Ахульго - Шапи Казиев

Горянки поначалу с опаской поглядывали на русскую гостью, а затем принялись с любопытством разглядывать ее наряд. В свою очередь, Лиза рассматривала горянок, их необычную одежду, украшения, яркие живые глаза и весьма красивые лица, которые могли бы украсить и петербургские салоны. Очень скоро они уже понимали друг друга, хотя говорили на разных языках. Горянки знали только «матушка» и «хорошо», которым выучились у беглых солдат, а Лиза невпопад говорила аваркам кумыкские «яхши» и «ёк», но и этого пока оказалось достаточно.

Почти подружившись с пленницей, горянки заглянули и в ее саквояж, который мужчины не тронули из деликатности. Женщины посмеивались, узнавая применение незнакомых вещиц, удивлялись золоченому зеркальцу, примеряли к своим длинным косам гребешок из слоновой кости. Но содержимое футляра, обнаруженного на самом дне саквояжа, повергло их в ужас. Они схватили дуэльные пистолеты и начали что-то сердито говорить, тыча ими в лицо Лизе. Затем забрали футляр, заперли Лизу на замок и побежали рассказывать мужьям, что у русского падишаха скоро кончатся солдаты и он теперь посылает воевать женщин вот с такими пистолетами.

Аванес томился в яме, но не отчаивался. Он знал, что если сразу не убили, значит оставалась надежда на спасение. Обмен или выкуп. На первое он не рассчитывал, помня, сколько людей должны были ему деньги и не торопились отдавать. Второе представлялось ему более возможным, верная Каринэ ничего не пожалеет, чтобы спасти драгоценного супруга. Но до разорительного выкупа следовало испробовать и другие способы, учитывая, что Аванеса и так лишили имущества, которое он вез и копил с риском для жизни, под пулями и ядрами.

Вечером Аванесу спустили несколько хинкалов и кувшин воды. Аванес подкрепился и, собравшись с духом, заорал:

– Будь я проклят, что помогал мюридам! Вот она, их благодарность!

Это не произвело никакого действия. Но Аванес решил не сдаваться.

– Да покарает меня ваш Аллах за то, что укрывал ваших лазутчиков!

В ответ он услышал только призыв муэдзина на вечернюю молитву. Аванес понял, что теперь кричать бессмысленно и даже опасно. Ожидая, пока молитва закончится, он перебирал в памяти все свои операции с горцами, запрещенные царским начальством.

– Зачем мне не отрубили голову, когда я продавал офицерам андийские бурки? – взывал Аванес.

– Почему у меня не отсохли руки, когда я доставал мюридам железо для оружия и свинец для пуль? Русские сажают в яму за долги, а меня посадили за то, что вы все мне обязаны!

Но про Аванеса будто забыли. Никто не заглядывал в его яму, кроме луны.

– Да отсыреет тот порох, которым я снабжал мюридов Шамиля!

Горцы хоть и не отзывались на вопли Аванеса, но слушали его внимательно. Однако никто не мог понять, чего требует этот армянин, пока не нашелся буртунаец, хорошо понимавший по-русски.

Он с интересом выслушал длинный список претензий маркитанта, из которого следовало, что горцы давно бы остались без оружия, пороха и всего прочего, если бы не добрая воля Аванеса, всегда бывшего в душе сторонником Шамиля.

– А помнишь, как ты продал мне красную кизлярскую водку под видом лекарства от простуды? – напомнил Аванесу буртунаец.

– Водку? – деланно изумился Аванес, обрадовавшись, что на него, наконец, обратили внимание.

– Мусульманину?

– Я тогда сильно промок под дождем. Два дня сидел в засаде, поджидал шуринского начальника, – объяснял людям буртунаец.

– А появился этот армянин. Я его не тронул, потому что он обещал мне лекарства. Говорил, что я умру, если его не выпью.

– А разве не помогло? – спросил снизу Аванес.

– Мне всегда помогает.

– Простуда, конечно, прошла, – признался буртунаец.

– Только потом пришлось грех смывать.

– Было бы тебе легче, если бы умер? – недоумевал Аванес.

– Лучше бы умер, – ответил буртунаец.

– А какой я тебе порох достал? – напомнил Аванес.

– Английский! Нет то что ваш, самодельный!

– Что за порох? – заинтересовались горцы.

– Есть у тебя еще?

– Давно кончился, – развел руками буртунаец.

– Сильный порох был.

– У меня есть! – кричал Аванес.

– Да вы Джамала спросите, Чиркеевского, сколько я ему чего доставал!

Джамал был у горцев человеком уважаемым. Они начали совещаться, решая, как быть с пленником, оказавшим горцам столько услуг.

– Так ты знаешь Джамала? – не верил буртунаец.

– Как не знать? – кричал Аванес.

– Кунак мой!

– Надо его выпустить, – предложил аксакал.

– Джамал и мой кунак тоже.

– Погоди, – не соглашались другие.

– Может, врет он все?

– За шкуру свою дрожит.

– Спроси-ка его, откуда у него в повозке было столько нашего оружия?

Буртунаец спросил, и Аванес, не моргнув глазом, ответил:

– Как это откуда? У солдат скупал после боев, чтобы гяурам не досталось!

– А пистолеты у твоей жены откуда?

– Пистолеты? – растерялся Аванес, не знавший ни про какие пистолеты ни у Каринэ, ни у Лизы, которую объявил теперь своей женой.

– Думаешь, мы не знаем? – говорил буртунаец.

– У твоей жены нашли в тайной коробке. Сразу две штуки.

По паре в коробке могли быть только дуэльные пистолеты, о которых как-то обмолвился Аркадий, навещавший Лизу. Сообразив, о чем идет речь, Аванес ответил:

– Это не пистолеты! Это подарок Шамилю!

Последнее заявление произвело на горцев должное впечатление. Они еще немного поспорили, но все же решили достать Аванеса из ямы.

– Поживет пока у меня, – сказал аксакал, кунак Джамала.

– Хорошо, – согласились остальные, с уважением поглядывая на Аванеса.

– Пусть наиб сам решает, что с ним делать.

– А где моя жена? – строго спросил Аванес.

– Разве мюриды воют с женщинами?

– Ее тоже пусть приведут ко мне, – велел аксакал.

– А если этот человек нас обманул, я сам снесу ему голову.

Аксакал пожал Аванесу руку и повел гостя к себе в дом. Его поселили в просторной и хорошо убранной кунацкой. А через некоторое время привели и Лизу, которая все еще не верила в свое спасение и со слезами бросилась на грудь к Аванесу.

– Боже мой, как я перепугалась! – повторяла Лиза, утирая слезы.

– Аванеса везде уважают, – успокаивал Лизу маркитант.

– Война кончается, потому что никому не нужна, а торговля нужна всегда. Даже этим разбойникам.

Открылась дверь, и жена аксакала внесла в кунацкую небольшой столик, на котором стояли изысканные по горским понятиям блюда: масло, сыр, мед, урбеч, орехи, золотистый вареный курдюк, чесночная подлива и горячий хлеб. Тут же были сохранившиеся с прошлого урожая яблоки, груши и хурма. Затем внучка аксакала внесла и дымящийся самовар.

– Батюшки! – всплеснула руками Лиза.

– Самовар! Родной!

– У меня брали, – гордо сообщил Аванес.

– Русский товар хорошо в горах идет.

Хозяин деликатно закрыл за собой дверь и оставил гостей одних. Лизу следовало отправить на женскую половину дома, но после тревожной разлуки можно было оставить мужа с женой и наедине, хотя бы пока поужинают.

Глава 92

Привычка Граббе выступать в темноте приучила отряд не спать, а лишь дремать, по крайней мере до полуночи. Так оно случилось и на этот раз, когда Граббе выступил против Ахбердилава. Командующий твердо решил расквитаться с наибом за дерзкое нападение на отряд и покончить с его постоянными угрозами. К тому же лазутчики сообщали о том, что Ахбердилав и Сурхай опять перешли Сагритлохский мост и что-то замышляют Галафееву, которого Граббе оставил командовать вместо себя под Ахульго, он строго наказывал:

– Глядите в оба, генерал! Как бы тут чего не вышло.

– Не извольте беспокоиться, – заверил его Галафеев.

– Пусть только посмеют высунуться.

– И не жалейте снарядов, – посоветовал Граббе.

– Только их они и боятся.

– Снаряды на исходе, – сообщил Галафеев.

– Не лучше ли их поберечь для главного дела?

– Скоро новые будут, уже везут, – успокоил Граббе.

– А этот Ахбердилав, если пронюхает, и обоз может взять.

– Такой долго думать не станет, – согласился Галафеев.

– Если даже на лагерь посмел напасть.

– К тому же, пока переправы будут в руках у горцев, наибы смогут подкреплять Шамиля беспрепятственно, – размышлял Граббе.

– Это недопустимо!

– Так точно, – поддержал начальника Галафеев.

– Пора уже избавиться от этих беспокойных соседей.

– Радикально, – заключил Граббе.

На операцию были назначены четыре батальона, казаки, милиция и несколько орудий. В целом получилось больше полка, тогда как горцев было раз в пять меньше. Предыдущий маневр Ахбердилава подсказал Граббе новую тактику. Провинившуюся милицию он послал вперед, через гору, чтобы отвлечь внимание противника от остальных войск, приближавшихся по нижней дороге.

Лишившись своей значительной части, отряд, окружавший Ахульго, нуждался в перераспределении сил. Галафеев видел, что войск для надежной блокады недостаточно. Но чутье подсказывало ему, что Шамиль не останется безучастным наблюдателем и непременно сделает ответный ход. Тогда на свой страх и риск Галафеев перевел две роты апшеронцев на брешь-батарею, стоявшую напротив Старого Ахульго.