Крапивник - Екатерина Концова

услышав такое высказывание, но ничего не сказал. Сложил покупки в протянутый Эдом мешок и обменял на монетки.

Мы с учителем вышли из заведения и двинулись дальше.

Эд мягко потянул меня за локоть в переулок.

— Пошли дворами. Так быстрее за тафами.

Мы шли по узким и не очень проходам между цветными коробками домов. Где было побольше места, возились люди, дети играли, зачастую придумывая правила на ходу.

— Странная игра, — Эд проводил взглядом детей. Они кидались камешками в нарисованные на земле клеточки, выкрикивая при этом случайные, казалось бы, цифры — постоянно разные.

— Там система начисления очков своеобразная, — объяснила я. — Побеждает тот, кто наберёт сто. Надо попадать в разные углы разных клеток. Если промахнулся, очки за следующие попадание снижаются.

— Ничего не понял, но очень интересно. В наше время правила игр были проще: кидаешь камнем в мишень, которую держит друг. Промазал — лох. Попал — крутой. Попал в друга, а не в мишень — встаёшь на его место.

— Суровые игры уличных детей, — усмехнулась я, вспоминая рассказы Эда о его дружбе с детьми-беспризорниками.

— Мы были туповаты для сложных правил, но достаточно изобретательны, чтоб придумать тысячу способов напугать безумного старого алкоголика, — весело заметил Эдмунд и, потерев переносицу, пробормотал. — Да просится мне это на смертном одре.

Эд перебросил через плечо плащ и достал из мешка с покупками батон. Оторвал от него горбушку. Протянул остальное мне:

— Будешь?

Я тоже оторвала кусочек.

Батон вернулся в мешок.

— И… раз уж заговорили о прощении… — держа одной рукой покупки, другой — горбушку, Эд потёр мизинцем нос. — Мама сильно переживала вчера?

Я пожала плечами.

— Наверно. Собираешься извиниться?

— Да должен бы, — кивнул. — Перед тобой вот уже попытался. Не обижаешься?

— Нет, — я перевела взгляд на хлеб, снова вспоминая о "хорошей, но с некоторыми ошибками" мази и о других своих проколах…

Мы шли по неширокому переулку между желтовато-бежевыми домами, по дороге из песка, земли и втоптанной гальки. На такой сомнительной почве, тем не менее, росли одуванчики. Пучки их листьев заполнили пространство у основания стен домов.

— Кажется, эти цветы способны расти вообще везде. Что бы ни случилось, — пробурчала я.

— Пожалуй, — Эд моментально повеселел. — Знаешь, что я сейчас понял? Ты одуванчик.

— Что?

— Ну, на что похоже? — учитель сел на корточки и оторвал один из множества цветов.

— На что?

— На солнышко. А знаешь, на что будет похож позже?

— Одуванчики со временем превращаются в пушистые белые шарики на ножках… На луну?

— Правильно, — Эд отодрал второй цветочек и достал из кармана брюк ленточку. — Завяжи-ка волосы.

Нельзя сказать, что сейчас у меня было настроения дурачиться, но и возражать как-то не хотелось. Я сделала хвостик. Учитель с сияющей улыбкой вдел мне в волосы одуванчики.

— Смотри, — Эд указал на тень. У неё появились рожки, как у бабочки.

— Что ты будешь делать с расчётами? — напомнила я.

Улыбка на лице преподавателя молниеносно разгладилась.

— Переписывать, — Эд провел рукой по щеке, поглядев в сторону. — Выбора нет особо. Но по второму кругу проще. Давай не будем об этом? Всё хорошо. Всё поправимо.

Обойдя ещё пару домов в молчании, мы вышли к дому, из окна которого старенькая-старенькая бабушка в пёстрой косынке, видимая только по пояс, продавала тафы. По пять шариков на палочке.

Здесь лакомство выглядело куда аппетитнее, чем в пекарне — свежее золотистое тесто блестело от масла. Слегка похрустывало, когда клиенты делали укусы. Из повреждённых шариков почти сразу начинал вытекать желтоватый крем.

Здесь было немало людей — десятка полтора — взрослые и дети. Уютное место, низкие цены, очевидно, давно знакомая со всеми хозяйка заведения.

— Сильно про это место не болтай — она торгует неофициально, — предупредил учитель.

Мы подошли.

На ставнях были нарисованы продукты без подписей и цифра «пять».

— Выбирай начинки.

Сыр, крем, несколько видов ягод, яблоко, груша, картошка и грибы.

Эд подошёл к окошку старушки. Она сощурилась и улыбнулась новому клиенту.

— Здравствуйте, нам два. На первый — один с сыром, два с грибами, один кремовый и один с картошкой.

Старушка выслушала очень внимательно, кажется плоховато слышала. Что-то тихо, с улыбкой прошамкала в ответ, затем проворно бросила в кастрюльку с кипящим маслом шарики, выуженные из четырёх расписных мисок.

— …на второй, — Эд мягко подтянул меня к окошку ещё ближе, намекая, что надо озвучить заказ.

— Яблоко, груша и три с кремом, — я постаралась говорить погромче.

Бабуля кивнула, улыбаясь всё шире, и ещё пять шариков отправились в кастрюлю. Эд положил на подоконник деньги и отошёл чуть в сторону, чтоб не загораживать окно следующим покупателям.

Я осталась стоять у самого края, наблюдая за хозяйкой.

Старушка всё подкидывала и подкидывала в кастрюлю шарики. Как она будет потом разделять их?

Она помешала масло с постепенно золотеющими шариками большой железной ложкой с деревянной рукояткой. В части, предназначенной для зачерпывания, были проделаны отверстия.

Как и хозяйка ложка была очень старой, поверхность, покрытая тысячами мелких царапин, не блестела, краешек стёрся от многолетнего трения о дно кастрюли, и теперь чаша ложки имела форму капли, а не овала как у аналогичных новых приборов. Даже ручка носила следы времени — неравномерную толщину — где-то от постоянного использования древесина стиралась, и диаметр ручки уменьшался.

Жёлто-коричневый дворик, тихая улыбчивая старушка, кастрюля с чёрным дном на старом-старом огненном артефакте, почти разряженном, эта повидавшая жизнь ложка, выцветшие занавески и тазики с заготовками под тафы, тоже старые, местами со сколами — всё было таким тихим и уютным.

Бабуля выловила пару шариков ложкой. Через дырочки лишнее масло стекло назад в кастрюлю.

Старушка палочкой пробила первый таф. Пробив шарик насквозь, палочка вышла через отверстие в ложке. Подняла руку, наколола второй шарик.

В считанные секунды на палочке оказались пять шариков. Ловким движением женщина схватила из голубой мисочки на краю стола крупную морскую соль светло-серого оттенка и посыпала четыре шарика. Лишнее бросила в ту же мисочку, схватила щепотку сахара и отправила на пятый.

— Отдай папе, — старушка дёрнула подбородком, указывая мне за спину, где должен был стоять Эдмунд.

Фраза резанула слух, но я не стала поправлять. Всё равно мы со старухой друг друга видим первый и последний раз.

Повернувшись, вручила учителю еду.

— Спасибо, солнышко, — он слегка улыбнулся.

Старушка тронула меня за плечо, привлекая внимание, и отдала вторую палочку:

— Это твои.

— Спасибо.

Мы отошли. Эд надкусил первый шарик. Сырная начинка потянулась ниткой. Пока она совсем не убежала, учитель стянул с палочки остаток тафа и сунул за щёку.

— Ну что, постоим или будем есть на ходу?