Начало Века Разума. История европейской цивилизации во времена Шекспира, Бэкона, Монтеня, Рембрандта, Галилея и Декарта: 1558—1648 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

поражение:

Все просто,

В неопределенном блеске этого мира,

Что жить - это только мечтать:

Человеку снится, что он есть, и он просыпается.

Только когда на него обрушивается

Таинственный утренний луч смерти.

Королю снится, что он король,

И в этой иллюзии

Живет и правит, властвуя;

Все аплодисменты, которые раздаются вокруг него,

Рожденный из воздуха, взлетай на крыло.

И в прах (скорбная судьба!)

Смерть растворяет его гордость и состояние.

Кто желает получить корону,

Видя, что он должен проснуться

Во сне за вратами смерти? ...

И в целом по всей земле,

Все люди мечтают, какими бы ни были их роды....

Что такое жизнь? То, что кажется,

Мираж, который фальшиво сверкает,

Призрачная радость, иллюзорный покой,

Ведь жизнь - это в лучшем случае мечта,

И даже сами сны - это сны.48

Затем, в результате еще одного превращения, очень неадекватно объясненного, Сигизмунд из дикости превращается в разум, а когда революция приводит его на трон, он становится хорошим королем, смиренно сознавая, что это возвышение - снова сон, бессодержательный пузырь в пене жизни.

Речи мучительно длинны, а гонгоризм причудливых фраз подтачивает поэтическое вино; но тем не менее это сильная пьеса, сочетающая действие с мыслью и сохраняющая драматическое напряжение до самого конца. Если бы мы жили и воспитывались по-другому и хорошо понимали кастильский язык, мы, вероятно, считали бы эту пьесу одной из величайших в мире.

Сейчас мы не можем вырваться из тюрьмы нашего времени и места и осознать, какую живую роль играла драма в Испании XVII века и каким влиянием она пользовалась. В Италии она почти вытеснила с досок родную трагическую драму. Во Франции она давала сюжеты для Харди, Корнеля, Мольера и дюжины других; она формировала форму французской трагедии до Расина, подчеркивая честь и рассыпая риторику. Если вспомнить влияние Сервантеса и других испанских романистов на Лесажа, Дефо, Филдинга и Смоллетта, а через них - на Диккенса и Теккерея, если сравнить искусство елизаветинской Англии или даже современной Франции с архитектурой, скульптурой и живописью Испании того периода расцвета, можно понять, почему испаноязычные народы мира не уступают никому в гордости за свое наследие и свою кровь.

I. История пленника в "Дон Кихоте" (часть I, книга IV, главы 12-14) в значительной степени автобиографична.

II. Только, по-видимому, в тот же день, что и Шекспир. Англия все еще пользовалась юлианским календарем; по григорианскому, который приняла Испания, смерть Шекспира пришлась на 3 мая 1616 года.

ГЛАВА XII. Золотой век испанского искусства

I

1556-1682

l. ARS UNA, SPECIES MILLE

Как объяснить, что в этот период, когда Испания уступила Англии море, а Франции - землю, и когда все ее материальные предприятия, казалось, рухнули от неудач и банкротства, она могла строить собор в Сеговии, руководить скульптурой Эрнандеса и Монтаньеса, вдохновлять живописью Эль Греко, Зурбарана, Веласкеса и Мурильо? Потому ли, что испанская церковь все еще была богата, испанский двор все еще был экстравагантен, американское золото все еще поступало в Севилью, а испанские художники, питаемые верой и гонорарами, все еще чувствовали отблеск еще не совсем ушедшей славы?

Меньше всего великолепия было в архитектуре, ведь здесь триумфы прошлого отвечали всем потребностям благочестия. В Севилье церковь подтвердила свою победу над маврами, возведя над мусульманским минаретом христианскую колокольню, которая усовершенствовала изящество Хиральды (1567); а годом позже Бартоломе Морель увенчал все это фигурой Ла Фе (Веры), весящей тонну, но так легко стоящей на ногах, что она поворачивается при каждом дуновении ветра, чтобы осмотреть свои богослужебные владения. В Вальядолиде Хуан де Эррера, архитектор Эскориала, начал в 1585 году строгий Успенский собор, настолько масштабный, что он до сих пор не обставлен. На холме, возвышающемся над Сеговией, два века архитекторов и мастеров начали в 1522 году строительство монументального собора, гордо символизирующего доминирующую и незыблемую преданность Испании. В Саламанке Хуан Гомес де Мора спроектировал для иезуитов в палладианском дорическом стиле с куполом огромный Семинариум Консильяре (1617-1755).

Но даже Испания становилась светской, и дворцы, как и церкви, требовали искусства. В Аранхуэсе Филипп II построил (1575) летнюю резиденцию, прохладные сады которой спасали его от жары и торжественности Эскориала. Филипп III в качестве центра для своих приемов построил дворец Эль-Пардо, чей богато украшенный Зал послов знаменит своими люстрами. Филипп IV и Оливарес почти предвосхитили Версаль, построив у восточных ворот Мадрида сад развлечений Буэн-Ретиро (1631-33); в его придворном театре ставились многие пьесы Лопе и Кальдерона. В эту эпоху были возведены величественные ратуши - аюнтамьентос - в Леоне и Асторге; одна из них в Толедо была построена по проекту Эль Греко.

Скульптура была почти полностью церковной по форме и настроению. Готический стиль был изменен итальянским влиянием и барочным орнаментом, но портретный бюст, столь популярный в Италии, в Испании отвергался с почти магометанским табу. Художники - даже такие мастера, как Зурбаран и Мурильо, - старались, чтобы скульптура производила впечатление на верующих реалистичностью распятий и мученических смертей; почти все статуи были выполнены из полихромного дерева. Сэр Уильям Стирлинг-Максвелл, эрудированный шотландец, который так любил испанское искусство и писал о нем, считал Хуана де Хуни "лучшим скульптором Испании".1 Свою известность Хуан заслужил алтарем в церкви Нуэстра Сеньора де ла Антигуа в Вальядолиде, а в другой церкви - статуей Матер Долороза, которую так лелеяли жители, что в жалкой глубине своей веры умоляли разрешить им облачить ее в дорогое одеяние. Испания обычно ставит еще выше Грегорио Эрнандеса; он тоже вырезал в Вальядолиде Матерь Долоросу; с характерным реализмом он нарисовал пятна крови на ее одеянии и вписал слезы из стекла в ее лицо; эта Скорбящая Мать с мертвым Христом, лежащим на ее коленях, возможно, является высшим произведением испанской скульптуры в наш век.

Величайшим из этих скульпторов был Хуан Мартинес Монтаньес. Ему было всего восемнадцать лет, когда он вместе с женой пришел (1582) в монастырь Дульсе Номбре де Хесус в Севилье, подарил ему фигуру Богородицы и в благодарность получил пожизненное бесплатное проживание. Он порадовал иезуитов статуями Игнатия и Ксаверия, а монахов-иеронимитов - своим святым Иеронимом. В соборе Севильи до сих пор можно увидеть его Распятие, которое один историк искусства назвал "возможно, высшим изображением божественной Жертвы".2 Когда папа Павел V, отвечая на требования народа, сделал веру в Непорочное зачатие обязательной для всех католиков, Испания была особенно счастлива, поскольку, как и Франция, сосредоточила свое благочестие на Деве Марии. Монтаньес воспользовался случаем и вырезал свое шедевр (сейчас он находится в соборе Севильи)