М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание - Михаил Садовяну

— Так, барин, почему же другие отбирают нашу землю?..

Он не успел закончить. Генеральный директор побагровел, словно ему выплеснули в лицо и на лысину полную чернильницу красных чернил, вскочил и заорал:

— Молчать, нахал! Замолчи сейчас же, не то отправлю в полицию, там тебе, мерзавцу, все ребра пересчитают!.. Я целый час говорю, трачу время, стараюсь их научить уму-разуму, объяснить, что к чему, а он и держаться пристойно не желает!.. Вы пошли по плохому пути, — уже спокойнее продолжал чиновник. — Не довольствуетесь тем, что дал вам бог, заритесь на чужое имущество! Опомнитесь! Возвращайтесь домой и честно трудитесь, труд составляет богатство нашей любимой родины! А если уж серьезно надумали купить поместье барыни, то попросите по-хорошему ее и остальных господ! Добрым словом многого добьешься, понятно?

Ходоки смотрели, не мигая, ему в рот, где сверкали золотые зубы. Хриплый голос директора напутствовал их до самой двери. Они долго бродили по коридорам, пока снова не очутились в приемной министра. Когда крестьяне выбрались из кабинета лысого старика, Лука посоветовал не отступать, а еще раз попытаться дойти до самого министра. Сейчас они еще не успели осмотреться в приемной, как на них налетел испуганный посыльный.

— В сторону, пропустите, пропустите, господин министр уходит!

Дверь кабинета министра распахнулась. В сопровождении знакомого ходокам молодого человека на пороге появился грузный барин в шубе, ботах и котиковой шапке, надвинутой на уши. На его желтом, одутловатом лице была написана скука. Заметив мужиков, министр подумал, что не мешает показать окружающей публике, что он человек не высокомерный и озабочен судьбой землепашцев, находящихся в ведении его министерства. Задержавшись на секунду, он устало спросил:

— А вам чего надо, братцы? Что вас сюда привело?

Молодой человек торопливо шепнул что-то министру на ухо, и тот прошел дальше, удовлетворенно добавив:

— Ах, так… так… Значит, уже побывали там!.. Вот и прекрасно! Директор вам все разъяснил. Вы его слушайте, он знает все ваши заботы и беды, знает, как вам помочь…

С этими словами он, не торопясь, стал спускаться по мраморным ступеням. Ходоки неподвижно стояли с шапками в руках. Остальные посетители быстро рассеялись.

— Пойдем и мы, тут, видать, больше делать нечего, — пробормотал Петре.

— Пойдем! — вздохнул Лука Талабэ, поглубже натягивая шапку.

Они пошли прямо на вокзал, надеясь попасть сразу на поезд либо переждать там ночь, потому что денег у них осталось только на билеты. На этот раз им повезло. Когда поезд тронулся, ходоки дружно перекрестились.

В вагоне было тепло. Пассажиров набилось много, в большинстве своем — крестьяне из уездов Яломицы, Мусчела, Телеормана и более дальних. В тепле языки развязались. Но ходоки из Амары мрачно сбились в углу, переживая свою обиду, и лишь изредка перебрасывались двумя-тремя словами. Один только Лупу Кирицою все жаловался, что они выбросили на ветер столько денег. Лука горестно согласился. Постепенно, словно пробуждаясь ото сна, они начали вспоминать пережитое, заново все взвешивать, оценивать, и каждый считал своим долгом что-то сказать, поправить другого или просто вздохнуть, добавив, что все могло бы повернуться по-иному, если бы им хоть малость повезло. В их невеселый разговор вскоре вмешались и попутчики, одни просто из любопытства, другие потому, что уже слыхали о подобных историях или сами пережили нечто похожее.

— Я-то говорил народу с самого начала, что господа не желают продавать земли мужикам, но они меня не послушали, вот я и пошел у людей на поводу! — жаловался старый Лупу, словно хотел доказать всем присутствующим, что он человек рассудительный, не напрасно дожил до седых волос.

— Вот слушаю я вас, люди добрые, и диву даюсь: как же вы раньше того не знали, что всем хорошо известно! — вмешался красивый, статный мужик, опрятно одетый, с голубыми, очень добрыми глазами. — И в наших краях мужики тоже хотели купить поместья у бояр, только ничего у них не вышло, каждый раз другие господа встревали. Не хотят они, чтобы поместья попали в руки мужиков, боятся, что на их земле тогда некому будет работать. Год тому назад мы тоже, как вы, ходили, хлопотали, повсюду таскались, и тоже ничего не добились.

— А вы-то из каких мест будете? — спросил Лука Талабэ.

— Из-под Фокшани, коль слыхали, — ответил их спутник. — Далеко отсюда.

— Слыхали, как же! — похвалился Марин Стан. — Я бывал в тех краях, когда в армии служил, на маневрах… Стало быть, и у вас мужикам тяжко приходится?

— Тяжко! — вздохнул незнакомец, покачав головой. — Верно, даже тяжелее, чем здесь, хоть беги куда глаза глядят. Думаешь, я от хорошей жизни повсюду скитаюсь с торбой на плече, иконами торгую? Горе одно! Ни отцы, ни деды мои никогда этим не промышляли. А только куда податься, коли надрываемся в поле с женой и с детьми от весны до самой зимы, а на пропитание все одно не хватает? Вот и перебиваюсь я этими иконами, пока, даст бог, и мы получим землю! У нас мужики надеются, что не сегодня-завтра король начнет раздавать поместья. Много лет уж об этом толкуют.

— Толковать толкуют, что правда, то правда, — поддакнул из своего угла низкорослый мужичок с красным, вспотевшим лицом.

— И у нас люди о том же говорят, — заметил Лупу Кирицою, поглядывая на мужичка, что сидел в углу, — только не верится мне, что бояре позволят это королю. Они не дураки, а в их руках — вся сила.

— Вот, вот, и я хотел то же самое сказать! — поддержал его торговец иконами. — Король сам ничего не сделает, коли никто ему не поможет, а господа противиться будут. Слыхали? Будто у москалей их царь сам начал раздавать мужикам господские поместья. А ведь как у них получилось в том году? Поднялись москали, стар и млад, взялись за топоры и такой раздули пожар, что молва по всему миру пошла. Правда, многие из них головы положили, потому как бояре тоже не сидели сложа руки и наслали на мужиков кавалерию да пушки, чтобы, значит, их усмирить. Но ихний царь, как увидел, сколько крови людской льется и народ гибнет, пожалел их всех и дал строгий приказ: «А ну-ка уймитесь, честные бояре, и вы, мужики, рассужу я вас по справедливости и помирю вас!» Ну, все его, конечно, послушались, унялись и разошлись по своим домам. А после этого принялся царь отрезать наделы от господских поместий и раздавать мужикам, чтобы не бедствовали они больше…

В вагоне наступило тягостное молчание, и только желтоватые огоньки свечей дрожали, отбрасывая во все стороны странные, пляшущие тени. Кое-кто из крестьян вздохнул. Петре, который до сих пор не открывал рта, выпалил, сверкнув глазами:

— Так и у нас ничего не выйдет, пока за топоры не возьмемся!..

Он осекся, как будто слова вырвались прямо из сердца, помимо его воли. Мужики их расслышали, но никто не повернул к нему головы. Один лишь Лупу Кирицою отозвался негромко:

— Помолчи, Петрикэ, помолчи уж!

Снова воцарилось молчание. Чугунные колеса глухо громыхали, как отзвук далекого колокола. В мраке окон извивались космы дыма, расцвеченные тысячами сверкающих искр. В спертом воздухе вагона, среди слабого мерцания свечей и пляски теней, казалось, еще звучал, как испуганное эхо, голос старика:

— Помолчи, Петрикэ, помолчи уж!

Глава VI

Вестники

1

Платамону с удивлением заметил, что его приказчик и ближайший помощник Кирилэ Пэун ходит подавленный, будто с ним случилось какое-то несчастье.

— Что с тобой, Кирилэ, что за беда у тебя стряслась?

Кирилэ злобно посмотрел на арендатора и мрачно ответил:

— Чего уж там спрашивать, барин, сами лучше меня знаете, поди, это ваш сын…

— Да что тебе сделал мой сын, Кирилэ? — еще больше удивился арендатор, охваченный дурным предчувствием.

— За то, что он сделал, пусть господь бог его покарает, коли люди не смогут! — угрюмо буркнул Кирилэ. — Надругался он над нами, опозорил перед всем селом. Никогда я такого не ждал, всегда служил вам верой и правдой.

Платамону растерялся. С тех пор как Кирилэ с дочерью работали на усадьбе, он все время опасался, как бы Аристиде не стал приставать к девушке. Он его даже предупреждал, и вот — все равно не помогло. Теперь он не знал, как утешить Кирилэ, и все уладить. Сперва подумал, что неплохо бы свести дело к шутке, и, похлопав приказчика по плечу, дружелюбно заметил:

— Ладно, Кирилэ, будь разумным человеком, с молодыми всякое бывает, и ничего, мир от этого пока не рухнул. Мы еще подумаем, поглядим, что к чему…

— Нет, барин! — не принял шутливого тона Кирилэ, почувствовавший себя еще более оскорбленным. — Вам-то что, можете рассуждать спокойно, а нам с девкой как быть? Как ее замуж выдадим — брюхатой или с мальцом в подоле, на смех людям?

— Ты, Кирилэ, говори да не заговаривайся! — неуверенно перебил его Платамону, не зная, что сказать.