История русского романа. Том 2 - Коллектив авторов

Иначе обстоит дело с Николаем Ростовым. Это характер, одинаково лишенный и нравственной активности, присущей Андрею Болконскому, и нравственной глубины, характеризующей Пьера. Наделенный «здравым смыслом посредственности» и присущим всем Ростовым душевным здоровьем, а также и экспансивностью, Николай из чувства самосохранения почти всегда уклоняется от бремени нравственной ответственности и трудности свободного нравственного суждения, стремится опереться на общепринятые нормы поведения и суждения и руководствуется ими в своем отношении к «путанице» личной и общественной жизни. А эта «путаница» не минует его, как — и других центральных героев романа. Николай вовлекается в нее карточным проигрышем Долохову, неопределенностью отношений с Соней и материальным неблагополучием семьи, наконец, политическим лицемерием Тильзитского мира, на мгновение поколебавшим его верноподданнический патриотизм. Но и здесь Николай гонит от себя это ужасное для него сомнение и, хватаясь за солдафонский принцип «не нам рассуждать», топит сомнение в вине. Это не лицемерие и не нравственная трусость, а своего рода естественный эгоизм, нежелание нарушить свое душевное спокойствие. Это инстинктивное подчинение своей внутренней свободы внешней необходимости, но не из высоких побуждений, как это имеет место у Кутузова, а по истинкту самосохранения. Потому Николай Ростов во всех случаях жизни остается одинаково славным, честным, но посредственным человеком, рядовым представителем своей среды и времени, берущим от жизни все что можно и закрывающим по возможности глаза на ее темные стороны.

Как и все ведущие герои Толстого, князь Андрей, Пьер Безухов и Николай Ростов — в своей основе герои автобиографические. Каждый олицетворяет какую‑то частицу самого Толстого, вернее определенный этап его собственных исканий. В князе Андрее отражен самый ранний период этих исканий, охватывающий годы юности и молодости писателя, вплоть до окончания Крымской войны. В образе Николая Ростова отражена и в то же время осуждена попытка писателя «устроить свой маленький мирок» посреди «страшной и нечестной действительности» в конце 50–х годов.

В сомнениях и исканиях Пьера обобщено все то, что представлялось Толстому наиболее важным и ценным в собственном внутреннем опыте; то, что характеризовало основное направление его собственных исканий и в значительной мере выражало его личные убеждения в период работы над романом. Но вместе с частицей самого Толстого в каждом из этих дрех образов отражен и особый аспект действительности: жизнь как предмет активного, волевого воздействия личности, затем как предмет нравственно — философского созерцания и поприще деятельного добра и, наконец, как источник естественных радостей, в силу своей естественности не подлежащих нравственной оценке, но получающих нравственное осуждение, как только они выдаются за нечто большее. Наиболее ярким примером этого служат «охотничьи» чувства и переживания Николая Ростова в деле под Островной (см. выше).

По тому же принципу отражения в нравственно — психологическом типе личности того или другого из неисчислимых аспектов действительной жизни строятся и образы княжны Марьи и Наташи Ростовой. Они дополняют друг друга, взаимно корректируют воплощенную в каждом одностороннюю форму восприятия действительности.

Мир княжны Марьи — это мир духовной жизни, нравственно очень высокий мир, но все же ограниченный в силу своей умозрительности и потому в значительной мере отрешенный от реальности. Мир Наташи — это мир непосредственного чувства, не только нравственного, но и физического инстинкта, пожалуй, самый радостный и гармоничный из всех обрисованных в романе индивидуальных миров, но все же гармоничный не до конца. Эмоциональность психологической реакции Наташи на окружающее, инстинктивность импульсов ее поведения — все это в силу своей бесконтрольности приводит иногда к преобладанию физического над нравственным, что подчеркнуто в сцене охоты и что толкает ее к Анатолю Курашну. После пережитой катастрофы, ценой страдания и тяжелой внутренней борьбы, нравственное начало души Наташи одерживает победу. Но оно не становится после этого более сознательным, т. е. остается на уровне нравственного инстинкта, а не сознания. И народное начало Наташиного характера — это не сознательное, а истинктивное начало, результат нравственной впечатлительности, восприимчивости ее натуры, а не работы духа и свободного нравственного выбора. В этой непосредственной, инстинктивной форме оно проявляется и в народной пляске «графинечки, воспитанной гувернанткой француженкой», и в патриотическом порыве, который заставляет ее, не рассуждая, встать в споре между матерью и отцом — отдать или не отдать обоз раненым — на сторону отца и тем решить дело.

Наташа Ростова — образ, генетически связанный с образами Татьяны Лариной, Лизы Калитиной и других носительниц высокого нравственного сознания, оттеняющего, как правило, нравственную неполноценность интеллектуального героя. Но в образе Наташи это традиционное для русского романа противопоставление, раскрывавшееся до того в плане сюжетной коллизии, личных взаимоотношений героя и героини, дано в более обобщенном, философском плане. Сознание нравственного долга, характеризующее Татьяну Пушкина и Лизу Тургенева, чуждо Наташе. Ею руководит другая, с точки зрения Толстого более естественная, а потому и искренняя, правдивая сила — чистота непосредственного нравственного чувства, «нерассуждающий» инстинкт добра. Наташа всегда и во всем живет для себя. Но ее «я» само по себе прекрасно и нравственно. И живя для себя, Наташа озаряет полнотой своей жизни окружающих. Дело не в том, что Наташа лучше других, а в том, что она счастливее их в силу естественной, природной гармоничности своего характера.

Доброта, щедрость души составляют нравственное преимущество Наташи над княжной Марьей. Но по интенсивности и глубине своей духовной жизни княжна Марья возвышается над Наташей. Та и другая являются в этом отношении носительницами родового, семейного начала.

Семья Ростовых воплощает жизнь в ее лучших естественных тенденциях. Семья Болконских — это та духовная вершина, которую достигла в своем историческом существовании дворянская культура, не имеющая, однако, по мнению писателя, дальнейших жизненных перспектив, зашедшая в тупик индивидуализма и волюнтаризма.

С этим связана в высшей степени противоречивая оценка, данная в романе движению декабристов. Отрицая целесообразность политической программы и выступления дворянских революционеров, Толстой всю жизнь преклонялся перед величием их нравственного подвига. В глазах писателя декабристы были теми идеальными, с его точки зрения, людьми, «которые готовы были страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой» (36, 228). Самым ценным и близким в движении декабристов Толстому представлялся присущий некоторым из них (Завалишин и др.) активный интерес к религиозно — нравственным вопросам. Провозвестником преимущественно этого течения выступает в романе Пьер Безухов. В образе же Андрея Болконского прослеживается формирование революционных воззрений декабристов, с точки зрения писателя волюнтаристских и потому исторически бесплодных.

Что же касается семьи Ростовых, то она обрисована как далеко не столь высокое в интеллектуальном отношении, но более жизненное, чем Болконские, воплощение исторических судеб дворянства, имеющее в перспективе возможность общей жизни с народом, и не только духовной, но и практической, в сфере экономических, хозяйственных отношений. В этом смысл образа Николая Ростова, каким он дан в эпилоге, — образа преуспевающего помещика, не столько распоржающегося своими крепостными крестьянами, сколько усваивающего от них «приемы хозяйства». Это, конечно, иллюзорная перспектива, отражающая не реальные тенденции исторического процесса, а еще не изжитые до конца дворянские иллюзии самого писателя. Но в то же время Ростов — помещик значительно ближе образу Левина на исходном этапе его развития, чем образу самого Николая, каким он предстоит до того. Образ Николая Ростова в эпилоге насквозь полемичен по отношению к революционно- демократическому решению земельного, в сущности основного для эпохи создания «Войны и мира», вопроса русской жизни. Против революционно- демократического решения этого вопроса направлено также и описание бунта в Богучарове. Бунт этот изображен как явление, не имеющее под собой твердой почвы в крестьянской жизни и психологии.

Образ Наташи в эпилоге также проникнут полемикой с революционно- демократическим решением женского вопроса. Толстой отрицает этим образом целесообразность и необходимость общественного раскрепощения женщины, ограничивает сферу ее жизненной деятельности пределами семейных обязанностей матери и жены. Наташа — жена Пьера Безухова и мать его детей — это, конечно, гимн «естественности», причем по преимуществу биологической. Но ее возвеличивание Толстым имеет не абсолютное, а только относительное значение. Княжна Марья, став женой Николая Ростова и матерью его детей, сохраняет все свое духовное обаяние и в этом смысле возвышается не только над Николаем, но и над Наташей.