Знак Дракона (сборник) - Сергей Казменко

Поначалу всё справа было закрыто снежно-белым под солнцем, ещё клубящимся и местами поднимающимся на десятки метров в высоту облаком. Но постепенно оно всё более успокаивалось и оседало, и вот уже кое-где сквозь него стали проглядывать заросли скэнба — сперва на возвышенностях, а потом и по склонам, и лишь в низинах клочья ядовитого тумана попадались до самого конца обратной дороги. Но скэнб теперь был совсем не таким, как прежде, не таким, какой ещё стоял впереди нас с противоположной стороны полосы. Стебли его почернели, как будто обожжённые жарким коптящим пламенем, они постепенно теряли свою жёсткость, местами изгибались и оседали на песок, местами оплывая, будто гигантские чёрные свечи. Когда мы достигли точки, с которой начинали обработку, справа от нас скэнба уже не было — было лишь устилавшее песок сплошное переплетение осклизлых чёрных стеблей.

И тогда пришло время действовать, потому что оба флаера ушли на дозаправку, а три вездехода были далеко.

Я потянулся к дублирующей панели и не спеша, потому что напутать было никак нельзя, стал вводить в систему код управления. Зигмунд говорил, что этот код уже применялся. Трижды. Но я не знал, кем и когда.

Где-то на середине ввода сработала — так и должно было случиться система блокировки, и вездеход резко затормозил и остановился. Теперь он мог подчиняться только моим командам, но для этого требовалось ввести код управления до конца. Гребнев — я видел это боковым зрением — ничего не понимая повернулся ко мне. Он о чём-то спрашивал, но я даже не слышал его, и только когда индикатор на пульте показал, что код в системе, и я троекратно повторил команду разрыва связи и смог, наконец, перевести дух, до меня дошли его слова:

— Вы можете, наконец, объяснить, что всё это значит?!

— Не мешай, — ответил я. — Потом.

Мне ещё нужно было сделать очень многое. И я всё ещё надеялся, что сумею ему хоть что-то объяснить. Не всё, конечно, но хотя бы часть, достаточную для того, чтобы он помог мне и не чувствовал себя при этом предателем. Я думал тогда, что сумел бы сделать это, если бы он дал мне время, и я даже завидовал ему, потому что сам я знал слишком много, и именно предателем, самым последним предателем я себя чувствовал тогда, и никто уже не мог отнять у меня этого знания и лишить меня этого чувства. Но на все объяснения требовалось время, и чтобы как-то выиграть его я не глядя сунул ему в руку свою карточку инспектора — всё равно даже теперь я не осмелился бы вставить её в ридер системы, чтобы не спровоцировать нашего противника на непредвиденные действия — и стал набирать необходимые команды. Те, кто создавал программное обеспечение аппаратуры связи, были мудрыми людьми. Они предвидели то, что рано или поздно может возникнуть необходимость в тех действиях, которые я предпринимал, хотя, конечно, не знали и не могли знать, зачем это может хоть кому-то понадобиться и понадобится ли это вообще. Они ничего ещё не знали о Нашествии, ни о том, какими методами оно осуществляется, но они предусмотрели возможность задания последовательности команд, необратимо разрушающей функционирование аппаратуры связи. Именно эту последовательность я и вводил теперь в систему.

Когда всё было готово, я восстановил связь со спутником. Наверное, мне следовало как-то замереть перед тем, как вводить эти команды в его систему связи, хоть чем-то отметить момент, возврата с которого быть уже не могло. Но я ничего такого уже не помню.

Времени было в обрез, действовать надо было без задержек, и я как автомат делал то, что было намечено заранее. И лишь когда спутник, висевший над нами, был необратимо выведен из строя, лишь когда вся аппаратура связи вездехода была намертво заблокирована, лишь когда обнаружить нас вне пределов прямой видимости стало абсолютно невозможно — а кому придёт в голову искать нас в том аду, через который я собирался провести вездеход? — лишь тогда я повернулся к Гребневу и спросил:

— Тебе нужны какие-то объяснения?

Я уже тронул вездеход и вёл его в сторону леса — отсюда до него было не больше пятнадцати километров. И никто не смог бы перехватить нас по пути туда теперь, после обрыва связи — в этом я был уверен. И никто не станет искать нас там, если нас вообще будут искать, если им вообще будет тут до поисков. Я всё увеличивал и увеличивал скорость и старался не думать о том, что же творится сейчас с другими, со всеми сотрудниками биостанции, оставшимися во время прорыва без связи. И всё равно не мог не думать об этом.

— Нет, — ответил, наконец, Гребнев на мой вопрос — я уже и забыл, что задал его. Ответил тихо, но таким голосом, что я даже вздрогнул и посмотрел в его сторону. Он сидел, глядя прямо перед собой, с бледным, каким-то помертвевшим внезапно лицом — так, будто прислушивался к какой-то зреющей внутри боли. И я вдруг почувствовал, что ничего я ему объяснить не сумею, что ему нужно говорить либо всё, либо ничего вообще не говорить.

— Ты прочитал? — спросил я его.

— Да, — он протянул мою карточку назад, и я спрятал её обратно в карман. Я больше не глядел на него — местность становилась всё более пересечённой, я вёл машину на приличной скорости и, несмотря на весь свой опыт участия в ралли, несколько раз был близок к перевороту. Наверное, происходило это потому, что я злился и не мог целиком сосредоточиться на вождении. А злился я потому, что он всё так же сидел молча, глядя вперёд, и не говорил ни слова. Наконец, я не выдержал и спросил:

— Что, так и будешь молчать?

— Остановите машину, — сказал он и начал подниматься.

— И не подумаю. Зачем? — я повернул не слишком аккуратно, и его бросило назад в кресло.

— Тогда я выйду на ходу, — снова поднимаясь, сказал он. — Это у вас есть приказ вернуться любой ценой. А я не желаю быть предателем.

На этот раз я специально резко дёрнул машину вправо, а когда он снова стал подниматься, я не поворачиваясь ударил его левой рукой. Он не знал, как защищаться от такого удара — приёмы подобного рода не входят в число разрешённых, и о них давно уже забыли.

Он вообще, наверное, не думал, что надо защищаться. Он даже и почувствовать ничего, наверное, не успел — просто дёрнулся вперёд, едва не ударившись лицом о пульт, но я выставил руку и отбросил его в кресло. Потом кое-как, потому что он сполз вниз, закрепил его фиксаторами, и больше уже не отвлекался.

Лес открылся внезапно и совсем рядом, потому что как всегда граница обработанного биофиксатором участка проходила по водоразделу. Я не ожидал встретить какие-то препятствия при въезде в него, но, видимо, описания сетчатого леса, которые я изучал при подготовке, не годились для участков, соседствующих с созданной человеком пустыней. Вместо гигантских стройных опорных стволов я увидел впереди сплошные заросли скэнба, фактически живую стену из скэнба, простиравшуюся в высоту до самого второго яруса леса. И стена эта, конечно, была столь же непроницаема, как непроницаем был сам второй ярус, образованный переплетёнными и сросшимися друг с другом ветвями опорных деревьев. Километра два я проехал вдоль этой стены, не особенно надеясь, что хоть где-то сумею обнаружить проход сквозь неё, потом остановил вездеход и, развернув аэрозольную пушку выпустил в неё облако биофиксатора.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});