Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

треть, все должно быть в порядке. А потом Ваня спросил, и голос его прозвучал глухо:

– Ты там… в кафе… не пошутила?

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем он говорит.

Ну вот и добрались до самого главного. Отступать некуда. Да и незачем.

– Нет.

– Повтори еще раз.

– Я тебя люблю.

Его губы были теплыми и нежными, они пахли кофе и снова оставляли на коже искры, снова кружили голову. И Дуня ответила, потянулась, обняла руками его лицо. Наконец-то – дотронулась. Гладила скулы, запутывалась в волосах, подставляла губы, ловила между прикосновениями его:

– Люблю… люблю… люблю…

Растворялась в происходящем и не сразу поняла, что поцелуй закончился. И словно сквозь вату ощутила, а потом и услышала – резкое движение машины, какой-то звук, Ванино: «Черт! Это же задняя!» А потом снова резкое движение машины, но уже вперед. Перед глазами мелькнули стекла торгового центра, и машина выехала с парковки.

День повернул к вечеру. Снова начался дождь. На остановках под разноцветными зонтами толпились люди в ожидании автобусов и маршруток, заполненные дороги говорили о том, что начался час пик. Дуня сидела на непривычном для нее месте и наблюдала, как, несмотря на небольшое недопонимание в самом начале, послушно вела себя Коко. Оказалось, что Ваня уверенно управляет машиной, знает дорогу, вовремя перестраивается в нужный ряд.

И перед гостиницей припарковался просто профессионально.

* * *

В его ладонь привычно легла ее рука. Так же привычно, как до этого он тащил ее за эту руку по торговому центру.

Щелкнул автомобильный замок, и они двинулись к дверям небольшой частной гостиницы, которая служила Ивану домом в последний месяц. Дульсинея шла за Тобольцевым послушно. Собственного волеизъявления проявляла не больше, чем чемодан. Этакий чемодан без ручки. После сказанных слов – в кафе и в машине – Иван бы и сам не отказался от роли чемодана. Потому что голова соображала с трудом. Но кому-то из двух чемоданов надо думать.

– Паспорт! – ему было сейчас совершенно невозможно говорить длинно. И вся надежда на то, что один чемодан другого поймет.

Слегка похлопав глазами, Дуня выудила из сумочки паспорт. И покорно молчала – хвала ей! – все то время, пока Иван не очень внятно объяснялся на ресепшене и вписывал госпожу Лопухину в свой номер.

В номере чисто. Даже стерильно. Ни гордости, ни воодушевления этим фактом. Просто констатация. А Дуня все в той же роли чемодана без ручки. Видимо, уставшего и измученного чемодана. И поэтому других слов не может быть. Кроме этих – после закрывшейся за ними двери:

– Ты устала с дороги? Хочешь принять душ? Там только… – наморщил лоб, вспоминая. Что было сегодня утром? Кажется, события прошлого века. – Я сейчас попрошу свежих полотенец. И могу заказать что-нибудь покушать в номер. Здесь очень вкусно готовят.

Долгий взгляд. Влажный. Покорный. Нежный. Ее ладони на его лице. Пальцы – порханием бабочек. Последняя связная мысль: «В душ не хочет…» А дальше – взрыв сверхновой.

Именно им – высокоэнергетическим взрывом – разлеталась одежда по углам номера. В те мгновения разлеталась, когда двум влюбленным хватало сил оторвать губы и руки друг от друга. И нервными движениями пальцев отправить в полет очередную деталь одежды. И когда ее, одежды, наконец не осталось совсем – упасть на гладкие простыни. В облаке перехватывающей горло жажды стать единым целым.

И тем не менее в самый неподходящий момент…

Какой каприз нервной системы остановил его на том самом моменте, на котором останавливаться нельзя?! Когда Дуня всхлипнула жалобно вздохом непонимания:

– Ва-а-а-ня?!

Но он – идиот и чемодан без ручки – замер. В миллиметре от неминуемого блаженства. Потому что… Потому что… Потому что! В Коломне, перед отъездом, он качественно перетряхнул рюкзак. И из него в мусорное ведро полетели не только скомканное фото царицы, но и весь стратегический запас латексных изделий. И потому, что остро помнилась горечь летнего утреннего осознания собственной безалаберности. И потому, что сейчас рисковать нельзя ничем. Просто – права не имеет. После всего. Нельзя.

Влажным лбом – к влажному ее. Так же, как и ниже они соприкасаются. И замирают в сладкой муке «еще-не-целое». И слова не идут. А надо.

– Скажи мне… у тебя ничего не изменилось… в плане того, что ты… Дуня! – воздух тоже кончается, вместе со словами. Перевести дыхание. Ну как же собраться?! – У меня нет презервативов, и если у тебя что-то изменилось, то… скажи, я должен знать и…

Она притихла под ним. Нетерпеливо ерзать и вздыхать перестала. И тихим выдохом:

– … и нести совместную ответственность?

Это слово – ответственность – должно было его испугать. Заморозить до льда все. Остановить. Но – уже нет. Совсем иначе все.

Кто-то умный и взрослый из чемодана без ручки ответил прерывисто, но спокойно:

– Я и в одностороннем буду нести, если надо. Ты просто скажи.

Не сказала. Притянула за шею и поцеловала жарко. И шепнула тоже прерывисто, но уверенно:

– Это… – поцелуй… – будет… – поцелуй… – не сегодня. И спасибо за ответ! – И совсем жадно и жарко: – Ну не тормози же ты! Пора… повышать… передачу…

Ее бедра опередили ее слова.

И время слов кончилось. И время думать и понимать тоже кончилось. Осталась лишь способность чувствовать.

Поцелуи. Пальцы. Кожа. Каждое касание. Немой разговор.

О тоске и разлуке. О ревности и покорности. О страсти и жажде. О любви. И ни о чем больше, в конце концов.

Способность думать и понимать вернулась, конечно. Когда все стихло. Перестали звучать жаркое дыхание и хриплые стоны. Женское протяжное «Ваняванечкаваняванечкааа» и мужское короткое «люблю». И матрас перестал едва слышно, но все-таки скрипеть. И в наступившей тишине остались двое: он, бессильно раскинувшийся на спине, и она, в полной неге устроившаяся щекой на его плече. Общую расслабленную неподвижность нарушали только движения ее пальцев, что-то чертивших на его груди и плече.

* * *

– Я очень по тебе соскучилась, – первое, что смогла она сказать, на секунду прервав свое рисование. Невозможно было остановиться.

Хотелось все время трогать, гладить, удостовериться, что это было. Есть. И будет.

– А я… я пытался научиться жить без тебя. И не скучать, – он перехватил ее руку и поцеловал ладонь. – Ничего у меня не получалось, – рука осталась в руке, Дуня подняла голову, чтобы увидеть его лицо. – Я до сих пор не верю, что все это происходит на самом деле. Как ты меня нашла, Дунька моя?

– Я позвонила твоей маме.

Наверное, такой вариант ему в голову не приходил, потому что Ваня вдруг поперхнулся,