Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу

Сжавшись от ужаса, она вышла из Тронного зала в перпендикулярный коридор и снова остановилась. Внезапно шум перерос в рёв; очевидно, толпа ворвалась в дворцовые ворота. Она слышала, как в Большой двор въезжают колесницы и лошади, входят люди, напутствуемые радостными криками, которые доносились сюда от самой реки. Хуже того, теперь она их разбирала: «Мен-хепер-Ра! Мен-хепер-Ра!»

Придворные выходили из зала в коридор и останавливались за спиной оцепеневшей царицы. «Я должна двигаться, должна идти дальше, не должна обращать на это внимания!» — говорила она себе. Но времени не хватило. Парадная дверь открылась настежь, и в коридор вошёл Тот.

При виде Хатшепсут он остановился. На его лице появилось выражение яростного удовлетворения. Под южным солнцем Тот загорел дочерна, как нубиец; его черты были чеканными, а глаза такими твёрдыми и ожесточёнными, что Хатшепсут показалось, будто она расшиблась о скалу. Как он отличался, как пугающе отличался от маленького сынишки Исет или от того дикого вавилонского мальчика, которым было так легко управлять...

   — Мы вернулись, — сказал он.

После крошечной паузы, наступившей в тот момент, когда Хатшепсут не позволила себе облизать пересохшие губы, она спросила:

   — Мы?

Он отступил от дверей, и царица увидела, что Большой двор полон лошадей, колесниц... и солдат.

Солдаты. Их командиры. Они выросли как из-под земли, полностью вооружённые и обмундированные. На них были боевые доспехи - шлемы, юбки из грубого полотна, кирасы из стёганой кожи со знаками различия, алые пояса с кинжалами или продетыми в них боевыми топорами. Тут был начальник пехоты, следивший за щитами и дротиками, сложенными на брусчатке у самых ступеней дворца; у внешних ворот стоял начальник лучников, наблюдавший за двумя рядами стрелков, которые маршировали по аллее к старым казармам. Она поспешно отвела взгляд. Начальник лучников. Он едва повернулся к ней, разговаривая с кем-то через плечо, и Хатшепсут увидела его лицо — смуглое бдительное лицо с большим изогнутым ртом.

Картина заколебалась, расплылась, и стук зубил сменился грохотом. Мучительно ощущая присутствие за спиной толпы придворных, она сказала голосом, которого не узнала сама:

   — Кто эти люди?

   — Египетское войско! — бросил ей в лицо Тот, и она отшвырнула его слова назад.

   — У Египта нет войска! Моё Величество не нуждается в нём и не желает его!

   — Тем не менее оно перед вами. Остальные — ещё десять тысяч — на реке. Приплыли из Нехеба.

«Нехеб, — подумала она. — Уах. О боги, после стольких лет... Все мои друзья мертвы, а враг жив».

   — Понимаю... Приплыли из Нехеба. — Она напряглась, пытаясь заставить себя говорить не шёпотом и более естественным тоном. — Отлично, вот пусть туда и возвращаются. Прикажи им немедленно снова грузиться на барки.

   — Нет, не прикажу. Я привёл их в Фивы, и тут им самое место. Мне нужны казармы и плац.

   — Я не разрешаю этим ордам занимать казармы Моего Величества! — крикнула она.

   — Ваше разрешение или неразрешение не имеет значения, — спокойно сказал он и повернулся, готовясь уйти.

   — Тот! — вскричала она.

Он обернулся и смерил её таким тяжёлым взглядом, которого Хатшепсут не видела никогда в жизни. «О боги! О боги! — подумала она. — Ненни, помоги мне! Ты всегда любил меня, помоги мне, помоги!»

   — Я отдала тебе приказ, разве ты не слышал? — прежним хриплым, сдавленным шёпотом произнесла она.

   — Слышал.

   — Тогда повинуйся. Я Ма-ке-Ра. Я фараон! Распусти эти отряды!

Выражение лица Тота изменилось. Он поднял глаза, внимательно рассмотрел стоявших за спиной царицы придворных и снова посмотрел ей в глаза.

   — Если ты фараон, — резко сказал он, — ты и распускай их.

Снаружи, на аллее, крики перешли в рёв: видимо, подходили новые полки.

   — Мен-хепер-Ра! Мен-хепер-Ра!

Во дворце по-прежнему стояла мёртвая тишина. Хатшепсут видела, как она гневно идёт по Большому двору, слышала, как высокомерно и звонко отдаёт команду... но не видела, не могла видеть, что будет потом. Её мучительное молчание длилось и длилось, пока не стало казаться, что оно продлится всю жизнь.

   — Ты должен повиноваться мне, — наконец прошептала она, — ты должен повиноваться...

   — Отныне я перестаю повиноваться тебе, — ответил Тот. — Раз и навсегда.

Он отвернулся и ушёл. И на этот раз Хатшепсут не рискнула окликнуть его. Она стояла, глядя прямо перед собой и прислушиваясь к решительному, бодрому звуку его шагов. Тот шёл к своим покоям, где его ждала Майет, беременная вторым ребёнком. Толпившиеся за её спиной придворные не издавали ни звука, но никуда не уходили, смотрели и слушали. «Если ты фараон, ты и распускай их». А что в ответ? Тишина.

Перед внутренним взором Хатшепсут возникла столь яркая картина, как будто это было наяву. Она увидела беседку в маленьком саду, стоящие на её ступенях корзины с раскрашенными яйцами, играющих детей, молчаливого Ненни в золочёном кедровом кресле и свою мать Аахмес, с гордо поднятой головой на увядшей шее и выражением безмятежной царственности выслушивающую другой решительный и уверенный в себе молодой голос: «Вовсе не обязательно, чтобы вы понимали это, госпожа моя мать. Ненни, я присоединюсь к тебе на совете, как собиралась».

Так сказала она однажды летом когда-то давным-давно... тем же самым беспощадным тоном, которым сегодня Тот разговаривал с ней. И ушёл он той же решительной, самоуверенной походкой, которой шла она, оставив позади застывшую в позе величавого одиночества, лишившуюся власти мать.

«Я буду фараоном, пока не умру», — подумала Хатшепсут.

Царица не позволила себе облизать губы, хотя они двигались с трудом, как будто были сделаны из камня.

— Собери придворных под окном, — сказала она Нибамону. — Моё Величество проведёт награждение золотом.

Хатшепсут с трудом поднялась по одной стороне двойной лестницы и подошла к Окну Царских Появлений, желая, чтобы её глаза ослепли и не видели солдат, мельтешивших в Большом дворе. Она методично бросала ожерелья и золотые цепи Анпу и его слугам, пока стоявшие рядом корзины не опустели. Когда всё закончилось, она повернулась, тяжело спустилась по лестнице, пересекла зал, вышла в коридор и двинулась в Царские Покои. Там она отпустила свиту и одна прошествовала в гостиную с жёлтыми стенами. Дверь за ней закрылась.

Мгновение царица стояла неподвижно, словно стук хлопнувшей двери эхом отдавался у неё в ушах, а затем принудила себя подойти к туалетному столику. Подняв серебряное зеркало, она долго молча смотрела на лицо фараона. «Её Величество была прекрасной цветущей девой...» Её Величеству было только сорок семь лет, но сейчас за ней никто не следил, а в её ушах стучали зубила. Лицо начало меняться. Прежде чем царица опустила зеркало, на неё поглядела старая женщина.

Её Величество была девой... Её Величество была девой.

Она медленно повернулась, на свинцовых ногах миновала гостиную и вошла в альков спальни, где в нише у изножья её кровати стояло золотое изображение Амона. Звёздная карта на потолке была уничтожена; комната больше не казалась знакомой. Но изображение стояло там же, где всегда. Она опустилась перед ним на колени и посмотрела в золотое лицо.

Минуты проходили в молчании.

   — Почему они отвергают меня? — наконец прошептала она. — Разве я сделала что-нибудь не по твоей воле и не для твоей славы? Сделала? Сделала? Или не сделала то, что следовало сделать царице?

Слёзы, которые она сдерживала все эти месяцы, внезапно хлынули ручьём. Она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. «Нет! Нет! — думала Хатшепсут. — Мои свершения велики и прекрасны. Я не допустила ни одной ошибки, если не считать того, что родилась девой, а не мужчиной».

Наконец рыдания утихли. Царица медленно подняла голову, чувствуя себя измученной и в то же время странно очищенной этими слезами и пониманием того, что она сказала правду. Потянувшись к маленькой коробочке рядом с жаровней, она достала шарик мирры и бросила его в огонь.

   — Услышь меня, — прошептала она. — Услышь свою любимую дочь. Когда смерть возьмёт моё Ка, смени мне тело. Молю тебя — позволь мне воссесть на трон Осириса в образе мужчины.

Спустя мгновение она поднялась и подошла к столу рядом с ложем. «Я буду фараоном, пока не умру...»

На столе стоял графин с вином. Она наполнила кубок и сняла с верхней полки сандаловую коробку. Внутри лежала коробочка поменьше, сделанная из алебастра, а внутри той находилась крошечная шкатулочка из чёрного дерева с шариком, который был вовсе не миррой. Она бросила шарик в кубок.

Вытянув руки перед собой и тесно сжав их, она начала шептать Заявление о Невиновности: