Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

ему оружия, и что он, голорукий, будет делать?»

Но Лешка держался кремнем. Не то что словом, но и взглядом не обнаружил, что его томит жгучее любопытство. Он шел с таким видом, будто все знает, видел и не такое. Он твердо запомнил свое бойцовское место, к тому же и побаивался: «Начнешь лишку вертеть башкой да зыркать глазами, переступишь как ни есть командирский приказ — Грачев и ахнет в затылок. Угадай вот его. То лыки дерет, лапотник, соня, то командир, и полны карманы всякого оружия».

Особенно тревожило то, что Грачев и все прочие глядели на Лешку тоже без всякого интереса. «Может, они затаились вроде меня, а может, в самом деле я для них и плевка не стою. Тут, случись чего, не дрогнут».

Но вот один молодой, высокий, румяный усач перехватил Лешкин взгляд, одобряюще усмехнулся и спросил:

— Здорово устал, братишка? Проси у командира привал!

Лешка ответил на добрую усмешку радостной, во все лицо, улыбкой, потом беспокойно обернулся на Грачева — не нарушен ли воинский порядок? Нет. Грачев тоже приободрил его усмешкой и сказал:

— Зачем ему привал? На деревне он первый бегунец. От самого от него слышал.

Лешке вспомнился лес, разговор с матерью и похвальба: «Я в деревне всех мальчишек перегоняю». «Неужели Грачев там, в лесу, слышал? Там! Больше я при нем не говорил. Как же это он? Где же это он был? Рядышком?»

И Грачев стал для Лешки еще непонятней, интересней и еще немножко пострашней.

Стемнело. Грачев объявил привал на ночлег. Под густой елкой развели маленький костерок, подогрели консервы, в баклажках воду, поели, запили. Партизаны наперебой угощали Лешку. Усач сделал ему постель из еловых веток. Заснул Лешка спокойно, как дома.

Утром партизаны выбрались из чащи на дорогу и залегли у моста через лесистый овраг. Дорога долго была пустая. Она шла только в Ваничи да в Степаничи и там кончалась. Но перед полуднем на дороге раздалась немецкая речь.

— Лешка, гляди в оба, — шепнул Грачев.

К мосту близился верховой отряд немцев из пяти человек и двуколка с одним седоком.

Лешка шепнул Грачеву:

— Те самые, наши…

— Ползи в кусты. — Грачев указал парню, куда ползти.

Лешка отполз до половины и остановился. Он не мог побороть желание поглядеть, что будет на дороге.

«Ничего, сойдет, Грачев не узнает, затылком-то он все-таки не видит», — усмирял Лешка свою тревогу, что нарушил приказ.

Но спокойно лежавший Грачев вдруг зашевелился, повернул к Лешке голову, а затем и руку с револьвером. И Лешку точно перебросило вихрем на указанное место. Он не заметил и потом не припомнил, чем поранил левую руку, где оборвал у мешка одну лямку. Кусочек его жизни от того момента, как Грачев пригрозил револьвером, до выстрелов на дороге, потерялся навсегда.

Выстрелы вернули Лешке зоркость и память. Он видел, что вслед за выстрелами верховые немцы упали, один сразу вниз головой, другие медленно, цепляясь руками за седла и стремена, а немец с двуколки побежал в кустарник. Затем он перекувырнулся, его, должно быть, саданула пуля, и круто переменил направление, прямо на Лешку. И опять будто не своей, а чужой силой Лешка вскочил и, топчась на месте, закричал так дико, что самому стало страшно. Немец тоже испугался и от испуга остановился. Тут другая пуля срезала его окончательно.

К Лешке подбежал усач, схватил за руку, потянул к дороге. Когда выбрались на нее, там уже не было ни немцев, ни коней, ни двуколки — все полетело в овраг. Партизаны торопливо забрасывали землей пятна крови на мосту. Забросали, поправили оружие, которого стало больше, и перебежали в лес.

С полчаса шли быстро, молча, а дальше Грачев сразу сбавил шаг, подозвал Лешку, протянул ему какую-то штучку — два железных кольца, скрепленных небольшой цепочкой.

— Это, парень, тебе на память!

Лешка удивленно вертел незнакомую увесистую штучку.

— Не узнаешь? Не встречал? Кандалы. Немцы десять пар везли. Чуешь кому?

— В первую голову моей мамке, дяде Луке.

— Пожалуй, и тебе не миновать бы. Десять пар. Аккуратный, предусмотрительный народ немцы.

— И мы ничего себе, — весело сказал усач.

— Не хаю. Лешка, ты надень их, попробуй. Глубже немца узнаешь. Протягивай руки. Что, ранили?

— Царапина. Подсохла уж…

— Подсохла, а кандалики пробовать пока не стоит.

— Десять пар, — бормотал Лешка. — Ну, мамке, ну, Луке, ну, мне. Остальные кому же?

— Всем подряд.

У знакомого уже перехлеста троп партизаны разделились. Грачев с Лешкой пошли в Березовый лог, остальные свернули вправо.

Наедине Грачев сказал Лешке:

— За тобой два нарушения командирского приказа. Остановился не в указанном месте — раз, вскочил, когда приказано было лежать, — два. В другой-то раз к делу получилось. Не вскочи ты да не ошарашь немца воем — пожалуй, и умотался бы немчик. За это я тебе оба нарушения прощаю. Но помни: прощают только однажды. И орал же ты, я думал — кишки из тебя выпустили. Испугался?

— Не знаю.

Грачев ласково потрепал его по спине:

— Не стыдись, признавайся, это и не с такими героями случается. В крике большая сила, верно. «Ура» недаром кричат. Бывает, одной «урой» добывают серьезную победу. Вон показались ваши березы. Скоро мы расстанемся. Мой приказ: больше того, что расскажу я, не размазывай!

В Березовом логу у Матрены Грачев побыл недолго и на разговоры был очень скуп:

— Пока можете не бояться. Немцы никак раньше недели не скажутся, — и занялся кандалами. Примерил Матрене — как раз впору, Луке были малы, Анке велики, что Анку привело в шумный восторг. Она совала руки в кандалы, затем убирала и твердила задорно:

— Нас с Лукой не возьмешь. А мы с Лукой убежим.

По уходе Грачева и мать, и Лука, и соседи