G.O.G.R. - Анна Белкина

Серёгин и Сидоров старались не обращать внимания на бредни Бежиха — где он в ДОНЕЦКЕ-то лес видел?? Лес есть только возле Докучаевска, а так кругом одни степи… Да и с историей у него нелады — крепостное право отменили в 1865 году, а тогда ещё никаких коммунистов и в помине не было — разве что марксисты одни.

Пётр Иванович позвонил художнику Карандашу и попросил его немного задержаться «на посту», пока они с Сидоровым не привезут к нему Бежиха. Карандаш, как всегда, фыркнул, что ему некогда, но Серёгин знал, что кто-кто, а Карандаш всегда готов хоть до ночи работать, лишь бы оказаться полезным. Ну да, за это ему и платят премию!

Бежих, едва оказался за столом Карандаша — сразу же начал с огромным обилием подробностей описывать, как выглядел тот неизвестный, кто пытался похитить его в «подземелье Тени». У бедного Карандаша аж голова пошла кругом от стольких «гигабайт» информации. Не в силах обработать такое обилие данных, Карандаш «завис» и замахал рукой, выдав «звуковое сообщение»:

— Прошу вас, помедленнее.

Тогда Бежих сбавил обороты и, не спеша, обстоятельно, начал описание своего «похитителя» с носа:

— Нос у него был — уткой! Я ещё ни разу не видел такого вампира, у которого нос был — уткой! У них, обычно, арийские, или ассирийские идеальные носы, а тут — уткой! Нет, вы представляете?!

Карандаш старался отбрасывать «спам» про вампиров, чтобы не забивать себе «оперативную память». Он молча вызвал на компьютере специальную программу и начал подбирать из библиотеки похожий нос.

— О, вот такой! — подскочил Бежих, когда Карандаш явил на монитор неказистый, толстенький и курносый носик. — Ну, что я вам говорил? Разве у вампиров такие бывают?!

Карандаш возился с Бежихом около получаса, а потом Серёгин смог увидеть результат. Полученный фоторобот выглядел так: типичная причёска Дракулы — с бакенбардами и лобными залысинами; острые раскосые глазки, замалёванные красным фломастером; изо рта вылазят длиннющие и острые клыки; но вместе с этим — кругленький простоватый овал лица, и этот нос «уткой».

— Хих! Вот это засандалил! — хохотнул, жуя бутерброд, за спиной Серёгина проголодавшийся в подземелье Сидоров.

— Точно, что засандалил… — вздохнул Серёгин, и сказал Карандашу: — Попытайся приблизить эту личность к человеку. Авось, что и выгорит?

Карандаш принялся лишать фоторобот загадочного «диггера» признаков вампира, а Серёгин решил «потрясти» Бежиха.

— Скажите, пожалуйста, — серьёзно произнёс он, глядя на «вампиролова» в упор. — А каким образом вам удалось разглядеть лицо похитителя, когда в пещере было темно?

Бежих раздумывал над ответом не больше минуты.

— У него фонарик был! — выпалил он. — Он светил в меня, и на себя тоже, вот я его и увидел!

— Вампиры с фонариками не ходят, — заметил Сидоров, доев первый бутерброд и доставая второй.

— Это раз, — продолжил за Сидорова Пётр Иванович. — И вампиров не бывает — это два. В пещере поселился кто-то материальный — то есть, человек. И я думаю, что он схватил Бежиха только потому, что перепутал его с кем-то. Возможно, с тобой, Саня, — сказал Серёгин Сидорову, — а может, и со мной.

— Оп-паа, — выдохнул Сидоров, не донеся бутерброд до рта. — А что же…

— Не откликайся на зов! — посоветовал из своего угла «уфолог» Бежих.

— Ага, — кивнул с ехидцей Сидоров. — Так и поступлю! И чесноком намажу шею…

— Готово! — подал голос Карандаш. — Объект очеловечен по максимуму.

Серёгин взял только что распечатанный на листе фоторобот — ещё тёплый после принтера — и вгляделся в изображённое на нём лицо. Результат оказался ошеломляющим, словно взрыв, или известие о том, что ваш лотерейный билет сорвал джек-пот. С листа на Серёгина чуть глуповато глазела «Кашалотова креветка»!

— Да это же он в «Дубке» в Тень стрелял! — подпрыгнул Сидоров, едва не определив свой бутерброд на пол маслом вниз. — Это же Кашалотов киллер!

— Он, — кивнул Серёгин. — Придётся нам побеседовать с Кашалотом.

Бежих был отпущен домой, а Кашалот — приведен из изолятора и усажен на дырявый стул напротив Петра Ивановича. Услышав о своей «креветке», Кашалот поставил на Серёгина выкругленные глазки и разразился следующей тирадой:

— Откуда я знаю, с кем он ползает?! Я вообще, невкурсняк, откуда вылез этот крот! Знаю только, что его Русланом звать, и больше ничего! Я в осадке! Кроты, кроты! — взвизжал, наконец, Кашалот, задёргавшись на стуле в некоей невменяемой истерике.

«Кашалот сошёл с ума, — решил про себя Сидоров, наблюдая за поведением преступника. — Попортили бедного в проклятом подземелье!» Да, плохо, что Маргарита Садальская уволилась! Так бы попробовала «раскрутить» этого Кашалота! Хотя, не исключено, что и он будет блеять, мычать, или подражать тарпану — скорее всего, выборочному гипнозу подвергся каждый, кто каким-то образом общался с Тенью!

— Вы кроты! — не унимался Кашалот и подскакивал на стуле, заставляя беднягу всё больше расшатываться и трещать. Кажется, они там все заразились от Сумчатого «кротовой болезнью»! — Тень украл мой бизнес! А вы что — меня загребли и успокоились?! Да я — жертва, а не преступник!!

— Ой, Саня, избавь меня от него! — фыркнул Серёгин, морщась при виде этого распустившегося, полусумасшедшего толстяка, который тут доламывает и без того не очень то и целый стул своим катастрофически лишним весом.

Сидоров спихнул дёргающегося в истерике Кашалота со стула и потолкал в коридор — к изолятору.

«Спасибо!» — благодарно скрипнул спасенный стул, а Серёгин подшил в изрядно раздобревшую папку «Дело № 37» фоторобот «пещерного Дракулы» и подписал его: «Руслан?».

Глава 134. мышеловка захлопнулась

Зайцев уже третий день сидел дома. От работы его отстранили, Таинственный Голос новых указаний не давал — вот и не знал Зайцев, что ему делать: дожидаться решения полковника Курятникова, или же по быстрому делать ноги? Зайцев сидел, приклеившись к дивану, сонно жевал пиццу и таращился на телерекламу пустыми глазами, видя только макрокосм. Сергей Петрович Зайцев ещё не был осведомлён о том, что рука начальника Генпрокуратуры Донецкой области поставила жирную и размашистую подпись под ордером на его арест.

Все эти три дня Курятников напряжённо работал. Он изучил предоставленные Серёгиным документы, опросил бывшую секретаршу Чеснока и Сумчатого Ершову, нашёл свидетелей по делу об убийстве Лукашевича — Зубра, а так же — вызвал из мест заключения тех, кого Зайцев незаслуженно туда упрятал. Дружок парковщика из «Дубка», которого «гений от следствия» «случайно» перепутал с Интермеццо и навесил на него Зубра, выглядел, словно подбитый камнем воробышек. Конечно — ему, студенту-первокурснику вместо пяти лет учёбы «отвалилось» десять лет тюрьмы! С жалким выражением на измождённом несправедливым заключением лице он тихо подтвердил, что да, он заметил человека, который вышел из зала ресторана последним и спрятался в красные «Жигули». Он, как смог описал его, и получившийся фоторобот оказался донельзя похожим на физиономию Николая Светленко! Так же Курятников беседовал и самим Светленко, приезжал к нему в изолятор. Коля до сих пор нестерпимо хотел выдать милиции своего «заклятого друга» Генриха Артеррана. А когда к нему в камеру впустили следователя из Генпрокуратуры — человека серьёзного, чуть лысеющего и длинноногого — так просто вспорхнул ему на встречу и заявил, что готов во всём признаться. Коля подробно и с расстановкой рассказал, что он, действительно застрелил Лукашевича — Зубра, пересиливая нестерпимое желание закричать козой. Но, едва Коля раскрыл рот, чтобы разболтать, кто являлся заказчиком, как кто-то, кто сидел внутри него — противный такой, наверное, дьявол — заглушил его волю и навязал свою. Николай говорил так:

— Да, я́ застрелил Зубра, а не тот, кого вы вместо меня засадили. А заказал это всё… — и тут вмешался «дьявол»: вместо ключевых слов «Генрих Артерран» у Коли вырвалось безликое и не человечье: — Ме-е-е-е!!

— Что?? — изумился Курятников, вытаращив на Колю непонимающие глаза и отложив немецкую ручку фирмы «Staedtler». — Вы что, издеваетесь??

— Да нет же! — оправдывался Коля, краснея от смущения — надо же выдать такое следователю из Генпрокуратуры! — Я хотел… Я должен сказать! Я в рабстве… Ме-е-е-е!!! — коварный «дьявол» снова не дал Коле выразить свои мысли и заставил спуститься по эволюционной лестнице на несколько ступеней вниз.

— Что?? — окончательно опешил Курятников, машинально смяв в кулаке бланк протокола. — В рабстве? У кого? Давайте же, продолжайте!

Курятников настаивал на том, чтобы Коля говорил, и говорил правду, но Коля уже не мог говорить. «Дьявол» окончательно поработил его ослабевшую личность и превратил в некое парнокопытное. Интермеццо свалился на пол со стула, на котором сидел, встал на четвереньки, опустил голову, будто бы собрался бодаться и, раскрывая рот, заверещал: