Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони

Учитывая все обстоятельства, естественно, нельзя было и подумать о том, чтобы испросить у Людовика XIII разрешения. Это было необходимо для того, чтобы принц крови мог заключить брак. Но на войне как на войне! Решили пренебречь условностями и сыграть свадьбу потихоньку, без излишнего шума. Потом, после победы, можно будет перед коронацией организовать в соборе Парижской Богоматери другую, по-настоящему пышную церемонию. А пока, бог с ним, пусть будет герцогская часовня и минимальное количество свидетелей. Пока лучше без огласки. Утром 3 января 1632 года монах-бенедиктинец из монастыря Сен-Ромен, что в Нанси, благословил брак Гастона Орлеанского и Маргариты Лотарингской.

Правду сказать, обстоятельства, при которых праздновалась свадьба, были глубоко безразличны новой Мадам.[5] Пусть бы ее выдали замуж хоть под открытым небом и в чистом поле, пусть бы ее венчал сельский священник, – ей и это было бы все равно! Единственное, что стоило внимания в ее глазах, – это то, что она смогла наконец вложить свою трепещущую руку в руку Гастона. Когда наконец настало время чарующего одиночества вдвоем, она с потрясающей искренностью выдохнула:

– Я полностью принадлежу вам, дорогой мой господин!.. И я знаю, что отныне никакая сила в этом презренном мире не сможет разлучить нас!..

Принцесса явно недооценила ни людей, окружавших ее, ни события, которые вскоре должны были свершиться. Увы, только что заключенному союзу угрожала вполне реальная опасность. Все составляющие этой опасности можно было бы назвать поименно: король Людовик XIII, герцог де Ришелье, война, да и люди вообще. Все это выходило за пределы понимания молоденькой влюбленной принцессы, но тем не менее в очень скором времени начались неприятности.

Две недели спустя после свадьбы герцог Лотарингский был вынужден под угрозой оружия подписать с Людовиком XIII унизительный для него договор в Вике. Гастон, почувствовав, что жизнь в Нанси перестает быть такой уж безопасной, поспешил сбежать, даже и не подумав взять с собой жену. Впрочем, когда речь идет о личной безопасности, вряд ли кто-либо станет ждать, пока красивая женщина, пусть даже и любимая, упакует свои чемоданы и соберет свои безделушки. Гастон прыгнул в седло и, посоветовав Маргарите не забывать его, стрелой понесся по дороге, ведущей к Брюсселю.

Потеряв всякую надежду на лучшее, почти больная от тоски, охватывавшей ее при мысли, что ужасные стражники кардинала могут быть расставлены по оврагам близ Нанси, чтобы подстеречь, схватить и повесить ее ненаглядного Гастона, Маргарита, плача, смотрела вслед мужу. Гастон слишком торопился, чтобы оглянуться и увидеть белый платок, трепещущий в руке Маргариты. Сигналы этого любовного телеграфа, к которому прибегают нежные сердца в минуту расставания, остались без ответа.

Герцог Карл, который также присутствовал при этом бесславном бегстве вместе со своим братом, кардиналом Франциском Лотарингским, смотрел на происходящее совершенно по-иному. Он теребил бороду, прислушиваясь к цокоту копыт, обрушившихся на каменные мостовые его славного города.

– Интересно, – сказал он, помолчав, – правы ли мы были, дав согласие на ваш брак с ним, сестрица?.. А главное – так быстро…

– А почему бы, скажите, пожалуйста, вам было не дать согласие на наш брак?

– Само собой понятно почему. Людовик никогда не согласится признать законным брак, заключенный без его разрешения. И ваш муж сбежал… Причем его поспешность кажется мне подозрительной!

– А что, по-вашему, ему было делать? – возмутилась Маргарита. – Сидеть здесь и дожидаться, пока король пришлет команду гвардейцев, чтобы схватить его и бросить в тюрьму?

– А то и повесить. Договаривайте до конца, раз уж начали! На мой взгляд, если вы позволите мне говорить в открытую, ему следовало бы, по крайней мере, дождаться момента, когда станут известны точные намерения Его Величества. А теперь – кто знает, увидим ли мы его вновь?..

Намек на трусость Месье, прозвучавший в речах брата, мигом осушил слезы герцогини Орлеанской и вызвал у нее приступ неудержимого гнева.

– Вы забываете, братец, что я – его жена перед богом и людьми! Какая разница, дал король согласие или не дал его? Разве в его силах разъединить тех, кого соединил сам господь? Уж я-то знаю, что увижу Гастона. Даже если мне придется прождать его до конца своих дней, я даю вам слово, что дождусь!

– Успокойтесь, сестра! – сказал кардинал. – Мы все надеемся на то, что господь не потребует от вас такой жертвы и вы увидите Месье раньше, чем поседеете! Как вы сами говорите, вы теперь замужем. Вот только… я, как и наш брат, опасаюсь, что у вашего августейшего супруга не слишком сильный характер. Он очень приятный человек, очень любезный, но немного легкомысленный. Бегство всегда кажется ему лучшим способом защиты. В нем нет ничего от Цезаря, в вашем супруге, сестра, и, к несчастью, это сразу же бросается в глаза!

Маргарита еще больше разозлилась, но все-таки не рискнула оспаривать утверждение брата, что Гастону вовек не быть увенчанным лаврами Цезаря. Она вступилась за него несколько иначе.

– Вам, человеку церкви, должно быть стыдно, братец, возводить напраслину на того, кто сам не может себя защитить! Уж я-то знаю, что мой супруг любит меня не меньше, чем я его. Он сохранит мне верность при любых обстоятельствах, и одна только смерть сможет разлучить нас! И я запрещаю, слышите, я категорически запрещаю вам сомневаться в этом! Мы принадлежим друг другу, и это на веки веков!..

– Аминь, – вздохнул кардинал Лотарингский. – И да услышит вас господь, дорогая сестра…

Пока Маргарита томилась и умирала от скуки в герцогском замке Нанси, пытаясь хоть как-то убить время, то набрасываясь на вышивку, то погружаясь в молитву, то попросту стоя у окна и высматривая гонца, Гастон Орлеанский метался по Франции и совершал чудовищные глупости, одну хуже другой. При этом он не переставал писать жене и клясться ей в любви и верности.

Любопытно отметить, что этот принц, наверняка самый непостоянный, самый лукавый и самый легкомысленный во всей истории Франции, оказался способен на столь глубокое чувство и такую верность в любви. Он выбрал Маргариту, он хотел сохранить для себя Маргариту, хотел прожить всю жизнь рядом с Маргаритой.

Но эта возможность маячила где-то далеко впереди. Пока что он собирал войска и творил какие только мог бесчинства в прекрасном королевстве своего брата, Его Величества Людовика XIII. Месье можно было увидеть то в Бургундии, то в Оверни, то в Лангедоке, где так трагически закончился заговор Монморанси. Когда заговор был раскрыт и голова Монморанси, с редкостным бесстыдством покинутого своим принцем, покатилась с эшафота, воздвигнутого на тулузской площади де Терро, Гастон снова ударился в бега. На этот раз он добрался до Брюсселя, где встретился со своей матушкой. Толстуха Медичи открыто вела теперь военные действия против старшего сына. Для этого удобнее было находиться в изгнании.