Люди не ангелы - Иван Стаднюк

Трудно все это постигать человеку, но надобно, дабы жизнь земную лишить опасной суетности и наполнить ее тем значительным содержанием, на которое указали величайшие в своем просветленном познании мира умы человеческие, ратовавшие за свободу, равенство и справедливость.

Да, полезно иногда человеку окунуться в дерзновенные грезы и рассудительной силой мысли оценить драгоценнейший дар природы - жизнь...

Районный военный комиссар подполковник Гнатюк - человек далеко не заурядный. Невысокого роста, полноватый, с темным крестьянским лицом и острыми серыми глазами, он всегда вносил с собой, так по крайней мере казалось Степану Григоренко, нечто дельно-строгое, приправленное внутренней веселостью и даже некоторой самонадеянностью. Нравился Степану военком Гнатюк; в чертах покладистого характера подполковника он улавливал нечто свое - давнее, молодое, но, к сожалению, ушедшее.

Вот и сегодня, появившись в кабинете Степана Прокоповича, Гнатюк ловко метнул на стоячую вешалку фуражку и с деловитой уверенностью подошел к столу.

- Здравия желаю, начальство! - подполковник крепко пожал Степану руку и раскрыл на столе знакомую коричневую папку. - Получен из Москвы ответ на запрос, которым вы изволили интересоваться.

- Это о чем? - удивился Степан Прокопович.

- О власовце из Кохановки.

- Ну-ну?! - Григоренко потянулся глазами к документу.

- Как и следовало ожидать, в моем приходе - полный порядок! выражение лица Гнатюка было хитровато-ласковым. - Вот официальное уведомление, что документов, подтверждающих пребывание Черных Александра Мусиевича во власовских бандах, не имеется!

- Так и пишут?

- Да, точно так. Вы что... недовольны?

- Я?.. - Степан Прокопович усмехнулся. - Обо мне вопрос не стоит. А вот будет ли доволен голова кохановского колхоза Ярчук? - И он, к удивлению Гнатюка, протянул руку к телефонной трубке.

В эту секунду телефон требовательно зазвонил.

Степан Прокопович досадливо поморщился и снял трубку. Звонил из Кохановки Павел Ярчук.

- А-а, легок на помине! Ты мне и нужен, - с ходу начал разговор Григоренко. - Так вот слушай: Москва отвечает, что человек, который нас интересовал, не значится в списках... Понимаешь, о чем я говорю?

На кохановском конце провода воцарилось молчание, потом послышался вздох, а затем сумрачный голос Павла Платоновича:

- Понимаю... Но сейчас не до этого...

И опять томительное молчание трубки.

- Чего ты молчишь? - недоумевал Степан Прокопович. - Опять что-нибудь стряслось? Андрей не прислал телеграммы?

- Прислал... выезжает... Я звоню не затем, - голос Павла Платоновича звучал с плохо скрытой взволнованностью. - Тебе надо приехать в Кохановку.

- Зачем?

- Надо... Только возьми себя в руки.

- Что случилось?! Не тяни! - Степан ощутил знакомый холодок в сердце.

- Нашлись следы Христи и Иваньо.

- Что?! Повтори!..

- Отыскались следы Христи и Иваньо.

Подполковник Гнатюк, видя, как побелело вдруг лицо Степана Григоренко, кинулся к графину с водой.

46

Никогда раньше Серега Лунатик с такой горячечно-тревожной пытливостью не оглядывался в свое прошлое. А теперь мысли словно раскрепостились и, взяв волю над ним, силком водили его по давно пройденным, трудным дорогам - темным, ухабистым, причудливо-извилистым, покрытым терновником. Сколько сотворено им зла на этих дорогах, столько и зарубок на совести... И вот, растревоженные ошеломляющей вестью о том, что нашлись останки Христи и Иваньо, ноют они, болят, кровоточат.

Разве мог знать Серега, что его донос в немецкую жандармерию ужалит смертью сердца невинных людей? Повесили фашисты учителя Прошу, повесили Олю - сестру Тодоски Ярчук, повесили двух хлопцев-подпольщиков... Целился в предателя, а сгубил самых воинственных и непокорных врагу. И все потому, что во времена оккупации, как, впрочем, во все другие времена, мерил людей меркой своего корыстного сердца, глядел на жизнь будто сквозь волчью нору - с порога своей хаты, о которой ревностно пекся, чтоб была она только с краю.

Почему же непреклонные законы государства не наказали Серегу за его тяжкий грех? Потому, что сотворил черное зло во имя мнившегося ему добра? Или сотворил под предлогом мнившейся справедливости?.. Лучше бы страшная кара, самая жестокая каторга, чем немое непрощение людей, которое каждый день видел он в глазах односельчан, слышал в потаенности их мыслей. От этого даже среди своего призрачного домашнего счастья был глубоко несчастен.

А теперь вот - Христя и Иваньо... Серега смутно подозревал, что каким-то образом имеет отношение к их загадочному исчезновению. При мыслях об этом ощущал в груди холодную тяжесть, будто носил в сердце оружие своей казни. Но старался не верить в гнетущие предчувствия и силой немудреных рассуждений укрощал голос смятенной совести. И еще злобствованием своим на людей, на их холодное, молчаливое отчуждение не давал размягчаться сердцу. Выискивал грехи и пороки у других и упивался ими, точно муха, набредшая на обнаженную язву. И еще любовь к сыну Федоту согревала Серегу в неприветливом для него людском море.

Ох, Федот, Федот... Когда он был крохотным Федяшкой, Серега мог часами носиться с ним по двору, до огороду, по улицам, села, испытывая вечно живое, ни с чем не сравнимое счастье отцовства. Нет же слаще любви, чем любовь к порожденному тобой ребенку, нет тревожнее надежд, чем надежды на благоденствие потомков твоих. Затем яд сомнения безжалостно отравил отцовское счастье Сереги. Чем больше подрастал Федот, тем становилось явственнее, что нет в нем ничего от отца - ни в облике, ни в повадках, ни в характере. Хлопчик тянулся к Сереге по извечной приверженности всех мальчишек земли к отцам, а он, сатанея в душе, казнился мыслью, не зачала ли Наталка Федота в немецком казино, где пробыла несколько дней... А когда приходит сомнение - уходит счастье. И любовь Сереги к Федоту становилась мучительной, настоянной на ревности и призрачной надежде, что тревоги его - плод больного воображения.

Пламенная любовь к Наталке, ослеплявшая и смущавшая когда-то утлый ум Сереги, тоже бесследно растаяла в обыденности супружеской жизни. Может, не умерли, только скрытые робость и удивление перед загадочностью натуры жены. Наталка, даже не пробудив в себе женщины по отношению к мужу, не родив хоть подобия симпатии, стала для него словно живой вещью в доме смиренной и безответной.

Так и жил Серега Лунатик в трудной суетности чувств и мыслей. Когда становилось невмоготу от безысходности, от страха за содеянное во время войны, от гнетущей серости жизни, пускался в пьянство и распутство, не стыдясь беспощадной людской молвы.

И вот этот роковой день... Никто иной, а именно сын его и отец обнаружили подземелье, где, казалось навечно было спрятано еще одно свидетельство невольного злодейства Сереги Лунатика. И теперь, когда неведомая сила заставляла Серегу непрерывно думать о том, как многие дни умирали голодной смертью заживо погребенные в сыром подземелье Христя с малолетним сынишкой, даже его зачерствелое сердце содрогалось от леденящего ужаса. И обливался холодным потом, когда вспоминал о Степане Григоренко. Что происходит в душе Степана, узнавшего, какую лютую смерть приняли его сын и жена? Как встречаться с Тодоской Ярчук - дочкой Христи? Да и со всеми людьми как встречаться Сереге, когда глаза их будто прожигают ему грудь?..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});