Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов

высказали ученые. Обман этот так неразумен и так противен совести, что люди никогда бы и не приняли его, если бы он не потакал их дурной жизни"(45.198-9).

Человек нашего времени признает пользу науки, но верить в дающую высший смысл жизни науку, как было с человеком первой половины ХХ века, уже не верит. Он отчетливо чувствует, что для обретения устойчивости земной жизни ему не обойтись без симбиоза науки и религии. Попытки превратить в науку архаические, языческие и прочие религиозные представления не совсем удаются потому, что при этом центр тяжести человека приходится спускать слишком низко – в плоть. Поэтому он возвращается в церковную веру или ищет веру в исповеданиях далеких народов и стран.*) Задача сочленения церковной веры-доверия с мнимой верой в науку уже встала на повестке дня. Этот союз "пелеринки и мантии" предвидел Толстой. Окончательное торжество ада в толстовской "легенде" о "Разрушении ада и восстановлении его" происходит вот как:

*) Впрочем, отречься от веры в науку, которая обеспечивает его материальное преуспеяние (в исторических масштабах, конечно, временное), а тем более признать ее вред, современный западный человек не может. Это значило бы переориентироваться на высшие ценности жизни. Для чего, по крайней мере, нужно отказаться от уже привычных благ земной жизни. Что ему явно не хочется. И потому он продолжает верить в науку в житейском смысле – в то, что наука, если не сейчас, то в будущем, способна разрешить все проблемы его земного существования. Вплоть до продления его жизни на неопределенный срок.

"– Неужели вы думаете, что я так стар и глуп, что не понимаю того, что, как скоро учение о жизни ложно, то всё, что могло быть вредно нам, всё становится нам полезным, – закричал Вельзевул и громко расхохотался. – Довольно. Благодарю всех, – и, всплеснув крыльями, он вскочил на ноги. Дьяволы окружили Вельзевула. На одном конце сцепившихся дьяволов был дьявол в пелеринке – изобретатель церкви, на другом конце – дьявол в мантии, изобретатель науки. Дьяволы эти подали друг другу лапы, и круг замкнулся.

И все дьяволы, хохоча, визжа, свистя и порская, начали, махая и трепля хвостами, кружиться и плясать вокруг Вельзевула. Вельзевул же, расправив крылья и трепля ими, плясал в середине, высоко задирая ноги. Вверху же слышались крики, плач, стоны и скрежет зубов"(34.115).

*)Его описания в "Разрушении ада и восстановлении его": "матово черный дьявол в мантии, с плоским покатым лбом, безмускульными членами и оттопыренными большими ушами".

9 (75)

"Если бы ты хотел исполнять волю Отца, – говорит, по Толстому, Христос богатому юноше, – ты не имел бы собственности. Нельзя исполнять волю Отца, если у тебя есть свое имущество, которое ты не отдаешь другим. И Иисус сказал ученикам: людям кажется, что без собственности нельзя жить, а я вам говорю, что истинная жизнь состоит в том, чтобы отдавать свое другим"(24.422).

"Юноша, хвалившийся тем, что он исполняет все заповеди, даже и заповедь любви к ближнему, как к самому себе, обличен этим самым. Он еще не вступил в возможность исполнять заповеди, если не избавился от богатства. Богатство мешает входу в Царство Божие"(24.410).

"Маммона", "собственность", "богатство", "имение" само по себе есть, по Толстому, безусловное зло. Зло не на пути к обществу социальной справедливости*), а на пути к Царству Бога, то есть зло метафизическое. Маммона прежде всего это мнимая вера. Собственность – продукт этой мнимой веры. "Собственность это фикция – воображаемое что-то, которое существует только для тех, которые верят маммону, и потому служат ему"(85.91).

*) "Если бедный завидует богатому, то он не лучше богатого"(45.154).

Отсюда и отношение Толстого к благотворительности, основанной, на его взгляд, не на требованиях высшей жизни, а на тщеславии, всякого рода соображениях (в том числе и политических) и заботах о мирских выгодах. Есть милосердие истинное и ложное. "Милосердие только тогда истинное, когда то, что ты даешь, ты оторвал от себя. Только тогда получающий вещественный дар получает и духовный дар. Если же это не жертва, а излишек, то это только раздражает получающего"(45.161).

Маммона у Толстого – широкий термин. В общем случае маммона есть то, что противостоит установлению Царства Бога и устанавливает что-то совсем другое.

Толстой повторял и повторял, что стремление богатеть и владеть богатством есть главное препятствие духовной жизни. Но ведь таких препятствий в человеческой жизни великое множество. И Толстой говорил о них. Но среди них стремление к богатой жизни занимает в сердце, жизни и проповеди Льва Николаевича особое и чрезвычайно больное место. "Более всего губит жизнь духа приобретение богатств"(24.420). Но – почему? Потому, что "богатство" для Толстого – это не столько имущественное положение и стремление к нему, сколько вся та мотивация, которая порождает нашу материальную цивилизацию или, что то же самое, – Царство животной личности. "Собственность" (как вера, как священный принцип) – основной двигатель Царства животной личности.

Вот несколько любимых Толстым изречений на этот счет:

"Отчего человеку хочется быть богатым? Отчего ему нужны дорогие лошади, хорошие одежды, прекрасные комнаты, право на вход в публичные места, увеселения? Только от недостатка духовной жизни. Дайте этому человеку внутреннюю, духовную жизнь, и ему ничего этого не будет нужно" (Эмерсон)

"Как тяжелая одежда мешает движениям тела, так и богатство мешает движению души" (Демофил)

"Люди ищут богатства, а если бы они только знали, сколько добра теряют люди, наживая богатство и, живя в нем, они бы старались избавиться от богатства с таким же усердием, с каким теперь стараются добиться его"(45.148-160).

Известно, что Лев Толстой боялся беды маммонизации России и активно восставал против реформ Столыпина. Сегодня мы вполне можем понять его опасения.

Породившая нынешние российские реформы культурная толпа нашего времени полагала с помощью тотальной маммонизации общества полностью разрушить вдруг ставший ей ненавистным коммунистический режим. В увлечении борьбы она и не предполагала, какого дьявола она выпускает на свободу. В результате произошла такая потрава душ гигантского числа людей, какой в человечестве, во всяком случае, в Новой Истории, не было.

В прошлые десятилетия массовых репрессий, тотального страха, великой войны и послевоенной разрухи человек, конечно, ожесточался, но не было нравственной деградации наций. Теперь же – за считанные годы – многие народы бывшего Союза, и русский народ, прежде всего, оказались на грани духовной катастрофы. Оказывается, что прямиком ведет к духовному разложению и душевной деградации не испытание насилием, кровью и подавлением свободы, а испытание форсированным стремлением к фиктивным благам материальной цивилизации, к Царству животной личности.

Только теперь мы можем вполне оценить прозрение Толстого во зло материальной цивилизации как таковой. Зло, основанное на суеверии собственничества.

10 (76)

Маммона – первая основа Царства животной личности. Но у него есть и другая основа.

В общественной жизни люди служат слепыми орудиями неумолимого темного ОНО, хотя редко сознают это так ясно, как герой Толстого,