Жизнь и приключения хроника Сидора с хроником Димоном на Юге - Анатоль Нат

Только этим днём первый раз, встав на ноги и выбравшись из душной госпитальной палаты на берег залива, к морю, солнцу и свежему морскому ветру, атаман Бугуруслан понял, как он всё тут ненавидит. Вот этот простой, неизменяемый днями распорядок дня, вот это разлитое в воздухе благодушие, вот это умиротворение, вот это буквально физически витающее в воздухе чувство спокойствия и неги.

Стоявший на берегу морского залива тяжело опёршийся на костыли человек вдруг поймал себя на странном ощущении, что его безумно раздражает тут всё.

— Карфаген должен быть разрушен, — едва слышно прошептали губы атамана.

— Что? Что ты сказал? — повернулся к нему стоявший рядом человек. — Какой такой бакен должен быть задушен? Ты о чём?

— Так, ни о чём, — нехотя отозвался атаман. — Ни о чём, Виталик. Это я так, о своём, о прошлом.

Муравейник, говорю. Глянь, как бегают. Стараются, сволочи. Даже распорядок у себя завели воинский, — едва слышно процедил сквозь зубы атаман. — Сволочи.

Рано утром занятых над восстановлением замка бывших рабов будил звук одинокой отрядной трубы, поднимавший их на работу ни свет, ни заря. И также вечером звук той же самой трубы загонял всех обратно в бараки, не оставляя времени ни на развлечения, ни на что-либо ещё, лишь на работу от зари до зари. Что, похоже, никого их этого человеческого стада совершенно не беспокоило.

Может быть ещё и потому, что многие из бывших рабов жили сейчас не в пример лучше прежнего. Множество больших просторных домов на краю залива, бывшие ранее дворцами местной знати, занимавшие несколько кварталов города, сейчас были определены под временное проживание многочисленных новых поселенцев и, судя по их довольным рожам, там им было довольно хорошо. Охраняемые по всему периметру замка равнодушными, обленившимися за последние месяцы егерями, превращённые в бараки бывшие дворцы едва уже вмещали разросшееся население, и лично атаману совершенно было непонятно, как обитатели тех бараков ещё не разбежались по всей округе от такой скученности, да при столь небрежно поставленной охране. Видать, бывшим рабам действительно было некуда бежать, раз до сих пор они ещё были здесь и столь безропотно велись на лживые обещания барона, натурально вкалывая от зари до зари.

А может, определяющим для большинства являлось то, что на работах в замке их кормили много лучше прежнего, чего многие из бывших рабов явно давно уже не видали.

Прервавшись в своих невесёлых размышлениях, Бугуруслан мрачным злым взглядом проводил чуть не налетевшую на него, высокую тощую фигуру какого-то доходяги из бывших рабов в грязном изношенном рванье, спешившего мимо с полной тачкой строительного мусора.

Так и хотелось дать тому пендаля пониже спины, чтоб и близко к приличным людям не подходил, да, жаль, не мог. Нога не срослась ещё, да и сил пока было маловато. Передвигался то он пока ещё с трудом, какой уж тут пендаль. Даже если очень хотелось от всей души врезать…, такому… вот… ур-р-роду, приходилось терпеть.

Бугуруслан едва сдержался, чтоб вслух не выругаться. Не стоило слишком уж откровенно выражать своё истинное отношение к царившим здесь порядкам. Не он здесь был хозяин, и как бы его не раздражало всё окружающее, нечего было соваться в чужой дом со своими правилами. Могли выгнать, а это сейчас для него было смертельно.

Бугуруслан проводил злым нехорошим взглядом очередную худую измождённую фигуру спешащего мимо куда-то якобы бывшего раба.

— "Как жаль что в нашем городе запрещено рабство, — краем сознания проскочила невольная мысль. — Столько проблем сразу б решили".

Странная и неожиданная мысль для урождённого жителя вольного края Левобережья, видимо вызванная усталостью и раздражением от незаживших ещё ран и передряг последнего времени. Или, что уж тут скрывать от себя то, вызванная завистью, откровенной завистью к более удачливому конкуренту.

Недовольный атаман сердито отвернулся. Подобные мысли сейчас были слишком не ко времени. Рисковать нынешним своим положением атаман не мог. Не мог ни под каким видом. Не окреп он ещё после тяжёлого ранения, чтоб гонор свой показывать. Но что ещё более важно, сейчас он не мог покинуть замок, как того требовал от него Сидор, это не входило в его планы. Да и сам барон был ему пока ещё нужен. Так что следовало затаиться.

Хотя, большого смысла в том не было. Об истинном отношении хозяина этих мест лично к нему атаман ничуть не обольщался. Поэтому давно для себя решил — если он не заинтересует чем-то барона по его возвращению, пулей вылетит отсюда вместе с остатками своего отряда. А ведь как только тот вернётся и узнает, что атаман встал на ноги, так ведь и будет.

Так что пока что его положение здесь было слишком шатким, чтоб строить какие-либо долгосрочные планы. И атаман трезво отдавал себе в том отчёт. Нельзя привлекать к себе внимание. Малейший конфликт мог поставить крест на всём.

Приходилось стиснуть зубы и терпеть. И каждый раз аккуратно сторониться с натоптанной удобной тропки вбок, больной ногой на шаткие, опасные камни, уступая дорогу снующим мимо рабочим.

Только вот сама необходимость каждый раз уступать дорогу рабам, ступая в окружающие тропинку кучи не вывезенного пока ещё строительного и прочего мусора, где периодически встречались полуразложившиеся кости давно забитых животных со старой скотобойни и прочая грязь, буквально бесила атамана.

— "Не самое лучшее место для утреннего гуляния", — тяжело вздохнул он от мрачных дум.

Однако делать было нечего, надо было своими глазами взглянуть на то место, которому отводилась ведущая роль в его планах. Недаром же он встал на ноги так рано, хотя, по словам ящеров докторов, мог бы ещё лежать и лежать. Но доверять свои неоформленные до конца мысли кому-либо ещё он не мог, даже Виталику, несмотря на всю того к нему кажущуюся близость. Как известно, что знают двое, знает и свинья. А время для озвучивания его планов ещё не пришло.

Поэтому сейчас он здесь, на берегу залива, в этой бывшей когда-то давно хозяйственной части замка, в его дальней от жилых зданий местности, ныне пока ещё довольно пустынной и заброшенной.

Вот и надо было так расстараться, чтобы использовать это чудное местечко для собственных нужд, пока её чем-либо не занял барон.

Слава Богу, что всё, что он тут пока видел, укладывалось в его тайные расклады. Не идеально, но более-менее. Даже устроенные здесь баронские верфи по берегу залива не очень мешали. Даже наоборот, могли поспособствовать его планам. Оставалось только всё согласовать и не провалить задумку в самом начале.

В душе атамана ворохнулась еле сдерживаемая ярость к слишком уж удачливому конкуренту, а более всего к необходимости под того подстраиваться. Жаль, не мог он пока того окоротить, а как хотелось….

* * *

Летом полдень в заливе самое, наверное, благодатное время. Две медленно бредущие вдоль кромки воды фигуры, несмотря на жару закутанные в потрёпанные, защитного грязно-буро-песочного цвета одежды, за последние месяцы ставшие в этих краях столь привычными, странным образом не привлекали внимания. Тем более это было странно, что оба они были довольно высокими людьми и не могли быть незаметны. Да к тому ж оба двигались достаточно с трудом, как говорится о трёх ногах. И если первый, ростом чуть пониже другого, с хищными резкими чертами лица слегка прихрамывая при ходьбе, довольно шустро передвигался, лишь слегка опираясь на небольшую аккуратную тросточку, то второй явно еле двигался, тем не менее, упорно переставляя вырезанные из корней местного можжевельника корявые самодельные костыли. И, отставив чуть в сторону залитую гипсом правую ногу в лубках, периодически отдыхал, оглядывая из-под насупленных бровей кипящую вокруг стройку.

И по тому, с каким трудом, превозмогая себя, он двигался, сразу становилось ясно, что на ноги он встал слишком рано, и что это сильный мужественный человек, волевой и целеустремлённый. И даже в нынешнем своём положении такой человек не мог не вызывать к себе невольной симпатии.

Но вот как при том у этих двоих получалось ещё оставаться практически незаметными в окружающей их толпе снующих по своим делам рабочих, понять было совершенно невозможно. Как невозможно было понять и то, что они тут делают. Кругом кипел муравейник занятых людей с редкими вкраплениями ящеров, и на миг остановившиеся у самой кромки воды две неподвижные человеческие фигуры должны были бы всем мешать, особенно тем, что ничем не были заняты, и, тем не менее, странным образом их не замечали.

Такое вот умение быть в толпе не привлекая к себе внимания, само по себе говорило о немалом и весьма специфическом опыте перемещавшихся вдоль кромки воды людей.

Совсем не простые это были люди.