Власть без славы - Иван Лаптев

Все проблемы, которые пытался решить Ельцин, были известны и изучались и при Горбачеве. Все методы решений, которые он применил, обсуждались многократно и были отвергнуты именно по той причине, что слишком тяжелы они будут для народа, эффект их слишком сомнителен, стране непосильна четвертая революция за столетие. Ельцин все это не принял во внимание, и губительные результаты его политики мы еще только начинаем ощущать и понимать.

Бесспорно, и Горбачев несет за это свою — и очень большую — долю ответственности. Самой главной его ошибкой, скорее — даже преступлением является товарищ Ельцин. Одно ошибочное решение повлекло за собой лавину катастрофических для народа последствий. Он, народ, утратил то немногое, что имел, и ничего не приобрел взамен, кроме разговоров о свободе слова и демократии, чего на своей жизни он никак ощутить не может, поскольку это — именно разговоры. Непростительно для Горбачева и то, что, поняв свою ошибку, он не только не сумел ее исправить, но еще и усугубил, самоуверенно полагая, что совладает с ситуацией при любом ее развитии.

Он был и остается великим политиком, но никудышным организатором. Как только организационный ресурс КПСС начал работать против него, он утратил все свои президентские возможности.

Горбачев многократно сложнее и сильнее Ельцина. Он выдержал удары судьбы, которые один за другим обрушивались на него, нередко по его же собственной вине. Он пережил забвение и неприязнь со стороны людей, ранее дружным хором певших ему «Осанна!». Он пережил и еще более трудное испытание — возвращение этих людей, снова симпатизирующих ему, снова восхищающихся им. Он снова нужен обществу, он снова востребован народными настроениями. На время или навсегда? Хотелось бы верить, что вторая часть вопроса станет утверждением. Это будет означать, что наши вера и надежды времен начала перестройки оправдались хотя бы в отношении ее творца.

Глава 17. Лики перемен: Ельцин

Борис Ельцин никогда не был демократом, либералом, антикоммунистом. Как не был и консерватором, монархистом и коммунистом. Он всегда состоял в особой партии, численность которой исчерпывалась одним человеком, — в партии под названием «Ельцин». Ради этой партии он мог быть кем угодно. Здесь по силе убеждений и политической воли ему не было равных. Пока номенклатурный путь, пока система способствовали благополучию этой «партии», он шел таким путем, поддерживал и оберегал такую систему. Пока КПСС была закрытым распределителем реальной власти, он был правоверным ее членом, считал Ленина идеалом политического лидера.[54] Когда КПСС собралась обделить его такой властью, он объявил войну и КПСС и системе. Он всегда очень хорошо чувствовал, чего хочет добиться, но вряд ли когда озадачивался вопросом: а зачем? Он как бы наливался новой силой, если ощущал хотя бы малейшую угрозу своему положению — лидерству, и в таком случае мог побороть кого угодно, получая особое удовольствие от такой борьбы.

Психологическую загадку своей личности Ельцин раскрывает сам, простодушно обнажая ее истоки. «У отца главным средством воспитания был ремень, и за провинности он меня здорово наказывал. Если что-то где-то случалось — или у соседа яблоню испортили, или в школе учительнице немецкого языка насолили, или еще что-нибудь, — ни слова не говоря, он брался за ремень. Всегда происходило это молча, только мама плакала, рвалась: не тронь! — а он дверь закроет, приказывает: ложись. Лежу, рубаха вверх, штаны вниз, надо сказать, основательно он прикладывался… Я, конечно, зубы сожму, ни звука, это его злило…»[55] Так продолжалось до тех пор, пока будущий президент России не закончил 7-й класс, сорвав напоследок церемонию вручения свидетельств, из-за чего в школу вызвали отца. «Отец пришел домой злой, взялся, как это нередко бывало, за ремень — и вот тут я схватил его за руку. Первый раз. И сказал: «Все! Дальше я буду воспитывать себя сам». И больше уже никогда в углу не стоял целыми ночами, и ремнем по мне не ходили».[56]

Какой же воспитывался характер этими постоянными порками да еще и в угол на целую ночь? Любой психоаналитик скажет, что здесь возможно становление двух типов личности. Либо навсегда в подсознании зафиксируются боль и страх, которые предопределяют слабую волю, послушность и покорность. Либо выработается защитная реакция такой силы, что будет проявляться как агрессия. Понятно, что к первому типу Б. Н. Ельцина никак не отнесешь, и остается только посочувствовать Е. К. Лигачеву, который Фрейда явно не читал и ничего в характере Ельцина и в манере его общения с людьми не понял. Впрочем, КПСС сама нуждалась в таких Ельциных, давно и привычно опираясь на первых секретарей, способных и имеющих возможность кого угодно скрутить в бараний рог.

Первый раз я увидел Б. Н. Ельцина в кабинете Лукьянова, когда Борис Николаевич только что был назначен заведующим Отделом строительства ЦК КПСС. Лукьянов нас познакомил, я понял, что он рассказывает Ельцину о некоторых тонкостях работы в центральном аппарате, и быстро ушел. Отметил только, что никакой радости от перевода в Москву новый завотделом, похоже, не испытывает. Много позже появились публикации разных авторов, хорошо знавших его, которые утверждали, что Ельцин считал себя обиженным таким переводом — его предшественники шли сразу секретарями ЦК КПСС, а он «только» завотделом. Эта обида сохранится надолго и станет, на мой взгляд, одной из главных причин его срыва на октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС. А после этого возникнет другая обида — его разжаловали «только лишь» в министры СССР, что в его представлении было форменным горбачевским издевательством.

Довольно долго я видел его практически каждый вторник на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, сначала за одним из столиков, стоящих вдоль стен, — там сидели обычно помощники секретарей ЦК и заведующие отделами, а вскоре и за главным столом, где места занимали только секретари. Он обычно не участвовал в обсуждении вопросов повестки дня, все легенды об активности, которую Ельцин-де проявлял в этом партийном ареопаге, родились позже и не соответствуют действительности. Только один раз Борис Николаевич, уже ставший первым секретарем Московского горкома КПСС, выступил заметно и привлек большое внимание участников заседания. Речь шла о потере рабочего времени из-за прогулов, болезней и опозданий на работу. Все выступавшие налегали, естественно, на укрепление трудовой дисциплины, на необходимость штрафовать и тому подобные репрессивные меры. Ельцин взял слово и цифрами убедительно доказал, что самые большие потери времени на производстве происходят по разрешениям администрации, превышая потери от прогулов и болезней в 5–6 раз. Помню, что некоторые газеты, отталкиваясь от этого выступления, даже специальные публикации готовили. Но, повторюсь, на секретариате это было однажды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});