Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

На статьи Э. Жильсона я отвечал учтиво, может быть с излишней живостью, но никоим образом не ставя под сомнение саму его личность и сами его намерения. Много месяцев спустя вспыхнуло «дело Жильсона». Во время моего пребывания в Соединенных Штатах (осенью 1950 года) я получил от Вальдемара Гуриана, профессора университета Нотр-Дам (католического), письмо, в котором он выражал мне свое сожаление в связи с невозможностью моего выступления с обещанной лекцией. И добавлял: «Этьен Жильсон, находящийся в данный момент в университете Нотр-Дам, рассказал, что вы являетесь платным агентом Соединенных Штатов. Имеются свидетели, которые подтвердят вам это обвинение…» Письмо меня более удивило, чем взволновало. Сам В. Гуриан этих слов не слышал, а в атмосфере «холодной войны» все формы полемики становились возможными. К тому же кончина моей маленькой Эммануэль, случившаяся через несколько недель, свела к истинным размерам эти споры интеллектуалов.

В номере «Фигаро литтерер» от 27 января 1951 года было опубликовано открытое письмо Этьену Жильсону того же самого Вальдемара Гуриана. Последний упрекал Жильсона за то, что он «распространял мрачное евангелие пораженчества», «самым категорическим образом обвинял одного из хорошо известных французских писателей и ученых, относящегося к числу самых уважаемых, в том, что тот находился на содержании у американцев… Я знаю точно, что ваши усилия не имеют целью облегчение коммунистической экспансии. Просто вы считаете ее неизбежной из-за существующей расстановки сил. Но ваши утверждения относительно недостаточности американской помощи и мрачного будущего, уготованного Европе, ваше предсказание о том, что Франция не будет сражаться, все это может лишь служить делу мирового коммунизма, даже против вашей воли…» Поскольку Этьен Жильсон между тем оставил Коллеж де Франс, чтобы посвятить свои силы Институту исследований средневековой философии в Торонто, которым он руководил, то его обвинили в бегстве из Франции с целью обеспечить себе безопасность по другую сторону Атлантики. Собрание профессоров отказало Жильсону в почетном звании, обычно присваиваемом автоматически после выхода в отставку.

Ответ Э. Жильсона содержался в его письме, опубликованном в «Фигаро литтерер» 17 февраля 1951 года. Он указывал на ряд ошибок своего обвинителя. Его лекции в университете Нотр-Дам были посвящены Дунсу Скоту, а не современной политике. У него не было никаких публичных выступлений, ни письменных, ни устных, по вопросу о «нейтрализме», и он заявлял, что оказался жертвой клеветнической кампании, пищу для которой дали «существующие в Соединенных Штатах некоторые круги, злобные, но, к счастью, узкие, выступающие против всякого сколько-нибудь известного католика, если тот не считает войну против России священным долгом, в строго религиозном понимании слова. Поскольку „на то воля Господа“, то чем больше политика делает войну неизбежной, тем более она является христианской». Наконец, Жильсон уточнял идеи, которым следовал в 1949–1950 годах: «…[он] думает в глубине души, что можно было бы в какой-то определенный момент поднять Францию и даже обеспечить ее перевооружение, не привязывая Францию к внешней политике, еще не сообразной с ее средствами и могущей однажды ввергнуть страну в войну, для которой она не готова…»

Между В. Гурианом и Э. Жильсоном продолжилась полемика относительно высказываний, которые последний якобы сделал в частном кругу, причем сам обвинитель этих высказываний не слышал. Он ссылался на коллег, передавших ему содержание разговоров. Главный свидетель, Ж. Корбет, не опроверг в основном толкование высказываний, но резко осудил приемы В. Гуриана, виновного в том, что против Э. Жильсона была развязана публичная кампания в связи с суждениями, высказанными в кругу друзей («Фигаро литтерер», 21 апреля 1951 года). Председатель Института средневековых исследований Университета Нотр-Дам безоговорочно встал на сторону Э. Жильсона против В. Гуриана.

Полемику завершили письмо Э. Жильсона в газету «Монд» (22.02. 1951) и заключительный его ответ 8 мая 1951 года на реплику В. Гуриана 4–5 марта 1951 года. В этом споре между католиками я не принимал и никогда не хотел принимать какого-либо участия. Не было ли открытое письмо В. Гуриана, перепечатанное в «Фигаро литтерер», вдохновлено группой католиков-«милитаристов», которых затем призвала к порядку иерархия? Мне об этом ничего не известно. Поступил ли В. Гуриан неправильно, придав разговорам в дружеском кругу звучание, не сообразное с их значимостью? Бесспорно.

Покинул ли Э. Жильсон Коллеж де Франс потому, что опасался предстоящей войны и ожидал новой оккупации? Я ничего об этом не знаю, и никто не в состоянии этого утверждать, поскольку он имел право выбирать между двумя местами преподавательской деятельности, одним — в Коллеж де Франс, другим — в университете Торонто, и предпочесть последнее.

Добавлю ко всему этому, что для друзей, близких Жильсону и мне, не являлись секретом мрачный пессимизм философа и слова, сказанные им — в шутку или всерьез. Он предвещал, что скоро появятся советские танки, что они не встретят никакого серьезного сопротивления во Франции, что американцы еще раз оставят ее на произвол судьбы; может быть, потом они ее освободят, но что останется от Франции, если ее элиты сильно поредеют? Короче говоря, он, как и немало других людей, поверил в войну в той почти панической атмосфере, которую создала корейская кампания. Впрочем, он перестал защищать нейтралитет (слово «нейтрализм» им отвергалось), начиная с августа 1950 года, рассудив, что игра сделана и что атлантизм возобладал; в своем первом письме в «Фигаро литтерер» Жильсон говорил о политике, «которая может со дня на день погрузить нас в пучину войны».

Что же касается обвинений, якобы брошенных мне, то я с трудом в них верю. Мы редко общались, но оба входили в узкую корпорацию преподавателей философии: даже в случае политического несогласия мы не переставали следовать правилам вежливости и ведения спора. Жильсон присутствовал на дискуссии между Морисом Шуманом и мной, происходившей в 1945 году у доминиканцев на улице Тур-Мобур; он посчитал, что прав был я, и меня похвалил. Спустя много лет, после кризиса нейтралитета, он неожиданно сказал мне, что берет в руки «Фигаро» лишь затем, чтобы читать мои статьи. В. Гуриан поступил легкомысленно, сообщив о высказываниях, которых сам он не слышал и которые Жильсон всегда опровергал.

Я нашел письмо, которое послал мне 15 июля 1950 года Александр Койре; он держался в стороне от любой политики, испытывал чувства уважения и восхищения по отношению к несравненному историку средневековой философии. «Я пишу вам, прежде всего, чтобы поздравить вас за то, что вы выступили против пораженческой пропаганды „Монд“ и нашего мэтра Жильсона, призывающего нас, в общем, не сопротивляться и сдаться без лишних слов — или с почетом — Сталину. Полагаю даже, что вам следовало бы отвечать гораздо более резко и продырявить этот нелепый воздушный шар нейтрализма. Не буду оскорблять Жильсона, считая, что он способен хотя бы на миг допустить возможность вооруженной нейтрализации „одинокой Франции“. Что же касается разоруженного „нейтралитета“, то, думаю, господа из „Монд“ прекрасно понимают, что это может значить: оккупацию и русификацию. Или германизацию, если операция была бы поручена Германской народной республике[132]. Если они считают оккупацию в любом случае неизбежной, а посему оккупацию без войны предпочтительнее оккупации после войны, то пусть об этом скажут. Впрочем, Жильсон это и говорит — политика нашей армии может заключаться лишь в капитуляции. Он имеет право так думать. У всякого человека есть право покончить с собой, и у всякой страны есть право на отречение от своей независимости и от своего существования — возможно, Франция дошла до такого. Но пусть они объявят об этом открыто. Превратились ли Жильсон и „Монд“ в христианских прогрессистов?» Я привожу это письмо, чтобы читатели, для которых «холодная война» — достояние Истории, ощутили атмосферу тех смятенных лет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});