Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь - dmitry

Трейя закрыла глаза и больше уже никогда не открывала их вновь.

У меня сжалось сердце. В моем сознании крутилась фраза из Да Фри Джона: «Любите мучительно... любите мучительно». Настоящая любовь причиняет боль, настоящая любовь делает тебя беззащитным и уязвимым, настоящая любовь заставляет выйти за пределы самого себя, и поэтому настоящая любовь опустошает. Я продолжал думать: если любовь не сокрушает тебя, значит ты не знаешь, что такое любовь. Мы любили друг друга мучительно, и эта любовь сокрушила меня. Оглядываясь назад, я" понимаю, что в этот момент наивысшей открытости, ясности и простоты умерли мы оба.

Именно тогда я стал замечать, что в доме неспокойно. Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать: источник смятения не во мне, не в горе, которое я переживал. За окном дул яростный ветер. Он не просто дул: поднялся неистовый шторм, и наш дом, прочный, как скала, затрясся и заскрипел под страшными ударами ураганного ветра, которые обрушились на него именно тогда. Действительно, на следующий день в газетах написали, что ровно в четыре часа утра на Боулдер обрушился ураган, побивший все рекорды, — его скорость достигала 115 миль в час! — но, как ни странно, нигде больше в Колорадо его не было. Ветер перевернул несколько машин и даже один самолет, и обо всем этом обстоятельно рассказали газеты на следующий день.

Я полагаю, что это было чистым совпадением. Тем не менее скрип и дрожание дома просто усилили ощущение, что творится что-то сверхъестественное. Помню, что пытался заснуть, но дом трясся так сильно, что я встал и подоткнул окна в спальне одеялами: я боялся, что они вылетят. Наконец я отключился, думая про себя: «Трейя умирает, ничто не постоянно, все есть пустота, Трейя умирает...»

На следующее утро Трейя села так, как ей и суждено было умереть: голова на подушках, руки вытянуты по бокам, в руке — мала. Прошлой ночью она начала беззвучно повторять про себя: «Ом мани падме хум» — буддийскую мантру сострадания — и «Смирись пред Господом» — свою любимую христианскую молитву. Думаю, что она повторяла их и дальше.

Мы попросили сотрудницу хосписа[120] приехать к нам и помочь — и вот точно в срок появилась Клэр. Я решил пригласить сотрудника хосписа, потому что хотел быть полностью уверен, что Трейя умрет спокойно и без мучений, в своей постели, так, как она решила сама.

Клэр была идеальна. Похожая на прекрасного тихого ангела (настолько, что Кэти невольно все время называла ее «наше милое сокровище»), она зашла в комнату Трейи и сказала ей, что, если та не против, она хотела бы снять показатели основных жизненных функций. «Трейя, — сказала она, — вы не возражаете, если я померяю вам давление?» Вряд ли Клэр думала, что Трейя действительно ей ответит. Скорее тут дело в том, что сотрудникам хосписа объясняют: умирающий до самого конца (а может быть, и после) отчетливо слышит все, что ему говорят, поэтому со стороны Клэр это было элементарной вежливостью. Да и сама Трейя ничего не говорила уже несколько часов. Но, когда Клэр задала ей этот нехитрый вопрос, Трейя неожиданно повернула голову (не открывая глаз) и очень ясно произнесла: «Конечно». В этот момент всем стало понятно, что Трейя, которую считали лежащей без сознания, на самом деле полностью осознавала все происходящее.

(В какой-то момент Кэти, которая тоже считала, что Трейя лежит без сознания, сказала, взглянув на меня: «Кен, какая же она красивая!» Трейя отчетливо произнесла: «Спасибо». Таким было ее последнее слово — «спасибо».)

Ветер продолжал завывать и немилосердно трясти наш дом. Родственники продолжали нести стражу. Сью, Рэд, Кэти, Трейей, Дэвид, Мэри Ламар, Майкл, Уоррен — все дотронулись до Трейи, и многие шепотом попрощались с ней.

Трейя держала в руке малу, ту самую, которую она получила на ретрите с Калу Ринпоче, где она принесла обет развивать в себе сочувствие как путь к просветлению. Духовное имя, которое ей тогда дал сам Калу Ринпоче, было Ветер Дакини, что значит «Ветер Просветления».

Примерно в два часа дня в понедельник Трейя абсолютно перестала реагировать на любые стимулы. У нее были закрыты глаза, дыхание было таким, как бывает при асфиксии, — поверхностные вдохи и долгие перерывы между ними, конечности стали холодеть. Клэр отвела нас в сторону и сказала, что, по ее мнению, Трейя умрет совсем скоро, может быть, в течение ближайших часов. Она сказала, что придет еще раз, если понадобится, и, высказав самые добрые пожелания, ушла.

День тянулся долго; ветер продолжал сотрясать дом, что делало атмосферу еще более сверхъестественной. Несколько часов я держал Трейю за руку и шептал ей на ухо: «Трейя, теперь ты можешь уйти. Все закончено, все дела сделаны. Отпусти себя, и пусть будет, как ты решила. Мы все здесь, отпусти себя».

(Потом я стал смеяться про себя и не мог остановиться; я думал: «Трейя никогда не слушалась, когда ей говорили, что она должна сделать. Может быть, мне пора помолчать: если я не заткнусь, она никогда себя не отпустит».)

Я продолжал повторять ее любимые сущностные изречения: «Двигайся к Свету, Трейя. Посмотри на пятиконечную космическую звезду, лучезарную и свободную. Держись Света, моя милая, просто держись Света. Позволь себе уйти от нас и направляйся к Свету».

Я должен упомянуть, что в тот год, когда ей исполнилось сорок лет, наш общий учитель Да Фри Джон начал говорить, что самым просветленным открывается видение пятиконечной космической звезды, или космической мандалы, чистой, белой и лучезарной, полностью лежащей за пределами всех границ. Тогда Трейя не знала об этом, но тем не менее именно тогда она поменяла имя с Терри на Эстрейя, или Трейя, по- испански — «звезда». Считается, что в самый момент смерти огромная пятиконечная космическая звезда, или чистая светлая пустота, или просто великий Дух или лучезарная Божественность, является каждой душе. Я убежден, что Трейе это видение явилось примерно за три года до того, — это произошло во сне, о котором она мне рассказала, сразу после передачи энергии достопочтенным Калу Ринпоче, — видение было таким, что ошибиться невозможно, и сопровождалось оно классическими признаками, хотя она не распознала ни один из них. Она выбрала имя Трейя не потому, что об этом видении говорил Фри Джон, она просто увидела его сама, увидела лучезарную космическую звезду, увидела ясно и непосредственно. Это значит, что после смерти, подумал я про себя, Трейя увидит свое Изначальное Лицо, причем уже не в первый раз. Она просто еще раз осознает свою собственную истинную природу — сияние, лучезарную звезду.

Она ценила по-настоящему только одну из своих драгоценностей — кулон в виде пятиконечной звезды, который сделали для нее Сью и Рэд (она была сделана на основе рисунка, который Трейя нарисовала по следам этого видения). И я подумал, что эта звезда, говоря словами христианского мистика, — «внешний и видимый знак внутренней и невидимой благодати». Когда она умерла, он был на ней.

Я думаю, все осознавали, что каждому из нас необходимо было отпустить Трейю и что в этом и заключался решающий момент для всего процесса. И все сделали это — каждый по-своему. Мне хочется рассказать о том, что проявлялось в те моменты, когда члены семьи дотрагивались до Трейи и тихо разговаривали с ней, поскольку каждый в этот момент вел себя невероятно достойно и красиво. Я думаю, что Трейя хотела бы, чтобы я рассказал по крайней мере о том, как Рэд, который был вне себя от горя, осторожно дотронулся до ее лба и сказал: «Ты самая лучшая дочь, о какой только можно мечтать». А Сью сказала: «Я так тебя люблю».

Я вышел, чтобы выпить воды, как вдруг неожиданно появилась Трейей и сказала: «Кен, сейчас же иди наверх». Я помчался наверх, подбежал к постели, взял руку Трейи. Вся семья, все до единого, и наш добрый друг Уоррен зашли в комнату. Трейя открыла глаза, мягко окинула взглядом всех присутствующих, взглянула прямо на меня, закрыла глаза и перестала дышать.

Все, кто был в комнате, целиком и полностью присутствовали в этом моменте настоящего, здесь и сейчас, — с Трейей. А потом вся комната начала плакать. Я держал ее за руку, а вторая моя рука лежала у нее на сердце. Все мое тело пробила крупная дрожь. Наконец это произошло. Меня колотило, и я не мог остановиться. Я прошептал ей на ухо несколько ключевых фраз из «Книги мертвых»[121] («Опознай чистый свет как свой собственный изначальный Ум, опознай свое единство с Просветленным Духом»). Но по большей части мы все плакали.

Только что умер самый лучший, самый просветленный, самый честный, самый красивый, самый добродетельный, самый важный человек в моей жизни. И я почувствовал: вселенная уже никогда не будет прежней.

Ровно через пять минут после ее смерти Майкл сказал: «Прислушайтесь-ка». Ураганный ветер почти прекратился, и на улице стало абсолютно спокойно.

Назавтра об этом с точностью до минуты тоже педантично сообщили газеты. Древние говорили так: «Когда умирает великая душа, безумствует ветер». Чем больше величие души, тем сильнее должен быть ветер, чтобы унести ее. Возможно, все это простые совпадения, но я не мог не подумать: умерла великая, великая душа, и ветер откликнулся на это.