней, но через них проложены были для удобства пешеходов асфальтовые дорожки. Окружающий кремлевскую стену Александровский сад — одна из прелестен Москвы, бывший когда-то во времена героев Островского любимым местом прогулок жителей Москвы, к 80-м годам был запущен, пришел в упадок, был огорожен от улицы безобразным дощатым забором. Алексеев, заключив какой-то договор с дворцовым управлением, в ведомстве которого состоял сад, восстановил его, привел в порядок и обнес той прекрасной, чугунной решеткой, которая теперь его окружает.

Больницы, школы, другие разные отрасли городского управления — всюду проникал его зоркий, хозяйский глаз, всюду слышался его громкий голос, везде он был энергичным решительным организатором, живо схватывавшим суть дела, быстро соображавшим и находившим средства к осуществлению задуманного. В губернском земском собрании при председателе губернской земской управы Д. А. Наумове, очень почтенном, но далеко уступавшем Алексееву в энергии, долгое время обсуждался вопрос о необходимости устройства психиатрической больницы, недостаток которой живо ощущался. Делом заинтересовался Алексеев, входивший в состав губернского земского собрания от города. Он произнес по этому делу несколько энергичных речей, где громил вялость управы, указал на здание для больницы, предложил оборудование из городских складов, с тем чтобы открыть больницу немедленно, тотчас же. Он стал объезжать видных представителей московского купечества, выпрашивал пожертвования на больницу. «Поклонись в ноги, тогда дам столько-то тысяч», — сказал ему, конечно шутя, один из старомодных московских коммерсантов. Городской голова, недолго думая, бухнулся в ноги купцу и сейчас же получил обещанные тысячи.

Больница была действительно быстро создана.

В земском собрании ему приходилось преодолевать сильную наумовскую партию,* со стороны которой его вмешательство в земские дела встречало отпор. Были враги. Алексеев умел иногда их вышучивать. Был земский гласный Ив. Ив. Шаховской. Нетитулованный Алексеев неизменно его бесил, называя его «гласный Шаховский», подчеркивая таким ударением отличие его от князей Шаховских, на что в ответ и тот неизменно называл Алексеева «гласный Але́ксеев».

Когда в 1892 г. случился большой неурожай в восточных губерниях и начался сбор пожертвований на организацию помощи голодающим, генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович учредил при себе совещание для такой организации. В этом совещании Алексеев предложил самый дельный и практический план помощи от Москвы и был отправлен для осуществления этого плана на месте. Он поразил всех своей деловитостью и энергией, произвел сильное впечатление на великого князя, и ему уже прочили портфель министра торговли.

Внезапная трагическая смерть пресекла эту кипучую энергию. В марте 1893 г. в здании думы при приеме посетителей у себя в кабинете городского