Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

разрядов около 2700 человек. Дворяне, дети боярские и часть казаков составляли конницу; из них назначались и станичные разъезды; стрельцы и остальные казаки составляли пехоту, а пушкари, затинщики и воротники — артиллерию. Хотя правительство старалось заменить денежное жалованье раздачей всем служилым людям ближних к новопостроенному городу (и никому тогда не принадлежавших) пахотных полей, дубров, сенных покосов и других угодий на поместном праве, но, пока эти земли не могли быть обрабатываемы, украинные служилые люди получали на свое содержание денежное и хлебное довольствие. Только с построением новых городов, еще далее выдвинутых в степь, население прежних, вместе с большей степенью безопасности, получало возможность обращаться к обработке земель и высылать в окрестные места земледельческие деревни и починки, которые благодаря плодородию почвы скоро поднимали местное благосостояние.

В этой русской колонизации, в этом обратном движении русского народа на юго-восточные украйны, когда-то занятые славянскими племенами, но отнятые у них половцами и татарскими ордами, весьма важную роль играет казачество{66}.

Начало казачества на Руси восходит ко временам татарского ига, если не ранее (так как предшественниками его можно считать древнерусские вольные дружины бродников). Но самое имя его несомненно перешло к нам от татар, у которых казаками называлась, в противоположность большим и знатным родам, наиболее бедная часть народа, обреченная на бесприютное скитальческое существование; вообще оно означало низший разряд ордынцев. Это имя связывалось у нас с бездомками, бобылями, чернорабочими ватагами и т. п. людьми; но главным образом оно сосредоточилось на известном военнослужилом классе, представлявшем легковооруженный и наиболее подвижной отдел войска. Впервые такое военнослужилое сословие встречается около половины XV века на Рязанской украйне, вооруженные копьями, рогатинами и саблями. А в XVI веке мы видим его распространенным уже по всем южно-русским ук-райнам. Оно составляет часть гарнизона в украинских городах и отправляет службу отчасти пешую, отчасти конную; последнюю особенно в качестве сторожевых разъездов или станиц. Это так называемые городовые казаки, которые получают за свою службу от правительства денежное и хлебное жалованье, а иногда и земельные наделы. Рядом с этими городовыми вскоре появляются и вольные казаки. То были люди, ушедшие далеко в степь, полуоседлые и не признававшие над собой никакой государственной власти. Они соединялись в отдельные ватаги или станицы, которые располагались преимущественно по берегам рек, обильных рыбой, и заводили некоторое хозяйство. Управлялись они своими выборными атаманами и своим общинным кругом (род древнерусского веча). Ватаги вольных казаков наполнялись самыми смелыми людьми, которых тянуло в степное приволье или которым почему-либо тяжело было оставаться на родине. Тут были люди разных состояний, преимущественно из тех же городовых казаков, а затем беглые крестьяне и холопы, искавшие личной свободы. Но, выдвигаясь на самые крайние пределы пустынной полосы в близкое соседство с татарскими ордами, вольное казачество, естественно, должно было вооруженной рукой отстаивать от них свое существование, а при удобном случае оно само переходило в наступление и нападало на отдельные отряды или становища татарские, грабило их и разоряло. Таким образом, вольное казачество являлось самым передовым оплотом и вместе двигателем русской колонизации в южных степях.

Это казацкое колонизационное движение с самого начала приняло два главных направления: с одной стороны, на нижний Дон и Волгу, с другой — на нижний Днепр. Относительно движения на Дон имеем любопытный наказ, данный Иваном III в 1502 году великой княгине рязанской Агриппине (управлявшей по малолетству своего сына Ивана), по поводу обратного проезда турецкого посла чрез рязанские земли. Великий князь московский наказывает ей дать послу провожатых сотню и более; а ее деверь удельный рязанский князь Федор, должен был выставить еще 70 человек. «Да на сотню десятка три своих казаков понакинь», говорит наказ. Это, очевидно, рязанские городовые казаки, которые тут же далее противополагаются коренному военнослужилому сословию: «и ты бы у перевоза десяти человекам ослобонила нанявшись казакам, а не лучшим людям». Провожатые должны были сопутствовать послу только до Рясской переволоки, заключавшейся между притоками Оки и Дона. «А ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Аграфена, велела казнити» — прибавляет Иван III. Ясно, что тут под молодечеством разумеется вольное Донское казачество, в которое уходили преимущественно городовые казаки и другие ратные люди, вероятно те, которые были недовольны тягловой службой или убегали от наказания за какую-либо вину. К концу XVI века вольное казачество своими поселками или станицами охватило уже среднее и нижнее течение Дона, и главным его средоточием, по-видимому, является укрепленный городок или станица Раздоры, расположенная при впадении Донца в Дон.

Дон сделался рассадником казачества по всему юго-восточному пространству; отсюда оно распространилось на Терек и на Волгу, а с Волги потом и на Яик. Считаясь большей частью номинально в подданстве Москвы, а в сущности не признавая над собой никакой государственной власти, Донское и Волжское казачество нередко занималось разбоем и потому сделало небезопасным торговые пути, как сухопутные, так и в особенности судовые. Причем оно не разбирало татарские, персидские и бухарские караваны от русских и грабило даже московских послов, отправляемых в мусульманские страны. Своими речными походами оно напоминало древних новгородских повольников. Московское правительство при случае пользовалось казацкой силой в борьбе с кочевниками; подарками и наградами старалось привлечь атаманов на свою службу; а когда крымцы или ногаи приносили жалобы на грабежи и нападения казаков, отвечало, что они ему неподвластны и воюют на свой страх. Так казаки однажды взяли и пограбили ногайский городок Сарайчик на Яике, а в другой раз пограбили турецко-татарский город Азов. Когда же казацкие грабежи становились слишком дерзки, обращаясь отчасти на царские караваны, и вызывали горькие жалобы союзных Москве ногайских князей, то выведенное из терпения московское правительство посылало воевод с значительными отрядами для того, чтобы ловить и вешать грабительские шайки.

Во вторую, бедственную половину царствования Ивана IV, в семидесятых годах XVI столетия, особенно усилились казацкие грабежи на Волге, так что этот важный торговый путь сделался тогда крайне небезопасным. Обыкновенно казацкая шайка где-либо в укрытом природой месте поджидала подходящие по Волге караваны и потом неожиданно нападало на них на своих легких ладьях. Такими удобными притонами наиболее славилась тогда Самарская лука с ее береговыми утесами и пещерами, закрытыми дремучим бором. Поперек этой луки течет на север небольшая речка Уса, которая в южной части луки сближается с Волгой. Тут при устье речки с вершины волжских утесов казацкие сторожевые наблюдали приближение судовых караванов, шедших сверху. Завидев караван, казаки или тотчас бросались на него, или переплывали по реке Усе на южную сторону луки и успевали переволакивать свои челны