Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

Меняя в каждом городе коней, на третий день прискакал в Переяславль. Бросил узду выскочившему ему навстречу гридю, спросил:

– Куда положили княгиню?

– В своей светлице она, – ответил тот.

Мономах взбежал по лестнице, настежь растворил тяжелые входные двери и помчался на верхний ярус. Встречные люди шарахались от него.

Наконец ворвался в светлицу. На кровати лежала Гита, бледная, измученная, но с просветленным взглядом. Рядом с ней виднелось розовенькое личико новорожденного. Гита была жива! И тут Владимир упал на колени, взял ее худенькую тоненькую ручку и прижался к ней щекой, словно безумный повторяя одно и то же слово:

– Жива! Жива! Жива!

Потом выяснили, почему дошел до него такой нелепый слух. У Гиты были трудные роды. Повитухи стали бояться за ее жизнь. Послали гонца к Мономаху, велели передать: «Поспешай, князь, домой, жена при смерти». Гонец загнал коня, в окрестностях Переяславля он пал. И тут оказался недалеко конный торок, плохо понимавший по-русски. Гонец попросил его срочно сообщить Мономаху, что жена его при смерти. Но тот, услыхав слова «жена» и «смерть», передал весть по-своему.

С тех пор Мономаха будто подменили. Он почувствовал необыкновенную нежность к Гите, этой хрупкой, но мужественной женщине. Он провожал ее взглядом, он не стеснялся показать ей свою любовь. И Гита расцвела. Из хмурой, сдержанной женщины она превратилась в спокойную, величественную княгиню, покорявшую своей особой, своеобразной красотой, заботливым и чутким отношением к своим подданным.

Думая о Гите, невольно сравнивал он ее судьбу с судьбой сестры своей Евпраксии. Была она высватана в Германию за маркграфа Нордмарки Генриха и за пределами Руси претерпела много бед. Жениху в то время было семнадцать лет, а Евпраксии четырнадцать. Четыре года провела сестра в монастыре, готовясь к замужеству. Наконец приняла католическую веру, взяла себе имя Адельгейды. Она и прежде поражала красотой, но теперь просто завораживала окружающих.

Евпраксия прожила замужем год. Молодой маркграф неожиданно и загадочно умер. Снова монастырь, снова затворничество. Но ею увлекся германский император Генрих IV. Она тоже была очарована его сухим, измученным лицом с огромными горящими глазами, которые околдовывали и притягивали к себе. Она не знала, что это было следствие ночных служб в тайной секте монахов-николаитов, сопровождавшихся развратными оргиями.

В 1089 году Евпраксия стала императрицей Германии. Генрих IV начал войну против папы римского и с огромным войском вторгся в Италию. С собой он взял свою жену. Однако в пути она сбежала, разослав епископам Германии письма с объяснениями причин своего разрыва с мужем. Она писала о тех ужасных унижениях и оскорблениях, которые позволял по отношению к ней Генрих, о его развращенности, о том, что он понуждал ее участвовать в оргиях, издевался над ее целомудрием.

Однако Генриху IV удалось настичь жену и заточить ее в крепость Верону‚ прибежище николаитов. Он намеревался сломить ее волю, но в ней был крепок дух, унаследованный от родителей. Ей удалось бежать из замка. Она прибыла на церковный собор и в присутствии четырех тысяч священников и тридцати тысяч мирян, собравшихся под открытым небом, не щадя себя, рассказала о всех мерзостях мужа. Люди, пораженные, слушали самоистязания молодой женщины, молились. Евпраксия, которой в ту пору исполнилось двадцать пять лет, сумела убедить присутствующих в своей правоте, она была полностью оправдана. Генрих IV был судим папским судом, отрешен от престола и умер в бесславии.

Евпраксия покинула Германию. Сначала она жила у своей тетки Анастасии Ярославны в Венгрии, но вскоре уехала в Киев, ушла в монастырь, где и закончила свою жизнь.

XIV

Не успел Владимир Мономах вернуться из похода против Олега, как из степи пришло известие, что половцы собираются к новому набегу на Русь. Подготовив Переяславль к отпору врага, поспешил в Киев. Великий князь встретил его сообщение спокойно:

– Я уже снарядил ценные подарки своему тестю, хану Тугоркану. Собираюсь попросить его удержать опрометчивых властителей от нападения на наши земли. Думаю, не стоит беспокоиться, на сей раз избежим половецкого нашествия.

Успокоенный, Мономах отправился к своему сыну в Новгород. Но в это время хан Боняк со своей ордой неожиданно вышел к Киеву, разграбил и пожег городки и селения вокруг столицы, овладел богатым селом Берестовом, где издавна был загородный двор великих князей, и с большой добычей скрылся в бескрайних степных просторах.

Одновременно возле Переяславля появился хан Куря, разорил округу и тоже безнаказанно удалился в места своего кочевья.

Мономах срочно покинул Новгород. В Киеве его ждала совершенно неожиданная весть: тесть Святополка, хан Тугоркан, не только не удержал половецких ханов от набега, но сам со всей своей ордой нагрянул на Переяславль и осадил его. Великий князь был вне себя от ярости.

– Ну, дорогой тестюшка, видно, придется как следует проучить тебя! – говорил он, вышагивая из угла в угол своей горницы. – Это же надо такое удумать: против родной дочери воевать! Видно, никогда ничего святого не было у степняков и не будет! Понимают они только одну силу! Коль могуч противник, они уважают его. Коли слабый, нападают, грабят, разоряют. Но я им покажу, на что способен киевский князь!

Святополк собирался совершить быстрый переход к Переяславлю и внезапно напасть на растянувшиеся вокруг крепости половецкие войска. Но у Мономаха оказался более хитрый замысел: отрезать кочевников от степи и нанести удар в спину. Святополк согласился.

Киевская и переяславская дружины стремительным маршем прошлись по правому берегу Днепра, переправились на другую сторону и оказались за спиной половцев. Это случилось ночью. А утром враг пошел на приступ города. И в этот момент на них обрушились русы с двух сторон – из степи и из города. Началась страшная рубка. В этой сечи половецкая орда была уничтожена почти полностью, сам Тугоркан и его сын зарублены. «Наутро же нашли Тугоркана мертвого, и взял его Святополк как тестя своего и врага и, привезя его к Киеву, похоронил его на Берестовом, между путем, ведущим на Берестово, и другим, ведущим к монастырю», – пишет в летописи Нестор.

Только расправились с Тугорканом, как вновь к Киеву подошел хитрый и изворотливый хан Боняк. Он появился ранним утром. Пограничная стража проморгала вторжение орды, а городская охрана приняла орду за один из обозов, которые часто приезжали в столицу с продовольствием. Боняк мог ворваться в город, но он не решился на это, слишком велик и силен был город Киев. Начался повальный грабеж его окрестностей. Половцы запалили предградье, выжгли Стефанов монастырь и окружающие деревни. Затем они ворвались в Печерский монастырь. Монахи в это время почивали в своих кельях после заутрени. Враги пошли по кельям, высекая двери и вынося все, что попадется под руки. Они сожгли дом Святой Богородицы, церковь, хватали иконы и говорили: «Где есть Бог их? Пусть поможет им и спасет их!»

От Печерского монастыря половцы двинулись к Выдубицкому Всеволожскому монастырю и овладели им, пожгли его постройки и церкви, разгромили и в пепел превратили княжеский двор.

Когда Святополк и Мономах примчались под Киев, Боняк, отяжеленный награбленным добром и полоном, ушел в степь. Их взору предстали лишь сожженные деревни и монастыри, перепуганные жители, вылезавшие из своих укрытий, да изрытая колесами телег и копытами лошадей степь…

Жадно слушал Олег Святославич рассказ заезжего купца о тех потерях, которые понесли Святополк и Мономах во время набегов половецких ханов на Русь. Находился он в то время в Смоленске у своего брата.

– Вот самое время ударить по Мономаху! – опередил его мысли такой же горячий и вспыльчивый Давыд. – Сколько войск у Изяслава и Мстислава? Так, пустяки! Да и какие они полководцы? Сосунки! Одним махом можно взять и Ростов с Суздалем, и Новгород!

– Но с какими силами? – возражал для вида Олег. – Привел я с собой свою дружину, кое-кто из стародубцев и черниговцев увязались, – и все! Что можно сделать с таким воинством?

– Я тебе подсоблю. Свою дружину отдам!

– Но ты сам собирался по Новгороду ударить…

– Подожду! У меня в руках Смоленское княжество, а у тебя ничего нет. Ты – князь-изгой! Я о тебе забочусь. Сколько будешь без земли мотаться?

– Это-то так, терять мне нечего…

– Что я и говорю! Думаю, надо тебе на Рязань и Муром идти. Это наши исконные владения, народ там привык считать себя в составе Черниговского княжества. Так что встретят тебя как своего господина.

– И воинов можно набрать…

– Вот-вот! В самую точку метишь!

И Олег решился. С небольшими силами вышел он к Рязани. Город на Оке встретил его как родного. Издавна Рязань враждовала с Ростовом и Суздалем и так и не приняла нового князя Изяслава, посаженного Мономахом. Рязанцы охотно пошли в войско Олега, и он двинулся на Муром. Ему верилось, что дело кончится миром. Не может не знать Изяслав, что Муром – его отчина. Он должен открыть ворота и вернуть ему город. Уступить должен крестник своему крестному отцу. И он послал Изяславу письмо: «Иди в волость отца своего Ростов, а эта волость отца моего. Хочу же, сев в Муроме, договор заключить с отцом твоим. Это ведь он меня выгнал из города отца моего. Или и ты мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?»