Звезда Любви - Юлия Леонова

На следующий день, взяв с собой сынишку с нянькой, и в сопровождении своей горничной она решила спуститься к берегу моря. Егорка, их возница, принес из дому легкое плетенное кресло, поставил его в тени огромного дуба и с поклонном удалился. Берег моря был в каких-то двадцати саженях от мраморных ступеней, ведущих к калитке на заднем дворе их жилища. Оглянувшись на белые стены виллы, Анна с улыбкой помахала рукой Василию Андреевичу, который наблюдал за ними, стоя на небольшом балкончике. Удобно устроившись в кресле, Аннет прикрыла глаза. Мерный рокот прибоя ласкал слух, легкий ветерок приятно освежал разгоряченную кожу. Подумать только, — улыбнулась Аня, — в Закревском едва только первая зелень распустилась, а здесь все уже утопает в ней. Воистину, это рай на земле. Николенька, вырвавшись из рук своей няньки, с визгом бросился к воде. Машенька догнала сорванца, но слишком поздно: маленький барин успел двумя ногами забежать в полосу прибоя и, не удержавшись на ногах, плюхнулся прямо в набежавшую волну. Подхватив на руки капризничающего малыша, Маша, что-то ворча себе под нос, отправилась переодевать его.

Проводив их взглядом до самой калитки, Анна сняла шляпку, что мешала ей, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Солнышко, проникая сквозь густую крону, играло бликами на ее лице. Легкая улыбка коснулась нежных губ. Господи! Как же хорошо здесь, — вдохнула она полной грудью. Тишина, нарушаемая только плеском волн, и шумом ветра в густой кроне дерева убаюкала ее, и она сама не заметила, как задремала.

…Жаркое летнее солнце нестерпимо жгло. Скинув туфельки, она ступила на дощатый настил небольшой пристани на берегу пруда, от которого только что отчалила лодка, где сидели светловолосый юноша и белокурая девочка лет семи-восьми.

— Возьмите меня с собой! — крикнула она, подбежав к самому краю настила, и замахала им рукой.

— Ступай домой, Жюли, — крикнул ей в ответ юноша и с усилием налег на весла.

Сидевшая с ним в лодке девочка обернулась и одарила ее насмешливым взглядом:

— Ты слышала, что тебе сказали?

От обиды задрожали губы и защипало в глазах. Крупные слезы потекли по лицу. Топнув с досады ногой, она не удержалась и с громким плеском свалилась в воду.

— Маленькая дурочка! — чертыхнувшись, юноша поднялся в лодке и бросился в воду.

— Серж! Помоги! — крикнула она, колотя руками по воде и захлебываясь. Мутные воды пруда сомкнулись у нее над головой.

Аня вздрогнула и открыла глаза, продолжая твердить: "Серж, помоги!". Серж! — заколотилось сердце. Это имя из ее прошлого! Но кто он? Кем для нее был этот юноша? Что он значил в ее жизни? И как он ее назвал? Ведь он произнес имя, но какое? Она вновь закрыла глаза, отчаянно пытаясь припомнить то, что ей привиделось в этом коротком сне, но видение ускользало от нее, оставив только это странно знакомое имя. Теперь, однако, ей стал понятен тот необъяснимый страх, что она всегда испытывала, находясь близко у воды.

Расстроенная тем, что больше ей ничего не удалось вспомнить, Аннет поднялась с кресла и, надев шляпку, пошла вдоль берега. Ветерок трепал темные локоны, играл воздушными блондами, украшавшими скромный вырез легкого белого платья. Наклонившись, Аннет подняла несколько мелких камешков и швырнула один из них в набежавшую волну. Так хорошо, так покойно было здесь — если бы не ее мысли!

С течением времени в этом спокойном и уютном уголке на юге Италии ей все чаще стали видеться такие сны. Память постепенно возвращалась к ней — то обрывками снов, то в звучании фраз, но это были воспоминания далекого детства, где она видела себя совсем маленькой девочкой, и они никак не желали складываться в единую картинку, смущая ее душу и по-прежнему оставаясь всего лишь осколками мозаики. Недавнее же прошлое все еще было сокрыто от ее разума.

Вот уже и жаркое итальянское лето полностью вступило в свои права. От полуденного зноя не спасала даже близость моря, но когда солнце клонилось к закату, Анна часто устраивалась в кресле на увитом розами балконе своей комнаты и любовалась завораживающие игрой света в небе и на воде. Сорвав полураспустившийся бутон, она вдохнула чарующий аромат. Налетевший ветерок завертел лепесток розы и бережно опустил ей на колени. Словно вспышка молнии, пред ее мысленным взором возникло и тотчас исчезло видение: разбитая ваза и белые лепестки роз среди осколков. Задумавшись, она смяла цветок в кулачке и тихо вскрикнула, поранившись об острый шип. Глядя на капельку крови, выступившую на ладони, она видела длинный алый порез от осколка, словно наяву слышала тихий шепот:

— Вы порезались. Дайте взглянуть.

Аня провела кончиком пальца по длинному белому шраму на ладони. Как странно! Значит, это и в самом деле было с ней? Но что произошло тогда, сама ли она разбила эту вазу? Что это было — ссора, случайность? И кто так бережно держал ее руку в своей ладони? Вздохнув, она прикрыла глаза, силясь вспомнить что-нибудь еще, какой-нибудь пустяк, который подтолкнул бы ее память. Но все было тщетно. Ничего! От этих усилий лишь разболелась голова. С тихим стоном Анна сжала ладонями пульсирующие болью виски. Нет, видимо, не пришло еще время! Доктор Леманн говорил, что память вернется к ней сама, и ей остается только ждать. Но, Господи, как же она устала ждать и надеяться на чудо! Да и что ей принесут эти воспоминания, радость или горечь?

* * *

В Якутске Шеховской провел почти два месяца. В роли ревизора Павел чувствовал себя неуютно: в финансовых вопросах он был не особо силен, но каким-то внутренним чутьем ощущал, что его пытаются обмануть, обвести вокруг пальца.

На первый взгляд, все документы касаемо закупки провианта и оружия для Петропавловска у местных чиновников были в идеальном порядке, и хотя деньги были потрачены немалые, однако закупленного было явно недостаточно. Не будь с ним дотошного Василия Афанасьевича Пересыпкина, отвечавшего за расходование казенных денег в Восточно-Сибирском ведомстве, он бы никогда не нашел искусно спрятанных концов в той горе гроссбухов, которую им предоставили для ревизии по его требованию Вот и сейчас, просматривая расходные и приходные книги в конторе Якутского хлебного магазина в присутствии его смотрителя, Ивана Петровича Плотникова, Василий Афанасьевич делал какие-то пометки карандашом на полях, беззвучно шевеля губами, и тут же что-то записывал в свою тетрадь в кожаном переплете. Павел прохаживался по зданию конторы, то и дело останавливаясь у заинтересовавших его предметов. Здесь было на что посмотреть. Здешние аборигены слыли искусными резчиками, и на полках в небольшом помещении были выставлены довольно интересные поделки из моржового клыка и бивней мамонта, которые, случалось, находили в этих местах. Павел сам был свидетелем тому, как однажды Муравьеву привезли один такой. Он был поистине огромен и производил весьма внушительное впечатление, кость была желтоватой и местами потемнела от времени. Эту ценную находку Николай Николаевич отправил в Петербург Перовскому.