Сочинения - Иоанн Кассиан Римлянин

\637//шенства никто не может достичь, кроме киновитянина. Такого человека пророк Исайя, описывая, так ублажает и восхваляет: если ты удержишь ногу твою ради субботы от исполнения прихотей твоих во святой день Мой,… и почтишь ее тем, что не будешь заниматься обычными твоими делами, угождать своей прихоти и пустословить, — то будешь иметь радость в Господе, и Я возведу тебя на высоты земли и дам вкусить тебе наследие Иакова, отца твоего: уста Господни изрекли это (Ис 58, 13, 14). А совершенство пустынножителя состоит в том, чтобы иметь дух свободный от всего земного и соединять его со Христом, насколько позволяет человеческая слабость. Пророк Иеремия, описывая такого мужа, говорит: блажен человек, который взял иго в юности своей, сядет одинок и будет безмолвствовать, ибо он возвысился над собою[153] (Плач 3, 27, 28). И Псалмопевец говорит: я уподобился пеликану в пустыне; не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле (Пс 101, 7, 8). Итак, если кто не стремится к этой цели общежития и отшельничества, то напрасно вступает в киновию или в отшельничество; потому что ни тот, ни другой не исполнит добродетели своего звания.

глава 9 О полном и истинном совершенстве

Но это не есть целое и во всем полное совершенство, а только часть совершенства. Совершенство редко и очень немногим достается по дару Божию. Ибо тот истинно и не

\638// отчасти совершенен, кто и в пустыне нечистоту[154] уединения и в киновии слабости братьев сносит с равным великодушием. И потому трудно найти в том и другом жительстве совершенного во всем; потому что ни отшельник не может вполне достигнуть нестяжательности, презрения и лишения материальных вещей, ни киновитянин — чистоты созерцания; хотя я знаю, что того и другого совершенно достигли авва Моисей, Пафнутий и два Макария. Они так были совершенны в том и другом жительстве, что когда, удалившись дальше всех обитателей пустыни, ненасытно наслаждались уединением, насколько было возможно для них, никак не искали общества человеческого; однако так сносили посещение и слабости приходивших к ним, что, когда стекалось к ним бесчисленное множество братьев для свидания и наставления, с непоколебимым терпением снося почти постоянное беспокойство принятия, они, казалось, во все время своей жизни ничему другому не учились, как только услуживать общим обязанностям приходящих, так что все недоумевали, в каком преимущественно жительстве у них было больше тщания, т. е. в пустынной ли чистоте или в жизни киновийской удивительнее проявлялось великодушие их.

глава 10 О тех, которые, будучи несовершенными, удаляются в пустыню

А некоторые так превозносятся продолжительным безмолвием в пустыне, что вовсе боятся сообщения с людьми, и когда хоть немного уклонятся от своего пустынного уединения по случаю посещения братьев, то возмущаются значительным беспокойством духа и явно малодушествуют Это обыкновенно случается с теми, которые, несовершенно обучившись в киновии, не очистившись от прежних пороков, с незрелым расположением переходят на житель

\639//ство в пустыню Они, всегда несовершенные и слабые в том и другом жительстве, колеблются, куда бы ни наклонял их ветер смущения. Ибо как сообществом или беспокойством братьев возмущаются по нетерпеливости, так, и пребывая в пустыне, не переносят скуки того безмолвия, которого искали, потому что они не знают даже самой причины, для которой нужно желать или искать пустынножительства, но сущность добродетели и этого пустынножительства видят в том, чтобы, уклонившись от общения с братьями, только избегать и укрываться от взоров человеческих.

глава 11 Вопрос о средстве вразумить тех, которые скоро удаляются из киновии

Герман. Каким же средством можно бы помочь нам и прочим одинаковой с нами слабости и меры, которые, мало научившись правилам общежития, прежде подавления всех пороков начали домогаться жительства в пустыне, или каким образом мы могли бы приобрести постоянство невозмутимого духа и непоколебимую твердость терпения, — мы, которые, неблаговременно прекратив жительство в киновии, оставили как бы школу и поприще для упражнений, на котором начатки свои вполне должны бы изучить и усовершенствоваться? А ныне, пребывая в пустыне, как достигнем совершенства великодушия и терпения? Как испытательница внутренних движений — совесть узнает, есть ли в нас эти добродетели или нет, чтобы нам, когда в удалении от людей не подвергаемся никаким раздражениям от них, обольстившись ложным мнением, как бы не подумать, что мы имеем непоколебимое спокойствие духа?

глава 12 Ответ: как пустынник может узнать свои пороки

Иоанн. Для искренно ищущих врачевания не может быть недостатка в средствах к исцелению у истинного врача душ, особенно для тех, которые по отчаянию или

\640// беспечности не пренебрегают своими недугами, не скрывают опасности своих ран или по строптивости духа не отвергают лекарства покаяния, но со смиренным и благоговейным духом прибегают к небесному Врачу для исцеления болезней, приключившихся по ошибке ли от незнания или по нужде. И потому мы должны знать, что если удаляемся в пустыню или отдаленные места, еще не исцелившись от пороков, то прекращается только действие их, а страсть не подавляется. Ибо внутри нас скрывается, даже распространяется корень всех грехов, который не был исторгнут. А что он живет в нас, это узнаем из следующих признаков: например, когда, находясь в пустыне, приход братьев или краткое промедление их принимаем с каким–то неудовольствием смущенного духа, то узнаем, что в нас еще есть живая страсть нетерпеливости. А когда ожидаем прихода какого–либо брата, и если он по какой–нибудь необходимости замедлит, а мы в крайнем негодовании обвиняем его медленность, и чрезмерная забота ожидания возмущает наш дух, то испытание совести ясно покажет, что в нас есть пороки гнева и печали. Если брат попросит книгу для чтения или другую какую–нибудь вещь для употребления, и опечалит нас его просьба, или наш отказ оттолкнет его, то нет сомнения, что мы еще связаны узами скупости или сребролюбия. Если внезапный помысел или порядок священного чтения приведет нам на память женщину, и при этом мы почувствуем какое–то возбудившееся щекотание, то должны знать, что в наших членах еще не погасла блудная страсть. Если же от сравнения нашей строгости с послаблением других хоть самое тонкое возношение будет искушать нашу душу, то верно мы растлены злой заразою гордости. Итак, когда заметим эти признаки пороков в нашем сердце, то должны знать, что у нас нет только действия греха, а не самой страсти. Если мы вступим в сообщение с людьми, то эти страсти, тотчас выходя из пещеры наших чувств, показывают, что они рождаются не тогда, как обнаруживаются, а в действительности долго скрывались, не обнаруживаясь. Та-\641//ким образом и пустынник, который старается чистоту свою показывать не людям, но представлять неоскверненной перед взором Божиим, узнает из верных признаков, что в нем есть укрепившиеся корни всякого порока.

глава 13 Вопрос о том, как может исцелиться тот, кто, не очистившись от пороков, удалился в пустыню?

Герман. Мы довольно ясно поняли признаки немощей и способ различать болезни, т. е. каким образом скрывающиеся в нас пороки могут быть узнаны. Мы все видим из ежедневного опыта и долговременных движений наших помыслов, как сказано. Нужно еще, чтобы как ясной речью раскрыты нам признаки и причины болезней, так и средство к врачеванию было показано. Нет сомнения, что тот правильно может рассуждать о средствах исцеления недугов, кто познал причины и происхождение их из свидетельства совести больных. Итак, хотя учение твоего блаженства обнажило сокровенные наши раны, мы осмеливаемся ожидать и учения о врачевстве, потому что ясное раскрытие болезни подает надежду на исцеление; однако поскольку первое начало спасения, как ты говоришь, приобретается в киновии, и быть здоровыми в пустыне могут только те, кто сперва в киновии исцелились, то мы от гибельного отчаяния падаем духом, чтобы нам, оставившим киновию несовершенными, вовсе не лишиться возможности быть совершенными в пустыне.

глава 14 Ответ о врачевании несовершенных пустынников

Иоанн. Заботящимся об исцелении своих болезней не может быть недостатка в спасительном средстве; и потому как узнаются признаки каждого порока, таким же образом нужно искать и средства против них. Ибо как у пу-\642//стынников, как мы сказали, бывают пороки, свойственные жительству среди людей, так не отвергаем, что и упражнения в добродетелях, и средства к исцелению могут быть у всех, удаленных от обращения с людьми. Итак, когда кто–либо узнает из вышесказанных признаков, что он подвергается смущению от гнева или нетерпения, то пусть упражняет себя в противных делах и, представив себе многие обиды и потери, как бы причиненные ему другим, пусть приучает свой дух с совершенным смирением переносить все, что злость может нанести ему; также, часто представляя себе все скорбное, нестерпимое, пусть всегда размышляет со всяким сокрушением сердца, с какою кротостью он должен встречать это. И таким образом взирая на страдания всех святых и самого Господа, все виды не только оскорблений, но и казней считая меньше своих заслуг, приготовит себя к перенесению всяких оскорблений[155]. А если кто по какой–нибудь надобности будет позван в собрание братьев, что нередко может случаться даже и с самыми строгими обитателями пустыни, если из свидетельства совести узнает, что дух его возмутился даже из–за маловажных предметов, то, как самый строгий судья сокровенных движений, тотчас пусть представит себе самые жестокие обиды, коими он при ежедневном размышлении упражнял себя для совершенного терпения; и таким образом, укоряя и порицая себя, пусть приговаривает: ты ли это тот добрый муж, который, когда упражнял себя на поприще пустыни, предполагал, что непоколебимо перенесешь все несчастья, который давно, представляя себе не только высшие обиды от оскорблений, но и несносные наказания, считал себя довольно сильным и непоколебимым во всех бурях? Как это твое непобедимое терпение поколебалось от произнесения легкого слова? Как дом твой, такой громадный, построенный, как казалось тебе, на самом твердом камне,